Рецензии

Я не раз слышал о картинах Триера: «Скучно! Нудно! Тоска!» Просмотр фильмов же подтверждал мои сомнения, относительно этих заявлений. Еще не до конца отснятая трилогия «США — страна возможностей», если и не поразила меня, то показалась весьма интересной и запомнилась.

Саму «Меланхолию» затмил скандал, причиной которому послужили весьма забавные слова Триера на Каннском кинофестевале. Ну, то есть, затмил для меня лично. Но наконец я добрался до фильма. Рецензии и рассказы очевидцев были всё такие же. И я, как обычно, не воспринял это всерьез.

Я не поклонник Кирстен Данст. Хотя «Уимблдон» и «Вечное сияние» — фильмы весьма интересные. И если честно, я не увидел ничего выдающегося в её игре в этом фильме. Но тем не менее, в Каннах она взяла приз за «Лучшую женскую роль». А этим ребятам виднее.

Я бы назвал этот фильм невероятно скучным, но мне понравилась, очень понравилась концовка. Как сказала бы одна моя знакомая: «В конце нормальные становятся сумасшедшими, а сумасшедшие — нормальными».

Правильно писали — фильм не для всех. И не для меня, вестимо.

Но один раз посмотреть стоит — я уверен.

7 из 10.

Однажды в детстве мы с друзьями играли в логические игры. Мы были маленькие, и задачки были глупыми. «Что появилось раньше — курица или яицо?», «Сможет ли всемогущий бог создать камень, который сам не сможет поднять?»…. Кто-то сказал тогда: «А попробуйте представить себе бесконечность». Мы попробовали, и у нас не получилось. У меня это не получается до сих пор. Тем не менее, рецензию на фильм Ларса фон Триера «Меланхолия» я хочу начать именно с описания бесконечности.

Попробуйте представить себе бескрайнее чёрное пространство. В нём нет понятий верх и низ, право и лево. В нём тихо. Светят звёзды. Их много, но за ними есть ещё больше таких же звёзд. А за ними — ещё и ещё. И так без конца. Сложно, не правда ли? И вот, среди всей этой пустоты и беззвучия висит одинокая планета. А на планете живут люди. Они редко представляют себе, что живут именно на планете. На той самой планете, что висит в пустоте. Люди привыкли думать, что живут в домах, городах или странах. Они придумали законы, по которым живут эти города и страны. Создали религию, нормы, традиции. Придумали, что невеста на свадьбе должна быть в белом. Придумали смешные фраки, рекламу, бобовую лотерею, гольф. С высоты звёзд всё это похоже на огромный муравейник. Первое чувство, возникающее при просмотре «Меланхолии», — чувство космоса. Оно неприятное, пугающее. Это ощущение бескрайности, которая окружает со всех сторон, но о которой мы, занятые каждодневными проблемами, думаем так редко и так мало. Как, впрочем, и герои фильма.

Первая часть картины — свадьба. Здесь мы, как зрители, понимаем сразу несколько вещей. Например, то, что в семье более разумной и правильной всегда считали Клэр. Эта героиня вообще — воплощение рациональности. В противовес ей — сестра Джастина, олицетворение эмоциональности, спонтанности, творчества. Ни случайно её профессия связана с рекламой. Мы также понимаем, что Джастина больна, и болезнь её прекрасна. Героиня как будто счастлива — она улыбается, смеётся, веселится вместе с гостями. Но в следующую секунду её одолевает приступ невыносимой тоски — и она направляется спать прямо посреди ужина, в свадебном платье, не сказав никому ни слова. Или идёт принимать ванну. Или гуляет ночью по полю для гольфа. Эта печаль, безразличие, приступы страха — и есть так называемое «мрачное помешательство» или меланхолия. Что это за странная болезнь и почему она вдруг появилась у молодой, красивой, успешной девушки? Здесь-то и возникает второе чувство, связанное с фильмом Триера, — чувство мировой печали. Джастина уже в начале картины предчувствует скорую гибель всего. Возможно, она не может выразить этого словами. «Мне страшно», — говорит она матери. Чего же она боится? Джастина и сама до конца не понимает, но чувства не обманывают её. «Ничего», — вот слоган, который она придумала для новой рекламы. В этом слове отражено всё её мироощущение. Она чувствует, что скоро это «ничего» наступит. Поэтому происходящее вокруг неё кажется ей ненужным и бессмысленным. Джастина опаздывает на свою свадьбу, занимается любовью с едва знакомым мужчиной, даже блюда она передаёт не справа налево, а слева направо. Словно какой-то внутренний голос подсказывает ей, что всё это уже не имеет значения. Она стремится поговорить с отцом и матерью, словно знает, что уже никогда не сможет с ними поговорить. И своего жениха, мечтающего о качелях в яблоневом саду, она слушает невнимательно, словно знает, — не будет ни этого сада, ни этих яблонь. Джастина ничего не любит и ко всему одинаково равнодушна. Ей не страшно умирать, потому что жизнь, по её мнению, и так бессмысленна.

