Рецензии

Овсянки - это такой фильм, что после себя оставляет весьма двоякое впечатление. Вроде и понравился, но скучный. Вроде и без сюжета, но не замечаешь нелогичности или какой-то глупости. Овсянки фильм далеко не о любви и не о смерти. Вообще, очень тяжело определить жанр фильма, но для меня это все-таки останется фильмом под эгидой модного ныне жанра - арт-хаус.

Эпичненький постер к фильму гласил следующее: 'Эротическая драма Алексея Федорченко.' Вот вам и первая особенность. Особенность, сразу скажу эта фильм не очень-то и красит. Во-первых, она не честная, ибо эротики в фильме 2,5 минуты. А во-вторых, Овсянки - такое кино, что подобные слова на постерах к фильму, честно говоря, очень не уместны. А рядом с этой фразой цитата Тарантино. И это круто и таких бы побольше, потому что наши фильмы хвалят именно за рубежом и ценить такие моменты надо.

Сам сюжет определенно напоминает драму с элементами роуд-муви. Весь фильм герои куда едут и везут умершую супругу героя фильма. Не главного героя. Главный герой - рассказчик. И от него и ведется повествование. Повествование тихое, спокойное, умеренное, прямо как вода, о которой так много было сказано. И фильм не напоминает ничего из того, что уже было снято. Овсянки - редкое кино. Такие фильмы выходят очень не часто и потому получить это творение еще и от отечественного производителя, мягко говоря, не балующего итак публику, очень приятно.

Два героя - два актера. И больше актеров нет. Да и эти очень не многословны и все их диалоги не несут особой ценности. Главное то, что говорит Аист(главный персонаж). Его рассказы о новых местах, о культуре, обо всех этих традициях и о своей легкой симпатии к этой умершей даме. И фильм очень четко определился со своим стилем и сильно не распыляется по пустякам. Мы узнаем много чего о народе мери. И, знаете, даже при том, что фильм нудный и скучный, узнать много нового всегда интересно. К плюсам отнести нужно и необычную съемку. Долгая фокусировка на одном кадре позволяет еще лучше увидеть все эмоции персонажей, который итак не сильно-то балуют нас видимыми изменениями своего лица.

Странное кино. Очень непонятное, но все же смотрибельное русское творение, безусловно, стоящее вашего внимания. Овсянки и свое название взяли далеко не пафосное и не сильно относящееся к главной идеи фильма. Но эти птицы сыграют очень важную, даже роковую роль в финальном аккорде этой удивительной мелодии.

В мертвом городе, под крики чаек, рядом с заложенными кирпичом окнами, рядом с лодками, у которых пробито днище…

Неформатоность этого фильма отмечаешь сразу же. Классификация «Овсянок» в категорию «драма» не вполне отражает суть дела. Это скорее размышления о жизни, загаданные вслух желания, история умирающего народа.

Но еще до трудностей с классификацией «Овсянок» приходят трудности с восприятием фильма. Большую часть повествовательного процесса занимают немые картинки, снятые в относительную непогоду. Невзрачность и непрезентабельность русской глубинки шагают в разные стороны, при этом не ясно на пользу ли это фильму, или же во вред. Подобно капле на стекле, стекающей вниз, оставляющей за собой мокрый хвост.

Зарываясь в поиск минусов, не тратишь особых усилий. Они практически все лежат на поверхности. Меланхоличная гамма и тоска пресноводны и не перекликаются ни с чем более. При всех достоинствах визуального ряда, с прагматизмом отмечаешь, что мертвая Танюша моргает и шевелит ногами. И вся эротика, показанная в фильме какая-то слишком откровенная и как будто слишком навязчивая. Но это всего лишь рамки этикета, которые были когда-то кем-то установлены. Чередование намеков на пошлость и мыслей о прекрасном приобретают соревновательный характер. А это соревнование тут же перекрывает операторская работа, справедливо отмеченная призом на Венецианском кинофестивале.

Несмотря на предсказуемый финал (очевидный намек есть еще в самом начале фильма), ощущаешь, что автор сказал именно то, что хотел сказать. История, рассказанная Алексеем Федорченко неторопливая, немного неповоротливая и косолапая. Ожидание закрученного сюжета исчезает практически мгновенно, размываясь в домашнем вине, которое пьют герои. Так же быстро и скоропостижно приходит явственное ощущение, что кино действительно не для всех.

