Рецензии

Долго думал о том, какие впечатления оставила у меня эта картина Ларса фон Триера.

Хотелось бы написать об этом фильме, что он чем-то меня поразил, что заставил задуматься о чем-то важном, что это интригующее, драматичное и просто очень хорошее кино, которое я всем советую посмотреть.

Однако это не так. Фильм очень неоднозначный.

Да, блестящая игра актеров. Две главные героини — великолепны. Для Кирстен Данст — возможно, одна из ее лучших ролей. Шарлотта Гейнсбур в роли Клэр тоже очень убедительна.

Да, замечательная музыка к фильму. Музыка, помогающая поддерживать зрительское напряжение, которое без нее, признаться, было бы недостаточным.

Да, в фильме много красивых эпизодов: природа, поведение животных, надвигающаяся на Землю планета Меланхолия… Если вовремя нажимать стоп-кадр, то многие картинки с экрана эстетами могут быть признаны настоящими произведениями искусства.

Да, режиссер нетривиально подошел к идее апокалипсиса, показав его исключительно через призму одной единственной семьи — без какого-то вселенского хаоса, ужаса, массовой гибели человечества и т. д.

Однако в целом картина достаточно уныла: предсказуемый сюжет, весьма странное поведение героев в отдельных ситуациях, медлительность повествования.

И честно сказать, у меня не вызвала особых симпатий главная героиня фильма — Джастин. Это человек, который полностью погружен в себя, в свои ощущения, которому в общем-то по большому счету наплевать на окружающих ее людей, за исключением, может быть, последних эпизодов картины…

Наверно, этот фильм все же стоит посмотреть. Он действительно неплохой.

Но за живое лично меня он не задел…

6 из 10

По личным ощущениям, фильм не укладывается как в мое понимание арт-хауса, так и в «кино для масс». Персонажи настолько реалистичны и обстановка столь напряжена, что невольно становишься соучастником повествования. Невнятная напряженность, сформированная аудиогруппой в начале фильма, умело превращается в реализацию идей режиссера и к концу фильма воспринимается как нечто личное. Уровень игры актеров на высоте. Фильм выглядит гармонично и в полной мере передает свою идею. И если в начале сложно удержать себя от желания нажать на перемотку из-за банальности происходящего, то уже через 20—25 минут просмотра невозможно заставить себя сделать это абсолютно по той же причине. От этого фильма воротит, когда его смотришь, но прерваться даже перед собой как-то неудобно. Да и в целом слово «неудобно» наиболее точно передает мои ощущения от фильма. Не хочу портить впечатление любителям хорошего кино спойлерами или даже минимальным раскрытием сюжета.

Мое мнение — фильм блестящий и заслуживает самого пристального внимания. Хотел оставить положительную рецензию, но после просмотра не могу окрасить этот комментарий в зеленый цвет. Очень рекомендую к просмотру.

9 из 10

Начали смотреть (вдвоем с моей, не побоюсь этого слова, девушкой). Первые кадры «прошли» для нас под флагами «Муть», «Жуть», «Тоска» и тому подобное. Порывались нажать на «стоп», но, слава Богу, перетерпели…

Потом всё встало для нас на свои места. Первые 7—8 минут были действительно настоящим эпиграфом ко всему остальному. Ну, а как, скажите, подготовить человека к тому сюжету, где без особых спецэффектов, просто, как неизбежный этап жизни наступает её конец? При чем заканчивается жизнь не отдельного человека или государства, а всего человечества, не только человечества, как вида, но и, как чего-то долго развивающегося, выстрадавшего какую-то мудрость, ценности, знания. То, что называют цивилизацией. В центре повествования судьбы двух сестёр и их близких.

Одна из девушек в начале фильма выходит замуж. Вернее… пытается выйти замуж. Симпатичная милая невеста немного не в себе. И это можно понять — она живой человек и переживает. Половину фильма она усталая, временами даже подавленная, пытается изображать радость от перехода в новое свое состояние -ведь она выходит замуж за хорошего человека, к которому душевно, вроде бы, относится.

Здесь хотелось бы сразу сказать, что очень понравилось. На фоне общей грустной атмосферы все люди ведут себя, как… живые. Такое ощущение, что нет постановки, а есть ситуация, в которую все попали, и мы, посредством камеры, только наблюдаем за происходящим. Это, наверное, и есть искусство и наивысший пилотаж для человека-творца. Имею ввиду режиссера.