Во второй части фильма мы ближе знакомимся с Клэр, старшей сестрой. Она всегда точна, пунктуальна, аккуратна. Клэр любит порядок во всём, и ей становится страшно, когда что-то нарушает привычный ход вещей. Странные поступки сестры всегда выводили её из себя. Что уж говорить о планете, которая надвигается на Землю и грозится уничтожить всё живое. Разве может быть так, чтобы ничего не было? Разве это справедливо? Здесь вспоминается эпизод, в котором Клэр и Джон смотрят в телескоп на приближающуюся Меланхолию. «Она такая дружелюбная», — говорит героиня о планете, и эта фраза вызывает невольную улыбку. Планета не может быть настроена враждебно или дружелюбно. Во вселенной вообще не существует понятий хорошо и плохо. Они придуманы людьми и важны только для людей. То, что две планеты должны столкнуться, — не хорошо и не плохо. В этом нет никакой морали, это не божья кара, это скорее случайность. Так уж вышло, такая у них траектория движения. Проблема Клэр в том, что она не может смириться с полным отсутствием смысла. Она привыкла искать смысл в каждом поступке, в каждом действии. Она всегда знала, что делать. Но сейчас её ориентиры рушатся один за другим: сначала муж, которого она считала своей опорой в борьбе со страхом, убивает себя. Затем следует неудачная попытка бегства и спасения ребёнка. Всё, во что она верила, исчезло в один миг. Мы видим её потерянной и испуганной. Последняя её опора рухнула во время разговора с Джастиной. Та объяснила ей, что нельзя умереть прилично. Ты можешь принимать ванну или читать во время конца света — никому не будет до этого дела, тем более Вселенной, в которой понятия о приличии также не существуют.

В интервью Ларс фон Триер признался, что каждый его фильм — это фильм прежде всего о самом себе. «Клэр и Джастина — это две части моей души, — сказал он. — Если каждый из нас заглянет в себя, то наверняка обнаружит их черты».

Я хорошо помню чувство, с которым вышла из кинозала. Это чувство — радость. Над городом висело ночное небо, тихое и тёмное. В голову лезли разные мысли об этом небе, движении планет и смысле жизни. «Мы ничего не значим для бескрайнего пустого пространства вокруг. И оно уничтожит нас, когда представится случай. Мы не сможем помешать ему, нужно смириться и жить», — вот одна из тех мыслей, которые, наверняка, посетят вас после знакомства с «Меланхолией». Её, пожалуй, стоит впустить в свою голову, но только на мгновение. Дольше она там не продержится…

А что бы сделали вы, если бы это был последний день в вашей жизни?

Вероятно, с точки зрения кино этот фильм сложно будет назвать шедевром. В особенности, если говорить о сценарии. Надо признать, что конструкция довольно прямолинейная, большинство персонажей схематичны, а диалог временами откровенно слабый. Но рассмотрение чисто кинематографических аспектов последней работы фон Триера в отрыве от всего остального — это предприятие того же порядка, что попытки подобрать правильный сорт вина для организации «приличной» встречи конца Всего Живого на Земле. Поэтому скорее следует поговорить о смысле фильма.