Разглядывать его нужно внимательно. Так же кропотливо, как разговорчивую индейскую игрушку, которую раздобыл персонаж Сухорукова. Внимательно смотреть на экран. Смотреть и чувствовать. Потому как кино в своей немногословности говорит зрителю гораздо больше, чем кажется с первого раза. Кино тихое, кроткое и такое емкое. Его емкость чувствуется сквозь все нити повествования. Сквозь следы на снегу, оставляемые санками, везущими печатную машинку. Идти к реке, чтобы отдать воде совершенно не нужный ей предмет и при этом самое ценное, что есть у мирянского писателя. Печатная машинка скользнула между льдинками, на прощание булькнула и исчезла.

Сквозь капли дождя на лобовом стекле машины, в танце разноцветных нитей, теребимых ветром и привязанных к ольхе, сквозь блеск брошенного в озеро обручального кольца. В ядреной водке, отдельными каплями стекающей с женского тела. Сквозь измазанное углем лицо и сквозь пламя погребального костра.

Красиво, как медовый месяц в Мещерской поросли.

Как искра, промелькнувшая между главными героями, как нечто невидимое, вспыхнувшее на миг и безнадежно улетевшее куда-то.

9 из 10

P.S. Кино не для всех. Смотреть только со спокойной совестью и полным желудком.

Снятые в последний момент с конкурса Кинотавра 'Овсянки', как и попавшие Венецию менее экстремальным путем 'Какраки' Ильи Демичева, наряду с 'Бумажным солдатом' Германа-младшего и 'Возвращением' Андрея Звягинцева доказывают, что фестивальная Италия до сих пор живет в плену стереотипов великого советского кино. И как бы Марко Мюллер не бил себя в грудь, рассказывая, что Венеция сегодня в первую очередь ориентирована на экспериментальное кино, в Италии от русских по привычке ждут перфомансов уровня (или хотя бы легкой тени) Алексея Германа-старшего и Андрея Тарковского, помноженных на осмысление богатой литературной традиции и загадочной русской души.

Алексей Федорченко, единожды обманувший жюри своими псевдодокументальными 'Первыми на Луне', и на это раз сделал картину лукавую – внешне простую, но со сложносконструированной внутренней мифологией, уходящей чуть ли не в непроглядную тьму веков. Как и 'Сто лет одиночества' Маркеса, глубоко завязшие в культурной традиции 'Овсянки' в первую очередь рассказывают о том, что мы давно потеряли. Мистификация Федорченко начинается уже с титров, когда в авторах сценария возникает главный герой картины Аист Сергеев, поэт и воспеватель внутреннего пространства мира своих предков. Два простых человека, Мирон и Аист, едут хоронить безвременно ушедшую жену первого Таню, должные при этом обязательно соблюсти древний обряд древнего финно-угорского племени мери.

Остро отточенным скальпелем, в виде камеры Михаила Кричмана, Федорченко ювелирно распарывает тоскливую повседневность, обнажая то, что сидит, на его взгляд, в каждом русском человеке – разгульном язычестве, сверху небрежно покрытым лаком православия. 'Овсянки' привязаны к русскости и славянизму настолько, что рискуют пропустить впереди себя вселенское высказывание Триера о природе женщины, но при этом посыл Федорченко куда понятней рядовому зрителю, ежедневно вступающему в компромисс между истинным 'Я' глубоко запрятанным внутри, и текущими обстоятельствами. Не замечая никого вокруг, люди бегут по своим делам, пропуская мимо себя целые миры, сокрытые в мелочах и окружающей серости. 'Овсянки' и рассматривают ту серость под многократно увеличивающей лупой, и вроде бы безликие песчинки складываются в великолепный орнамент, пестрящий на солнце красивыми бликами.

Обыденные вещи наполняются тайным смыслом: привычный крест вдруг становится чем-то инородным для восприятия, а весело журчащая вода – хранителем древнего знания, со временем забытого человеком. Федорченко играет со смыслами, заставляя зрителя осматриваться по сторонам, смутно вспоминая истинное назначение окружающих вещей. Культ тела, лишенный современной распущенности и бесстыдства, доступный не потому, что так модно, а потому, что так уже было ранее. Язычество, возведенное в абсолют, рушащее хлипкие перегородки навязанного извне православия. Путешествие через повседневность к инобытию. В этом и заключается игра режиссера Федорченко и сценариста Осокина - смена истинного и ложного, поиск ориентиров и умение заново научиться ходить, не спотыкаясь при первых шагах.