Так вот, невеста вроде бы любит, но в то же время избегает оставаться наедине с женихом, чуть только он пытается перейти к близкому контакту известного рода. Опять же можно простить — девушка переволновалась. Что же здесь поделаешь? Здесь вроде бы уместна, традиционная в таких случаях, «русская» формулировка о жизни молодоженов после свадьбы: «Стерпится-слюбится». Ведь, действительно эти двое молодых, так подходят друг к другу, что в их дальнейшей счастливой жизни даже не сомневаешься-улягутся волнения и люди спокойно будут вместе до конца своих дней.

КАк я говорил, невеста, извините за выражение, латентно чем-то подавлена.

А когда она ни с того, ни с сего, отлучившись из банкетного зала, вступает в сексуальную связь с совершенно случайным и ни в чем неповинным молодым человеком, мы сразу впали немного в транс. После этого наша новобрачная, ко всему прочему, грубовато «задела словом» своего, приглашенного на праздник, босса и в завершение всего дала знать жениху, что не хочет с ним быть. У нас возникло чувство, что она не то чтобы «слегка переволновалась и устала», а пошла в разнос и близка к помешательству. Немного отвлекусь. Дело в том, что перед фильмом мы уже знали, что «Меланхолия» сближается с Землёй, и поэтому предполагали, что именно влияние этой планеты воздействует на главную героиню.

На этом о дальнейшем развитии событий я говорить не буду.

С вашего позволения скажу о посыле режиссера. Вернее то, что почувствовал в качестве посыла.

В фильме нет информации о настроении человечества в целом по поводу приближающейся катастрофы, но судя по тому, что конкретные люди, включая, извините, женщин и детей, встревожены так, что уже подготовили яд, то уже не по себе. Но, впрочем, некоторые отдельные люди всё ещё надеются на погрешности в астрономических расчетах.

Кто-нибудь помнит атмосферу фильма «Титаник»? Помните, когда женщина укладывала своих детей спать в каюте тонущего корабля? В этом было столько отчаяния и одновременно смирения… Я, очень сочувствовал тем несчастным, но, грешен, где-то в глубине души назвал для себя этот момент «сентиментальным». Может быть из-за того, что в фильме про корабль много красивой музыки… Не знаю.

Так вот, в «Меланхолии» никакой игры -отчаяние и боль настоящие, а музыка появляется лишь изредка — она здесь минорная и однообразная (без всяких, там, пошлых крещендо в критические моменты) и не нагнетает обстановку, лишь оттеняет происходящее.

Особенным увидел я, чувство, когда Клэр, как любая мать в природе, чувствует такое пронзительное отчаяние, что не может спасти своё дитя, даже ценой всего на свете.

И, вот, когда она уже смиряется с неизбежным — это значит, что всему на самом деле пришел конец. То есть режиссер говорит о том, что может быть с человеком, когда надежды нет. Когда через секунду не станет самого дорого на свете — твоего ребенка.

***

И ещё. Может быть, тот, кто снял это кино не имел ввиду следующее, но мне показалось, что, вот, это столкновение с «Меланхолией» на самом происходит на Земле уже сотни тысяч лет каждую секунду. Потому что каждый человек — это целый мир и, когда он умирает, для него все кончается, за исключением надежды на то, что он продолжил свой род и дети его, и дети его детей будут жить дальше.

***

Кирстен играет бесподобно — она всё время живой человек. Да, вообще, все, на мой взгляд, настолько органичны, что словами не описать.

Преклоняюсь перед фон Триером за эту работу.

10 из 10

Ну наконец-то режиссеры стали снимать ТАКИЕ концы света. Никто никуда не бежит и не летит на вертолете, чернокожий президент не толкает речь, главные герои не выясняют отношения и не спасают друг друга, а главное — конец света таки приходит!

Я решила посмотреть эту картину, потому что в одной из рецензий прочитала, что это первый фильм о конце света, от которого действительно страшно.

Пожалуй, да. Как минимум, я получила те ощущения, которые, на мой взгляд, должны испытывать люди накануне апокалипсиса. Тишина. Непонимание. Ужас. Полная потеря надежды. Отсюда — сумасшествие.

Планета-то как называется? Меланхолия. А от Меланхолии разве убежишь большой веселой американской толпой? Не убежишь. Поэтому герои фильма сидят ночью на крылечке своего дома и тихонечко втыкают в Меланхолию. Втыкают и ждут.