Фон Триер размышлял о перспективах нашей цивилизации все последние десять лет. Размышления были невеселые. Впервые он описал ее неминуемо приближающийся и неминуемо бесславный конец в «Догвилле». В «Мандерлее» фон Триер уточнил свою позицию, предложив своеобразное опровержение безответственного популизма Майкла Мура: проблема не в том, что массы таковы, потому что элиты сделали их такими, скорее — все наоборот. Дело в самой человеческой природе. Которую фон Триер препарировал в своем «Антихристе». Создается впечатление, что единственное чем была занята большая часть остального человечества все это время это добросовестно прилагала усилия к тому, чтобы оправдать его самые худшие прогнозы.

Скандал в Канне, где состоялась премьера «Меланхолии», и те события, которые происходили в мире параллельно с выходом картины в прокат это исчерпывающий «иллюстративный пример» того, что в действительности представляет из себя наше «цивилизованное» общество, насколько мы на самом деле близки к неизбежной катастрофе, и насколько оправданной может быть позиция, занятая режиссером в фильме. Чего стоило одно начало. Кучка двуличных фигляров изгоняет фон Триера — провокатора с длинным языком и небезупречным вкусом, но, без сомнения, подлинного гуманиста — с фестиваля за его псевдо про-нацистское бормотание, но умудряется не заметить активного участия собственной страны в очередной разворачивающейся неоколониальной и по-настоящему фашистской бойне. Если бы Антихрист существовал, у него были бы все причины впасть в меланхолию. Потому что ему просто нечего было бы делать — мы замечательно справляемся со всей его работой сами.

Тем, кто склонен считать фон Триеровское изображение рода человеческого гротеском, а его оценку нашего возможного будущего неправдоподобно мрачной, следует просто как следует взглянуть в зеркало. Нет, обычно мы не убиваем своих собственных детей. Мы даже не так уж часто делаем это с чьими-нибудь еще. В смысле своими руками. Пожалуй это было бы не вполне «прилично». Мы отворачиваемся и предоставляем это делать другим. Пока сами смотрим в сторону. И когда через шесть месяцев очередной «гуманитарной» мясорубки какой-нибудь вполне созревший для Нюрнберга социопат появляется на экране телевизора и сообщает нам, что в ходе этой миссии ни один ребенок не пострадал, мы говорим: «Ну слава Богу». И отправляемся спать. С чистой совестью. И на полном серьезе рассчитываем, что нам сойдет это с рук. Строго говоря, если задуматься, то фон Триер в своих фильмах приукрашивает реальность.

Возвращаясь к последнему из них надо заметить, что вполне естественно то, что все окружающие считают Джастин — единственный там вменяемый персонаж (все остальные существуют с широко закрытыми глазами — апофеозом является форма жизни, изображенная Удо Киром) — ненормальной. В мире где реальность постоянно искажается с точностью до наоборот, где Война выдается за Мир, а Незнание сделано Силой — не благодаря усилиям Министерства Любви (хотя это время очевидно близится), но потому, что люди сознательно выбирают видеть лишь то, что они хотят видеть и самостоятельно прилагают нехилые усилия, чтобы избежать чего-либо еще — это единственное возможное восприятие того, кто способен видеть правду и принять ее такой какая она есть. Но ужасна та мудрость, что не приносит выгоды мудрецу. Если мы рассматриваем цивилизацию как социальное явление, то спасение в одиночку невозможно. Тогда и правдивые глаза не видят выхода. Тогда и перед ними та же бездна.

Как и перед Триером. Он знает, что нельзя врать бесконечно. Ни всем вокруг, ни самому себе. Объективная реальность существует. Она ослепительна и безжалостна. Как возвращающаяся в Догвилль Грэйс, как неумолимо приближающаяся к Земле Меланхолия. Столкновение с ней неизбежно. Но вокруг все то же. Мы ничему не учимся. Мы и не хотим ничему учиться. И фон Триер больше не исследует. Он больше не ищет надежды — теперь он знает что ее нет. Ничего больше нет, даже отчаяния. Теперь он просто меланхолически наблюдает. За тем как мы перестаем существовать. Как в свое время справедливо отметил знаменитый беккетовский персонаж: «Ничего не поделаешь». Если то что гибнет — зло, то конец его может быть и прекрасным.

И надо сказать, что пожалуй есть еще одно оправдание тому, что фатальный катаклизм — гибель человечества — показан в картине столь живописно. В конце концов фон Триеровский мир кончается взрывом. Судя по тому куда все мы, похоже, дружно движемся в настоящий момент, в реальности у нас есть все шансы доказать правоту автора другого жизнеописания «полых людей». И закончить «не взрывом, но всхлипом».