Мифология картины, уютно укладывающаяся в сцену украшения мертвой невесты, напоминает собой канат с разноцветными нитками, сплетенными по принципу – одна настоящая, другая фальшивая. Но при этом все скручено так, что получившаяся нить-история неотличима от оригинала, которую, наверное, уже никто на свете и не помнит. Археологическая реконструкция, в которой поровну домысла и настоящести.

Татьяна, задохнувшаяся в душном пространстве любви, закольцовывает круг жизни, лишая смысла существования своего мужа и несостоявшегося любовника. Сюжет, раскрывающийся во флешбэках куда шире, чем в основном повествовании, замыкается в своей эсхатологической отрешенности – гибнет не человек, а целая история, затертая в учебниках до неузнаваемости. Именно эта сверхидея незримо витает над рассказом о переизбытке любви, тихой покорности и заново скроенной славянской мифологии. Но вот в чем закавыка, из 'Овсянок' можно легко вынырнуть, не поранив свою оболочку и уязвимую душу. Режиссер при помощи Осокина показывает, но не заставляет зрителя насильно измениться, видит невидимое, но дает импульс к размышлению и переосмыслению обыденного. Вопрос в том, что с этим потом делать.

Картина Федорченко имманентна кинематографу Тарковского, в частности ленте 'Зеркало', по той простой причине, что срывает шкурку с современности, дабы раскаленным стержнем впиться в прошлое, живущее по своим законам. Вне времени и обозначенного пространства. Где-то на подсознательном уровне дублируя обряд посвящения в смерть джармушевского 'Мертвеца', 'Овсянки' проводят инициацию всего отечественного кино последних лет, отмеченного бегством от реальности и в этой мирской суете потерявшего осознание куда более вечных процессов, чем неприятие новорусской действительности, чьи корни кроются куда глубже дружно обозначенных всеми 90-х. Незримый мостик между советским и российским вертикальным кинематографом, пройдя по которому, можно тихо наблюдать за извращениями Триера и отчетливо понимать, что ты находишься на той же стороне реки, что и датский хулиган. Только смотришь не вокруг, а внутрь себя.

Холодная красота русского севера. Мёртвый народ меря (хотя многие местные жители продолжают считать себя потомками мерей, растворившихся среди славян), утративший язык и сохранивший только два обряда - свадебный и погребальный. Двое мужчин везут в последний путь умершую женщину. Крыло маленькой птички овсянки - крыло смерти.

Кажется, после Сокурова никто в нашем кино так не показывал телесность - женскую плоть, и манящую, тёплую и безжизненную, остывшую. Никто так не исследовал все этапы проводов покойного, когда правильно исполненный ритуал становится залогом загробного существования. Огонь и вода встречаются с мёртвым телом, производят свою работу, не согревая и не остужая, а превращая в прах и растворяя в текучей стихии. 'Овсянки' - фильм-путешествие из мира цивилизации (оба героя работают на бумкомбинате, дикое сочетание промышленного жаргона и разговорного языка) в мир языческий, где жизнь и смерть замкнуты в одном круге, где природа вбирает в себя всё, успокаивая, обезличивая, освобождая.

Мёртвое тело надо похоронить по обряду мёртвого народа - двойная смерть, когда живые мертвецы прощаются с мертвецом окоченевшим. И потому так холодно от кадров, выстроенных с совершенством и красотой. Смерть к лицу этой земле и её людям - утверждают авторы фильма.

7 из 10

Меня давно уж заинтересовала реклама этого фильма, даже низкая его оценка смутила не на столько, что бы отказаться от затеи просмотра в кинотеатре. Фильм показывали в самом маленьком зале, всего пять рядов, но и тот был заполнен меньше, чем наполовину. Взрослые мужчины и женщины, свой возраст в неполные двадцать воспринимался странно.