9 из 10

Абстрагироваться от всех скандалов, связанных с данной лентой в целом и с Ларсом фон Триером в частности, было, конечно, очень сложно. Исходя из этой череды больших взрывов в малых масштабах, мой мозг начал прорисовывать определенный абрис, еще задолго до просмотра пытаясь получить представление о том, что предстоит увидеть глазам и услышать ушам. Но я жестоко ошибся практически во всех своих теориях и предположениях. Триер обманул всех, и в какой-то степени даже себя самого.

Пожалуй, главный мой просчет заключался в том, что я упустил одну маленькую, но, в то же время, крайне важную вещь, а именно то, что, наверное, впервые скандал с лентой Триера был связан не с ее содержанием, а с поведением самого постановщика, который словно сам на себя злился за то, что снял не совсем типичное для себя кино и пытался «искупить свою вину», отжигая на Каннах во время пресс-конференции, да так, что был объявлен персоной нон грата.

Даже мое знание о том, что фильм начинается и заканчивается концом света, мне ничуть не помогло, ибо это здесь играет пусть и ключевую, но далеко не первостепенную роль. Стал бы Ларс при каждом удобном случае раскрывать эту «тайну», если бы на ней держалось что-то действительно важное? Конечно, нет, Ларс может и засранец, но совсем не идиот, а ровным счетом наоборот.

Это было сделано специально, дабы заранее исключить у потенциального зрителя вечное желание получить ответ на вопрос «а чем же все это закончится?», заставляя его сконцентрироваться на поисках ответов на вопросы «из-за чего?» и «для чего?». Напряжение, вызванное неопределенностью, отсутствует, так что расслабьтесь, друзья мои, нам всем хана.

Буквально с самых первых кадров фильма, идея которого появилась у режиссера-сценариста во время очередного сеанса у психолога, у которого он лечился от болезни, название которой стало названием самого фильма, бросается в глаза одна, мягко говоря, очень странная и необычная вещь: Триер, известный своим взрывным нравом, предстал в своем новом творении не просто тихим и спокойным малым, а самым настоящим гуманистом, правда, настолько, насколько это вообще возможно в его случае.

Триер решил продолжить экранизировать собственную медицинскую карту, но на этот раз спрятал известные ножницы на верхней полке картотеки собственных болезней, выбрав гораздо более гламурный способ подачи материала. Конечно, не обошлось без цитирования самого себя, однако оно (цитирование) отнюдь не дословное. Триер просто не отказал себе здесь в удовольствии посмотреть на некоторые свои мысли, приведенные в более ранних работах, с другого ракурса, порой даже прибегая к конструированию данного своего кинополотна по принципу тезы-антитезы, выходя этим самым за рамки одной конкретной ленты и требуя более глубокого изучения своей фильмографии со стороны зрителя.

Приведу простой пример, характеризующий ту манеру, в которой Триер снял «Меланхолию». В «Антихристе» женское тело было представлено как кисть художника, создающего произведение искусства, агрессивный характер которого балансировал с вульгарностью. Режиссер с вызывающим недоумение объективизмом удерживал ту тонкую, но все же весьма ощутимую границу, которая не дает откровенности перейти в пошлость, а сексу — в порно.

В «Меланхолии» же маэстро отошел от этой самой границы на довольно-таки почтительное расстояние, предпочитая другие, более приятные в визуальном плане, способы психологического прессинга. Очень многое, что в «Антихристе» вызывало чувство физического отвращения и заставляло зажмуриться, в этой картине восхищает и располагает, а всего-то и нужно было немного пожертвовать своей легендарной бескомпромиссностью.

Ларс фон Триер все так же подкидывает нам в карман бомбу, только вот тиканье часов не режет слух, а наоборот. Кстати об этом, создатель манифеста «Догма 95» в очередной раз доказал, что у него прекрасный вкус в музыке. На смену Генделю пришел Вагнер, и этим все сказано. Прелюдия к опере «Тристан и Изольда» не просто дополняет действие на экране, но и в какой-то степени формулирует визуальный стиль ленты и словно диктует темп повествования.

Символы, метафоры и подтексты зарыты здесь не так глубоко, как это обычно бывает в фильмах Триера. Режиссер не просто не стесняется прямых аллегорий, но и подает их как бы заодно, не рискуя оставить нас, что называется, «не в теме». Здесь вам и имена главных героинь (горячий привет Маркизу де Саду), здесь вам и лошадь по имени Авраам, и мертвые птицы, падающие с небес на землю, и еще многое другое. Людям знающим и понимающим будет крайне интересно наблюдать за всем этим, а остальным будет необязательно гуглить, ну чем не золотая середина, верно?