С первых минут фильма я почувствовала себя неким недоумком, который честно очень пытается понять происходящее на экране, узнать героев и построить у себя в голове модель действа. Прямо как человек, не понимающий языка, на котором ему говорят что-то важное. Это продолжалось еще минут 20, после чего мне стало очевидно, что расследовать-то, собственно, нечего, мне в лицо несут полную абракадабру.

Все герои фильма оказываются вычурными неврастениками, их поступки в равной степени непредсказуемы и уродливы. Это таким Ларс видит современное человечество? О, бедный Фон Триер, мне жаль тебя, если ты живешь в таком кошмарном мире.

Посмотрев все (не без помощи перемотки) до конца, я спросила себя, вдруг этот фильм был задуман режиссером как ответ Голливуду? Как противовес блокбастерному ширпотребу? Как еще можно объяснить появление в нем таких звездных актеров? Но, увы, ответа я не нашла, как и оправдания потраченному на просмотр времени. Если во всем этом и был заложен некий символизм, идеология и философия, то они нечитаемы, до жути скучно изложены и упакованы в какую-то вычурно-дебильноватую форму поведения главных героев, снятую жутко трясущейся камерой. И это я еще не говорю об абсолютно ненаучном подходе к самому явлению катастрофы.

Понятна лишь одна мысль Ларса, что-то типа «перед смертью со всех пали маски, и за минуты до конца всего, герои стали из людей Человеками, бла, бла, бла». И все это ценою двухчасовой мути? Нет уж, увольте.

«Меланхолия», на мой взгляд, одна из самых красивых и эмоциональных кинофантазий на тему гибели Земли.

Когда ты считаешь себя всесильным, может так случиться, что однажды тебе не хватит и капли воли признать, что ты можешь ошибаться…

Когда твой идеальный мир строго подчинен детальному планированию, может так случиться, что, когда ему наступит конец, ты будешь не готова уйти красиво…

Когда тебя ничего не греет, может так случиться, что сияние планеты-убийцы может стать для тебя самым невероятным переживанием и наслаждением в жизни…

Воодушевление, паника, равнодушие — три полярных эмоции вокруг одного явления.

Фильм довольно красивый и, в сущности, пустой.

Как ни странно, его не скучно смотреть. Даже первую, свадебную часть, в которой нет еще ни красоты, ни хотя бы намека на тревожные предчувствия, окрашивающие в гибельные тона часть вторую.

И все же фильму фатально не хватает чувств. Забавно, что, по слухам, одним из своих вдохновителей и учителей Триер вроде бы считает Тарковского, — но как раз в данном пункте — в вопросе отношения к Жизни — «Меланхолия» звучит как абсолютный антоним всего кинематографа Тарковского. Для того мир был домом Бога. Он был населен множеством объектов глубокой любви, одушевленных, неодушевленных, полуодушевленных — если так можно попробовать определить произведения большого искусства. Для Тарковского в этом мире было так много поводов для нежности. Так много того, о чем стоило бы пожалеть, уходя в небытие, оглядываясь назад — туда, где остаются дожди, деревенские травы, старые гравюры, лица любимых…

Триер в лице своего alter ego Жюстины в час конца света не сожалеет ни о чем, и все, что они оба могут сказать о Земле — обо всей Земле сразу — это лишь короткое: «Земля — это зло. Никто не будет о ней сожалеть».

Это не мужество, как можно было бы подумать, — это лишь неспособность любить. Жюстине не на что и не на кого оглянуться, навсегда покидая землю. В последние часы жизни ей нечего сказать даже самому родному человеку — сестре, — кроме того, что ее идеи о том, как подготовиться к смерти, «is a piece of shit».

Возможно, это не вина Жюстины. Возможно, она даже пыталась бороться, за что-то уцепиться — за любовь хорошего парня, за верность вороного коня, за те же картины старых мастеров, репродукциями которых она с внезапным остервенением спешила заменить абстрактные картинки в книжном шкафу. Не помогло. И прекрасная, несущая смерть всему живому голубая планета Меланхолия стала для нее долгожданным избавлением.