«Отличный цвет фиолетовый, аккуратно зажатый в цветовом спектре между синим и белым» — это цитата мистера Грина из «Револьвера» Гая Ричи. Я привел ее лишь потому, что в «Меланхолии» есть одна очень занимательная и показательная штука, связанная как раз с фиолетовым цветом. Давайте вспомним начало, когда на небе одновременно сияют Луна и планета Меланхолия, а ручная камера ведет героев по поляне, залитой белым и синим светом. Белый как символ покоя и безмятежности, синий как символ грусти и меланхолии. Словно разобранный на части фиолетовый цвет, символизирующий траур и смерть. Сделано потрясающе красиво и, одновременно, со смыслом.

Элементы «догмы» вызывают чувство ностальгии. Поначалу «Меланхолия» и вовсе напоминает «Торжество» Винтерберга, да и созвучное Бергману ожидание смерти тоже проскальзывает, но вот только все это изначально отодвинуто на десятый план. Триер вновь снимает кино о себе, изучая поведение людей в стрессовых ситуациях. Кто-то кричит, кто-то плачет, а вот наша Жюстин (Кирстен Данст, которая, кстати, получила награду за лучшую женскую роль на Каннском смотре), хамит всем подряд перед собственной свадьбой, писает в лунку для гольфа и изменяет жениху (Александр Скарсгорд).

Клэр, сестра Жюстины, которую исполнила Шарлотта Генсбур (ну нравится этой актрисе сходить с ума под рукой Триера и все тут!), сначала цепляется за жизнь, в отличие от своей сестры, для которой Армагеддон — лекарство от болезни. Однако затем все основательно меняется…

При весьма ощутимом слое попсы, которая смотрится необычно прекрасно на фоне пустого стула отсутствующего здесь пафоса, столь характерного для фильмов-катастроф, «Меланхолия» гипнотизирует своим поразительным внутренним механизмом, превращающим картину в сеанс психоанализа. Причем, несмотря на диагноз, поставленный Триером, в котором четко и ясно сказано, что одна депрессия притянет за собой другую — побольше и поувесистей, этот психоанализ имеет не только гомеопатический характер, а простая библейская истина — «уныние — грех» — доведенная постановщиком до гротескной формы, оборачивает все в сторону эсхатологии. Ларс в очередной раз дает нам по башке, только на этот раз более гламурным ломом, на котором невысохшей кровью написано, что конец света не в планетах, а в головах.

Посвящается Катрин

9 из 10

Джастин и Клэр. Это имена двух сестёр и из двух частей состоит фильм. На нашу родную и добрую планету надвигается другая и имя ей — Меланхолия. Она должна столкнуться и уничтожить Землю, но некоторые надеются, что она пройдёт мимо. Но начало фильма с изображениями главных героев уже показывает, что ничего хорошего не стоит ждать. Действие разворачивается в замке и около этого замка. Особого экшена нет, больше диалоги и безрассудные поступки, особенно от Джастин.

Кино об эмоциях, которые люди показывают в стрессовой ситуации. Как они способны меняться под действием обстоятельств, которые не зависят от человека, и как меняется их отношение к действительности, а самое главное к самим себе. И даже деньги, которые имеются в достаточном количестве у главных героев: огромный замок, лошади, успешная карьера арт-директора — не помогают. Если бы можно было бы улететь куда-нибудь, неверное, они воспользовались этим случаем, но это не про этот фильм.

Данст, сыгравшая главную роль — Джастин, проявила себя, лично для меня, совсем с иной стороны. Потрясён её работой — сыграла убедительно, бесшабашно и загадочно свою партию. А ведь изначально Пенелопа Круз претендовала на эту роль. Может быть и к лучшему, что она выбрала «пиратов», Кирстен же справилась со своей задачей на 100%.

Ларсу фон Триеру удалось создать кино, над которым можно немного поразмышлять. В последнее время таких фильмов становится всё меньше. Как раз об этом говорил в своём недавнем интервью, другой не менее известный режиссёр — Ридли Скотт.

Не знаю, как сам бы поступил в подобной ситуации и захотел бы провести последний час вместе с родными — это невозможно смоделировать. Однозначного ответа у меня нет.

Последние кадры особенно впечатлили.

9 из 10

Ларс фон Триер — скандально известный знаток человеческой психологии, фигура которого уже стала символом авторского кино, — продолжает выносить на суд зрителя смелые и во многом откровенные картины. Жестоко разоблачив самые гадкие из людских пороков в «Догвилле» и «Мандерлее», заглянув в самые страшные потаенные закоулки супружеских отношений в «Антихристе», фон Триер приготовил для своих героев новое испытаение — ни больше ни меньше возможность грядущего апокалипсиса.