Больше не надо ни за что цепляться, выслушивать упреки, через силу улыбаться, не надо даже обдумывать самоубийство — все решится само. Жюстина испытывает облегчение и ждет приближения Меланхолии с затаенным восторгом. Кадры, в которых она, нагая, лежит на берегу реки, раскинувшись под голубыми лучами Меланхолии — так другие подставляют свои тела лучам благодатного солнца, — одни из лучших в картине. Хотя бы потому, что мы, возможно, впервые видим в этом фильме совершенно счастливого человека.

Подлинное мужество проявляет на самом деле сестра Жюстины — Клер, — которая, поняв и осознав все, не закричит, не завоет, не начнет кататься по траве — лишь молча будет хватать ртом воздух, которого вдруг станет мало ей, матери мальчика, обреченного на гибель вместе со всеми. И, кстати, свой страх она никому не покажет.

Но режиссер все же видит придуманную им историю глазами Жюстины, мечтающей о смерти, — вообще-то о смерти для себя, но если ради избавления приходится смириться и с гибелью всех остальных, то что ж, не страшно, — и потому в его фильме действительно никого и ничего не жалко. Ни взрослых, ни детей, ни животных, ни пейзажей, ни старого дома на берегу большой воды. Зритель взирает на сцены конца света с абсолютным равнодушием, лишь отмечая красоту, с которой эти сцены сняты.

Мне вспоминается другой фильм о конце света, который мне как-то пришлось видеть, — обычный блокбастер с Кейджем в главной роли, — и вот не странно ли, что та не претендующая ни на какие глубины и высоты голливудская поделка все же вызывала эмоции, заставляла сопереживать героям, их попыткам спастись, их страху за своих детей и самих себя, — в то время как «Меланхолия» не способна ни напугать, ни огорчить, ни заставить с щемящей нежностью вспомнить обо всем том, что когда-нибудь придется оставить на земле каждому смертному… Ни одного дорогого сердцу воспоминания. Ни одной старой игрушки из детства. Ни одного любимого лица. На Земле, созданной Триером, любить нечего и некого.

Потому и жалеть не о чем.

JUSTINE

На мужских представителей сюжета было драматично смотреть, особенно на чуть-было-неиспечёного мужа — похотливого маминькиного сынка, который обиделся и несолонохлебавши уехал с собственной свадьбы восвояси. Исключение состоит из отдельных товарищей, где особенно красочно выделялись старый служитель отеля, всегда действующий в рамках своей миссии, и пацанёнок, который верил в волшебство волшебной пещеры. Постоянно удивляющийся шеф невесты Джон порадовал внушительной силой духа. А «старый глупый отец» повеселил шутками, балансирующими на грани маразма. Похоже, он когда-то решил взгульнуть и пожалуй чуток увлёкся. Увлёкся настолько, что даже не слышит, о чём говорит его бывшая жена, являющая образец мудрости и хладнокровия. Тем не менее старый повеса старается максимально свободно и приятно проводить время.

Ну а дамы заслуживают восхищения. Этот Женский Стоицизм возникает когда «штурвал управления курсом» в силу каких-то причин ускользает из мужских рук. Например, когда большинство самых отважных полегло на полях войны. А как известно, отсутствие главы семейства в такие времена вынуждает женщину становиться суровее. Таки да — женщина, умеющая объездить жеребца, это очень и очень.

Все актёры сыграли блестяще великолепно. Редкие, но мощные моно-диалоги «в масть». Музыка, ракурсы, свет, туман, дыхание и суперзамедленная съёмка — всё вкусно и красиво.

CLAIRE

Делай что должен, и будь, что будет. Не знаешь, что делать — не делай ничего.

… Вагнер, Гитлер, Мировое Зло и Конец Света.

10 из 10

Как точно мысли Ларса фон Триера совпали с моими. Еще с первых минут фильма, эта мысль поселилась у меня в голове-и я любовалась, наслаждалась, и получала удовольствие, которое не исчезало до конца фильма. На грани разумного, непонятные образы в начале картины заставляют копаться и искать смысл, а музыка только усиливает впечатление. По продолжению просмотра отсылки к этим картинам происходили в моей голове абсолютно спонтанно добавляли особый смысл. Эта фантастическая, но в то же время вполне реальная история заставила погрузиться в свой ирриальный мир. Таким и должно быть настоящее кино-заставляющее думать, не отвлекаться ни на что.

Теперь об актерах. В первой части фильма-«Джастин»,Кирстен Данст-хороша. Очень точно переданы эмоции и чувства главной героини, её внутренняя меланхолия, борьба с самой собой ради близких. Сестра ее героини-Клэр честно говоря с начала вызвала отрицательную реакцию, тем как она относилась к Джастин(Кирстен Данст). Но далее я смогла понять ее: когда сестра так больна, не всегда можно оставаться стойкой. И тем не менее, ее забота более проявилась во второй части фильма-«Клэр». И здесь сначала она меня оттолкнула, а затем я сочувствовала ей. Тяжелый уход за сестрой усугубился ее боязнью конца света, который был неизбежен.. В этой ситуации поразила выдержка самой Джастин и правильность ее действий, спокойствие, смиренность-а в самом конце-сожаление скорее не о конце света, а о расставании с близкими и о них самих.

Потрясающий Вагнер в продолжении всего фильма шел по принципу градации, и в конце стал грандиозен и могущественен, слившись воедино со всей композицией.

И, черт возьми, раз это конец света, и он так красив, надо им насладиться в последний раз.

За все это-

10 из 10.

Есть ли на свете человек, способный до конца понять Ларса фон Триера? Режиссер производит огромное впечатление картинами «Догвилль» и «Танцующая в темноте», затем просто шокирует зрителя фильмом «Антихрист» и вновь демонстрирует свое пристрастие снимать кино Больших идей картиной «Меланхолия». Наперекор всем принципам, общепринятым моралям и правилам, не прогибаясь ни под кого, фон Триер продолжает демонстрировать, собирая из неровных кусочков, мозаику своего видения, снимать свое кино, «выкладывая» его зрителю в противовес всему остальному пониманию, стандартам, просахаренным рамкам, в которые пытается уместиться достаточное количество идей. Интеллектуальный посыл и идеи, подчас безумно спорные и часто превращающиеся в несуразицу и желающие обратиться в ложь проходят у фон Триера свой путь, пытаясь вылиться в некоторую водородную бомбу, приводящую зрителя в ужас, одолеваемое мраком мышление сталкивается с трудностью здраво и справедливо оценить те или иные картины, оставляя вопрос «что это было» где-то далеко от сознания. Как бы не одолевала режиссера волна критики, он не останавливаясь продолжает гнуть свою линию, показывая свое видение и кино.

Легко ли себе представить кино о конце света психологическим фильмом-катастрофой? Что не будет кадров разрушения, уличение грязных пороков человечества, пустой религиозности и попранных грязью его зловонных язв? Почему добрых пол фильма посвящены свадьбе Жюстин и почему лента начинается именно с нее, предварительно сделав акцент за путах, окутавших свадебное платье, делая затруднительным каждый шаг? Показывая корни причин, влекущих бедствие, режиссер предоставляет зрителю самому найти ростки, увидеть как то, что представляется обыкновенным, может иметь обратную сторону медали — ложь, боль, непонимание, проблему выбора, которая может вершить суд над целой системой взаимосвязанных элементов жизни. Идет в параллели, придавая мраку и черному цвету светлые полутоны — тема любви и переживания за ближних, строя определенную позицию, в которой «Я» меняется на «Мы» и «Любимые». Идет как бы раскраска конца, неизбежного бедствия, в которое трудно поверить, но которое неминуемо приближается, неся с собой светлую чистоту. В неизбежность вкраивается надежда и возможность победы добра над злом, как бы это тривиально не звучало. Мозаика собирается как будто из двух цветов, а которого цвета не хватает и где его найти — вот в чем сложность выбора человека. Человеческие пороки выявлены с долей иронии, но которую явно подогревает серьезность эмоциональной атмосферы.

Невооруженным взглядом видна в фильме двойственность мира — есть природа окружающая (великолепные кадры неба, леса, травы, лошадей, земли) и природа человека. Вторая тоже не чужда витиеватости и двусмысленности. Как чувства материнской любви, понимания и сострадания к окружающим, надежды в светлое, боязнь в трагедии за ближних, воплощенные в образе Клэр, противопоставлены эгоизму, внутренней борьбе, холодности с окружающими, измене, чувствам, не лишенным толики хитромыслей, лжеэмоций и отчужденности в образе Жюстин и ее матери. Откуда все беды? Режиссер нам указывает на логово всех тараканов — наше сознание, приведя в порядок которое можно ступить на тот путь, который все же желает наша внутренняя сущность.