День свадьбы, по идее, должен быть если не самым счастливым днем в жизни человека, то уж точно одним из таковых. И именно в этот знаменательный день красавица Жюстин, обратившая внимание на яркую красную звезду, внезапно впадает в меланхолию, причем глубоко и беспробудно. И новоиспеченный муж уже не нужен, и пройдоха-босс вызывает лишь злобу и отвращение, да и рожи многочисленных гостей с натянутыми улыбками видеть не хочется… А загадочная голубая планета тем временем неумолимо приближается к Земле, оставляя ее обитателям одну лишь возможность — ждать. Или чудесного спасения, или неминуемой гибели.

Надвигающаяся с небес Меланхолия — не просто преддверие неотвратимого конца света. Это символ судьбы и грядущих испытаний. То, что порождает страх, заставляет руки опускаться, убивает надежду и ввергает в болезненное депрессивное состояние — меланхолию. И фон Триер умело моделирует реакцию героев на сложившуюся ситуацию, практически заперев их в замкнутом пространстве шикарного поместья с огромным полем для гольфа на 18 лунок, что еще явственнее подчеркивает мотив неизбежности.

Психолог Элизабет Кюблер-Росс в свое время определила 5 стадий, которые проходит больной после оглашения смертельного диагноза — отрицание, гнев, борьба, депрессия и смирение. Интересно, что фон Триер перемешал эти условные стадии и распределил их между своими героями, показав весь спектр и всю сложность человеческих эмоций.

Характеры героев хоть и сложны, но понятны. Жюстин — фаталистка, чья интуиция не говорит ей ничего хорошего. Она привыкла доверять своим чувствам и не способна подчиниться разуму, когда сердце и душа твердят об обратном. Клэр же — человек семейный, ее взгляд на вещи материалистичен. Она не может позволить себе впасть в депрессию или запаниковать, она борется до конца, не оставляя попыток помочь себе и близким. Поэтому и доверяет всецело своему мужу, ведь он человек умный и серьезный, и так убедителен в своих словах о том, что Меланхолия пройдет мимо. А Джон, источающий спокойствие и уверенность, наоборот, как это часто бывает, оказывается в итоге самым слабовольным… Один лишь Лео благодаря своей детской наивности и чистоте восприятия смотрит на грядущие события с интересом и любопытством, пытаясь вникнуть в суть явления.

Второстепенные персонажи — как фоновая иллюстрация того больного прогнившего общества, которое и не жалко «прихлопнуть» пролетающей мимо планетой. Нарядные снаружи — гадкие внутри. И хамоватая мать, и не заботливый отец, и подлый самовлюбленный босс с подобострастным мягкотелым племянником… Свадьба превращается в балаган лицемеров и шутов. Калейдоскоп уродливых масок, ставший уже фирменным почерком режиссера.

Но не единой лишь психологией ограничивается понимание картины. Самые разные философские и даже религиозные подтексты можно найти в «Меланхолии». Герои, построив в итоге шалаш из бревен, который воспринимается не иначе, как сакральное место для последней молитвы, садятся в круг, олицетворяя три ипостаси человеческого бытия — Тело (Клэр), Душу (Жюстин) и Бессмертный Дух (Лео), — и приходят к единству и гармонии перед лицом смерти. Именно израненная меланхолией Душа (Жюстин, готовая встретить Конец хоть на унитазе) помогает в итоге Духу (непорочному юному Лео) совершить некое таинство (строительство шалаша) для перехода в иное состояние, в то время как Тело жаждет насладиться последними радостями мирской жизни (Клэр, предлагающая выпить вина, сидя на веранде).

Об актерах в этот раз почему-то даже и писать отдельно не хочется. Фон Триер создал настолько автономную в своей атмосферности реальность, что персонажи попросту кажутся неотъемлемой ее частью. Плотная структура фильма не разбивается на отдельные роли, а раз такой эффект сложился, то и актеров в полном составе можно только похвалить. В том числе и Кирстен Данст, которая предстала здесь уже не молодой и подающей надежды, а высококлассной опытной актрисой, сыгравшей, пожалуй, сильнейшую из своих ролей, за что и получила заслуженную Пальмовую Ветвь.

Нельзя не отметить потрясающие по красоте и содержанию кадры замедленной съемки в начале фильма — как блистательный эпиграф к произведению, очень условно разделенному на две главы.