Музыкальное сопровождение данного фильма — это то, что может остаться со зрителем надолго. Оно создает ощущение реальности происходящего. Съемки происходят так, как будто камера бежит на нитью, сюжетом, фильмом, а не съемки происходят там, где располагается камера. Картина феноменальна. Триер то затягивает продолжительность того или иного эпизода, то внезапно обрывает нить в том месте, в котором этого совершенно не ожидаешь. Основной грунт, на котором будет произрастать древо мысли известен еще из трейлера — «Жизнь она земная. И недолгая». Важно перераспределение ценностей на жизненном пути. И никакой апологией не отделаешься, пока в корне не обозначишь все сущность проблемы, что сделать довольно трудно, учитывая взятый масштаб. Отсюда рождается ничтожность культуры и нынешнего бытия, падение в нишу напущенной и ничтожной религиозности и обесценивания всесильной морали, в кучу всей бессмысленности, в которой мы живем («Земля — это зло. Не стоит по ней горевать»). В данной картине можно найти намек на предупреждение, виден взгляд на мир, эпоху, предвидение ее конца, но как бы глобально он не выражался, истоки располагаются внутри каждого.

9 из 10

Возможно, Ларс фон Триер сделал эдакий рекламный ход, выпустив фильм на фоне всеобщей, если не истерии, по поводу «очередного» конца света, то явной заинтересованности многих в том, ну почему же такие-растакие майя закончили свой календарь именно 2012 годом. К слову, истории хорошо известны факты (и не единичные) такого «вялого ожидания» конца времен, которые в своем большинстве были связаны с религией, разного рода предсказаниями и сочетанием цифр в наименовании года (666 г., 1000 г. — поскольку тысяча лет прошло с пришествия Иисуса, и прочее).

«Меланхолию» я смотрела дважды. Оба раза в оригинале с субтитрами. На мой взгляд, это наилучший вариант, наверное, для любого фильма, но для этого в особенности. Мне кажется, вы обязательно должны услышать голоса героев этой картины: то, КАК Жастин произносит «But Michael… what did you expect?..», как Клэр повторяет «Sometimes I hate you so much, Justine..», с каким чувством это произносится, что несут в себе эти фразы. Это очень важно, на мой взгляд. Актер проживает жизнь своего героя. Для актера важно ПРОЧУВСТВОВАТЬ, что чувствует его герой. Это хорошие актеры. Они живут на экране, они чувствуют. Мне кажется, крайне важно прочувствовать этот фильм через них.

Фильм поделен на две части, названные именами двух сестер; он начинается с конца — таким образом, мы уже знаем все заранее. Для чего это было сделано? На мой взгляд, уже увидев, что случится, зная, что произойдет, ты смотришь фильм с особой точки зрения, ты несешь в себе это ощущение безысходности, весь фильм пропитан им.

Зрителю уже дано все в самом начале, как предсказание, как понимание неизбежности. Разделение фильма на две части также вносит определенную ясность. Кажется, все логично, вот он — каркас: конец света, две сестры. Но то, КАК они проживают это, как чувствуют, как поступают, то, насколько они по-разному думают и действуют — вся соль именно в этом антагонизме. Противоречие. И опять же это все дано в самом начале: три фигуры видим мы на поляне перед замком, три небесных тела над ними: Жастин под «Меланхолией», Клер как Земля под Солнцем и маленький Лео, сын Клер, под Луной. Все это глубоко символично, и в соответствии с этой схемой, представленной режиссером нам все ясно, как на ладони, действуют персонажи: Жастин, страдающая психологическим расстройством — депрессией, будто бы изначально запрограммирована на разрушение всего вокруг, Клер — прежде всего мать стремится созидать и «все сделать правильно», а маленький Лео, еще не способен к самостоятельному существованию без матери, как Луна не сможет существовать, перестав вращаться вокруг Земли.