Величественная и прекрасная Меланхолия, чарующая своим загадочным голубым мерцанием, — воплощение могущественных сил Природы, рядом с которой 7 миллиардов грешных людишек — ничто. Праведная мизантропия фон Триера разрослась до вселенских масштабов. Режиссер вновь берет на себя право вершить судьбы, ведь не достойны, по его мнению, существования те, кто превратил величайшее из чудес — жизнь на Земле — в оплот порока, жестокости и бездушия. В общем-то, смелой, искренней и твердой авторской позиции маэстро Триера можно только поаплодировать.

А в философию и символику фильма можно вкапываться бесконечно, находя все новые грани заложенных смыслов, — приятное занятие для думающего зрителя.

Если верить Ларсу фон Триеру, то этот мир давно из себя ничего хорошего не представляет. Когда в отношениях между людьми есть любовь, то обязательно ее подточит какая-нибудь мерзость, извне или изнутри. Проще и удобнее всего держать собрата в физическом и психологическом рабстве, пользоваться им, воровать у него в силу собственной слабости. А если вам кто-то улыбается, красивый и в смокинге, да еще щедрыми подарками одаривает, то это не от доброты, а скорее из самоутверждения. Этому миру, определенно, не хватает Апокалипсиса, в первые минуты которого лучшие из нас испытают лишь легкое чувство меланхолии в преддверии грядущего отдохновения.

Триер, как и многие великие до него, наконец, дозрел до эсхатологического сюжета. Быть может, он всего лишь считает себя великим: уверенность его в этом непоколебима, а что до остальных — рассудит время. Но, как и Андрей Тарковский, достигнув определенного возраста, датский режиссер считает себя должным разориться о конце света, а тема, если подходить к ней серьезно, самая сложная из всех существующих, потому что автору придется, волей-неволей, подвести итог существованию всего земного, и тут нужна не только смелость, но и действительно нечто очень существенное, чем можно поделиться со зрителями. Ларсу фон Триеру, человеку харизматичному и неглупому, очевидно, есть, что сказать под занавес бытия, и потому все ждали «Меланхолию», после всех Божьих кар «Антихриста».

То, что в конце все умрут, о чем сообщается в красивейшем прологе о том, как планета Земля сталкивается с планетой Меланхолия, казалось бы, исключает всякую дальнейшую интригу. Нас больше не будет, о чем же еще говорить? Разве о том, что бы мы сделали в последние недели пребывания на земле, о том, насколько дорога жизнь. И тут Ларсу фон Триеру с его ироничным скепсисом есть, где развернуться. Он демонстрирует совсем два разных характера, два образа: активный, нормальный — Клэр (Шарлотта Генсбур) и пассивный, ненормальный — Джастин (Кирстен Данст). Разбросав их по разным полюсам одной ситуации (смерть — единственное, перед чем все равны), Триер будто двумя спицами ткёт свое черное кружево, на поверку оказывающееся легчайшим и в чем-то даже светлым саваном.

Первая часть фильма посвящена мистическому ощущению обреченности. Меланхолия просачивается сквозь крепкие швы буржуазного мира и тягучей патокой обволакивает Джастин. Идеальная свадьба, должная пройти без сучка, без задоринки, саботируется самой невестой, стремительно теряющей понимание смысла всего происходящего вокруг. Ни одного упоминания о том, что это было внезапно нахлынувшим чувством. По мнению ее свояка, Джастин всего была сумасшедшей. Ее апатия на банкете, в пересказе, едва ли бы создала впечатление, что Триер начал свой фильм с чего-то стоящего. Разве про свадьбы в кинематографе не все сказано, а уж тем более, если демонстрируются все обязательные пункты торжества? Для Триера — это всего лишь форма, одно из главных событий в жизни любого человека, если брак, конечно, по любви. Оттого от «Меланхолии» начинает сквозить абсурдностью. Поэтапное отрицание Джастин Вселенной, центром которой она сама должна стать этим вечером, под элегическую музыку бесповоротно подводит черту под необходимостью Земле вращаться дальше.

А дальше реакции: тех, кто успел сбросить с себя все обязательства и всю ответственность, и тех, кто слишком привязан к жизни. Большинство людей просто умрут раньше, чем они планировали. Так бывает. Спрятаться негде. Меланхолия — это самое искреннее чувство. Это когда на короткие мгновения приходит осознание, что все кончено, что дальше ничего не будет, да и не надо. В конце концов, меланхолия выживет, даже когда все остальные чувства погибнут. Она переживет даже надежду.

Об отношении

В случае с Триером вопрос о серьезности режиссера часто не кажется праздным. В контексте порой ироничной риторики уровень сложности и провокативности работ Триера создает ощущение авторской усмешки. Вот и опять: то Триер говорит, что он доволен своим фильмом, то что «стыдится его немного», то считает «игрушкой из «киндер-сюрприза»». А тут еще эта история с Гитлером… В общем, было чувство настороженности, хотя он и заявлял, что создавал «Меланхолию» от чистого сердца и не мог бы сделать ее лучше». Однако как в «Антихристе», например, так и в «Меланхолии» ощутимо и явно присутствует фигура Тарковского, а он для датчанина «воплощение Святого Духа». Поэтому если риторика противоречива, то сами знаете, чувство святого не совместимо с усмешкой.

О жанре и интерпретации

«Конец света» как категория, как сценарий, как текст, как фабула давно перестал быть предметом религиозного переживания. Уж слишком ощутимым он выглядел в прошлом веке. Как переживали эсхатологическое чувство ранние христиане, так и сегодня, тем более на стыке тысячелетий, предчувствие конца света не отпускает, а живет и дышит под спудом. Однако Триера не интересует тема всемирного светопреставления — это не предмет отражения ленты, это всего лишь объект изображения. При всей своей интеллектуальности датчанин довольно эмоциональный художник, поэтому конец света — лучший повод покопаться в своей собственной меланхолии, а то и пережить ее (вполне последовательно, если учесть, что во времена «Антихриста» свирепствовала депрессия). В конце концов, что еще может выпотрошить человека как не близкий и неумолимый последний час по Гамбургскому счету. Однако это не антропологическое исследование и не Откровение, да и художественные произведения лучше описывать, чем определять.

Запустив фабулу «конца света» режиссер волей-неволей встал на поле жанра фильма-катастрофы, однако с самого начал он все сделал «неправильно» — взял и рассказал в прологе, чем все закончится. Тем самым, он сразу исключает возможность прочтения «Меланхолии» через кульминационную интригу сюжета и предлагает следить за содержанием и эстетикой полотна. Дальше больше, но, полагаю, что о жанре он думал меньше всего.

О форме и функциональности

Зато основательно размышлял о форме. Получилась камерная история конца света в декорациях немецкого романтизма. На мой взгляд, это не самый адекватный сегодняшнему дню стиль, он вот-вот может обратиться безвкусицей, но его энергетика отлично резонирует с историей «конца всего живого». Барочность, избыточность, пафос и, конечно, вагнеровская звуковая дорожка — все льет на эту мельницу. На это работает и пролог-увертюра, в которой как перепрограммированные коды, как своего рода архетипы фильма текут одна за другой фантазии режиссера и его персонажей. Очевидно, что несмотря на перекличку увертюры-пролога со всей оперой-фильмом ее содержание не очень функционально, как, например, не функциональны с точки зрения смыслов действия Джастин на маленьком «вернисаже» в библиотеке Клэр. Замена альбомов с работами Кандинского на Брейгеля, Миллеса и Караваджо по большому счету лишь культурная насыщенность территории фильма и провокация для интеллектуальных игр. Безусловно, можно к невесте-Джастин подтянуть образ «Офелии» Миллеса, а в замене супрематистов работами позднего Возрождения рассмотреть смену рационального более эмоциональным, но все это главным образом избыточность формы. А впрочем, «Охотники на снегу» — это оммаж Тарковскому как и многое в этой ленте: от неспешной манеры до горящего куста за окном.

О героях и диалогизме

Хотя есть у Брейгеля та черта, как мне кажется, которая очень точно характеризует героиню Кирстен: неправильная перспектива. На его картинах видно больше, чем может узреть очевидец изображаемого действия. В этом смысле Данст интуитивный «пророк» и ее свадебная хандра это не только внутренняя пустота, но и предчувствие летящей Меланхолии. Джастин становится воплощением природности, стихийности и интуитивности; «равнодушная» к смерти природа воплощается в Джастин. Ее природность — это обратная сторона ее меланхолии, в ней она находит покой своим экзистенциальным терзаниям и попыткам быть «нормальной». Клэр — другая женская сторона, она супер-мать и все ее смыслы и страхи сводятся к ее ребенку. Герой Сазерленда — рационалист, он надеется все объяснить, а от смерти убежать, но на деле оказывается эдаким «неабсурдным человеком», который так и не решил «главный вопрос философии» (см. А. Камю).