В первой части мы видим историю Жастин, но ощущаем влияние Клер — она полностью организовала свадьбу сестры, во всем ощущается ее сила. Вторая часть посвящена Клер, однако, даже сквозь ее действия, сквозь кадры, показывающие чувства Клер, ее мысли, ее саму, мы будто видим пронзительный взгляд голубых глаз Жастин. Они прорастают друг в друга. Они противоположно разные, но сходятся воедино, как Меланхолия входит в Землю, разрушая и себя, и ее.

На протяжении всего фильма Жастин делает, кажется, все, чтобы заставить себя ненавидеть. Она словно проводник приближающейся разрушающей силы — расцветает и перевоплощается в приближением планеты в то время, как ее сестра чахнет и все больше выходит из эмоционального равновесия. Она будто меняется с Жастин местами. НО, истинные чувства Жастин, казавшейся такой суровой, непробиваемой, жесткой и циничной, мы видим лишь, когда она обнимает маленького Лео: она любит его, и ей действительно жаль. Очень жаль.

Жастин, в силу ли своей психологической хвори, как будто изначально создана такой. И она знает это. И принимает. «Because I know things». Probably she knows.

Так, все приходит к логическому завершению. Этот драматический момент… Все кончается: муж-ученый, так усердно уверявший всех, что планета пройдет мимо, так очевидно побаивающийся Жастин и неприязненно относившийся к ней, оказывается трусом; Клер мечется, в отчаянии пытается спасти себя и ребенка и уехать — но куда? Жастин смиренна и спокойна. Но они встретят это вместе, держась за руки. Так нужно.

Очень даже вероятно, что вас пробьет на слезы, поэтому советую после просмотра взглянуть на небо и понять, что никакой приближающейся планеты нет и единственная «Меланхолия», которая может разрушить наш мир — это наша, собственная меланхолия, хандра, депрессия.

Стоит задуматься об этом.

P.S.

Для меня это фильм привлекателен не только из-за глубокого смысла в нем заложенного. Важно не только то, ЧТО хотел сказать режиссер, но и то, КАК он это сказал. Вначале, после просмотра, находясь под огромным впечатлением, возможно, даже пребывая в некой такой опять же меланхолии, сразу не замечаешь, а точнее, не понимаешь, чем же еще фильм так зацепил. Как в случае с многими хорошими и по-настоящему глубокими вещами, осознание приходит далеко не сразу. Уже зная ЧТО, обращаешь внимание КАК.

Совершенно потрясающие кадры, то, как движется камера, невероятно красивые, приглушенные, но как будто сочные цвета, сама манера съемки — вот, что я искала в этом фильме. Обстановка замка, много добротного дерева, такая ненарочитая, что называется, качественная, «практичная роскошь», почти аристократический образ жизни, конные прогулки, природа, туман, поляна, лес — во всем этом есть некий шарм. Это несомненно притягивает.

В связи с этим задумалась над тем, почему режиссер поставил эту пьесу именно в такой обстановке: семья, в самом деле, ведущая практически аристократический образ жизни, ничем не обремененная, кроме Жастин, да и та поначалу и даже впоследствии не выглядит ненормальной, а так, с причудами. Ах, да, конечно, есть еще и мать, тоже, кажется, слегка слетевшая с «катушек», отвергающая собственных дочерей и институт брака в принципе. Именно она произносит главный лозунг фильма «Enjoy while it lasts». Есть еще и «your stupid daddy», неудосужившийся даже поговорить с дочерью, когда она со слезами на глазах просит его об этом.. Да, верно, эта семья несчастна. И смысл показать конец света именно на этой, с виду благополучной, но гнилой изнутри, семье в том, что никакие богатства не способны предотвратить то, чего не избежать.

В любом случае, должна сказать, что фон Триер добился своего. Мысль зрителя описала круг и пришла к логическим заключениям. Есть над чем задумать, есть на что посмотреть, есть чему поучиться.

«Enjoy while it lasts» — как новое прочтение хорошо забытого старого «Лови момент!». Чем не девиз к жизни? В этом и главный парадокс фильма: сняв фильм о конце всего, о смерти, фон Триер, тем самым, подталкивает нас подсознательно сопротивляться этому. И, возможно, больше ценить всё. Это прекрасно.

10 из 10