Таким образом, трио главных героев — это явный и активный, не без доли иронии, формальный диалог с дуэтом «Антихриста». Но это только форма.

О бессмертии

Разрешая вопрос смерти, человек разрешает вопросы предельных смыслов своего бытия и ценностных ориентиров: смерть — это не конец или «наверно, после смерти — пустота // И вероятнее, и хуже Ада».

Очевидно, что Джастин, Клэр и Джон не думают о смерти как об этапе, но относятся к этому по-разному. Джон и Джастин аксиологически пусты, в них нет ничего, что могло бы быть выше смерти. Клэр — мать, и смерть как таковая заботит ее только с этой стороны. Но есть в «Меланхолии» и другой взгляд. Ларс фон Триер представил это мировоззрение аккуратно, хотя и несколько снисходительно. Здесь стоит начать издалека.

Сработано немного грубовато, но символический смысл фигуры коня Авраама очевиден. Авраам раньше преданно служил Джастин, но перед угрозой Меланхолии отказывается ее везти и падает перед мостом (тоже объект символичный, который можно найти и в «Антихристе»). И это, безусловно, характеризует внутренний мир Джастин. Клэр, прогоняющая Авраама, тоже красноречивый эпизод. Но Авраам играет свою роль и в третий раз: он появляется ровно тогда, когда сын Клэр выражает свою тревогу, а тётя Джастин предлагает ему в качестве убежища «волшебную пещеру». «И сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18, 3). Как я уже говорил, довольно снисходительно со стороны Триера, но ребенок образ чистый и наивный, а главное в логике и эстетике фильма лучше не придумаешь.

Авторский идеал

Но есть ли среди всех этих героев авторский идеал и была ли у Триера сверхзадача? Если все-таки поверить режиссеру на слово, то он в каждом из героев, хотя главным образом Джастин. И не мудрено, поскольку фильм представляет собой, по большому счету, высокохудожественный акт психотерапии и рефлексии — в этом и есть его сверхзадача. Триер переживает свою смерть и не находит ничего большего, как заявить, что беспокоится не стоит и лучше провести это время с семьей, во всяком случае с тем, что ценишь больше всего. И в этом смысле, «Маленький отец» («Little Father») ближе всего к авторскому идеалу, поэтому именно Джастин говорит, что ему стоит в такое время быть с семьей.

Удалось ли художнику пережить или передумать свою смерть узнаем позже. Однако если опять поверить Триеру, то кризис миновал.

А. В.

«Меланхолия» начинается кадрами вселенской катастрофы: планета, десятикратно превосходящая Землю размерами, под музыку Вагнера врезается и поглощает наш «космический дом». Что это? Космическая катастрофа? Умопомрачение страдающей тяжелой стадией меланхолии героини? Метафора? Ни то, ни другое — это Апокалипсис, библейский конец света, второе пришествие г-да б-га. Разумеется, как и положено Триеру-гностику, не совсем в традиционной форме.

После фильма, в котором нам был явлен Антихрист, вполне закономерно дать явление и самого бога. И он явился нам — в своей меланхолической ипостаси (ибо милосердная была в начале времен, когда юный и наивный бог только творил этот мир, а гневная — гневной стали мы сами, люди). Полагаю, бог долго терпел и молился, возможно давал нам то один, то другой шанс, даже закрывал на многое глаза — но мы все не менялись, все упорствовали в своих грехах — и вот он явился в печали, дабы в последний раз упокоить нас. Он словно не решался сделать это — то приближался, то удалялся, однако ж сделал…

Как водится в таких случаях, ему предшествовали пророки, конкретно в фильме — Жюстин. Поначалу она всерьез заболела меланхолией, затем, уловив связь с приближающимся богом-планетой, воспряла духом, когда прочие окончательно пали. Разумеется, ни о каком браке уже не могло быть речи, как поздно было бы что-то объяснять своей сестре Клэр. Впрочем, Жюстин попыталась — слова «Земля это зло и жизнь на ней зло» — гностический ключик ко всему происходящему.

Возможно, демиург был не столь уж наивен и милосерден, творя этот мир. Возможно, он создал его с холодным взглядом маньяка-экспериментатора, сшивающего половину кошки с половиной собаки; затем отошел отлить, а вернувшись (ведь мгновение бога как тысяча лет), увидел, что франкенштейн не жизнеспособен, и безжалостно смял его, как пластилин. Мы никогда не узнаем, как было, нам не дано узнать, да и помогло бы ли это нам?

7 из 10