Этот фильм и вправду больше для взрослых, редко кто молодой задумывается о поднимаемой там теме. Кто мы, откуда… Фильм наполнен символами, в нем так непривычно приятно уже даже после просмотра раскрывать все новые и новые грани. Еще до того, как я села перед экраном, мне сказали, что он о любви. Верно, но любовь тут понимается шире обычного. Мы видим из окон машины чужой город, чужую жизнь, но она медленно от нас уходит, теряется где-то уже вдали. В той жизни любят, страдают, сходятся и расходятся, а еще там помнят традиции. Уже немногие и не все, но старый дух еще дышит, пусть даже кладбища начинают все быстрее заполняться приезжими.

Этот фильм не для отвлечения, если вас бросил парень или по каким-либо иным причинам вам тоскливо и эту тоску вы хотите развеять – не ходите на него. Он грустный, философский и степенный, как старик, бредущий по дороге когда-то родного города, где лет тридцать назад он ходил с закрытыми глазами, а сейчас ничего не может узнать. Картина не заставляет и даже не навязывает, лишь показывает, а увидим мы, поймем ли – зависит от нас самих. Нет – значит, так тому и быть…

Овсянки очень странная картина. Такое ощущение что это искусственное произведение созданное специально чтобы цеплять. Нарочито долгие паузы, философские диалоги и куча времени в фильме чтобы их обдумать. В фильм не погружаешься как в отдельный мир, а смотришь на него со стороны. Но не смотря на это, своей главной цели режиссер добивается – фильм удивляет. Даже больше шокирует. Простотой наглости. Все показывается на грани разумного – любовь, реальный мир, смерть.

Овсянка - бесцветная, вязкая каша, самая бесцветная еда на свете. Овсянки - невзрачные серенькие птички, или кино, обласканное наградами знаменитого Венецианского фестиваля. Я - не критик, я - мало кому знакомый режиссер, но обещала написать впечатления о фильме, и пусть даже они будут как та бесцветная каша без варенья, но я попробую. Вообще-то я - благодарный зритель.

'Другое кино' - видно сразу. Несколько кадров требуется и сразу ясно - это - другое кино. И режиссер, и оператор, и продюсер сразу знали на какой 'сегмент' зрителя рассчитана была эта затея.

И умный зритель настраивается на такой просмотр и даже счастлив, потому что не обмануты его ожидания, и он даже готов аплодировать стоя 15 минут, не взирая на то, что он Тарантино!

И вплываешь в эту неторопливую скупую картинку с совершенным пониманием того, что вот оно - кино и как хорошо, что сижу в этом зале и время созвучно поздней осени. И медленное это ворочается на экране нехотя, приобретая черты белой мертвой женщины... Но проявляется в тебе вдруг любопытство страшное - Как же это она не дышит? - она же живая! - и уже не возможно сконцентрироваться ни на чем другом, - я внимательно слежу за каждым шорохом ресниц ее и вдохов... И Вот так поворачивается только живое тело... О Господи! Сколько чувственного в этих цветных веревочках на лобке! Но это потому только что я знаю - ЖИВАЯ! НАСТОЯЩАЯ! Я не хочу верить в смерть. Наверное профессия мне мешает абстрагироваться...

И тут еще какая-то нелепица с клеткой - птицы почему-то с собой.. И уже везут женщину белую куда-то далеко, через земных гаишников в черную осень.

И тут власть во мне берет зритель - тупой зритель. И этот тупой зритель шипит мне в ухо, что не стихотворение это никакое - а настоящая страшилка. Чувственная, странноватая, но страшилка с детективной подоплекой.. И вот эти два человека станут сейчас вспоминать и найдут в том в своем прошлом что-то такое, от чего сегодня ехать им на машине с дурацкими овсянками на берег черной реки опасно.

Но едут они еще какое-то пустое время и ничего такого.. и ясно не становится зачем эта мадонна мертва (в обсуждении после фильма кто-то со всей очевидностью ответил - от любви оказывается! - от того, что слишком сильно ее любили - ага! надо же! круто! - может пересмотреть! может именно в этом месте надо было бы что-то такое об этом рассказать мне, чтобы понятно не только критикам было - ведь я теперь уже - тупой зритель - и мне даже спать захотелось от невнимания ко мне - простите! - и тут мне вдруг про папу главного героя стали рассказывать и хоть он и прекрасный в своей чудаковатости, но так подробно, теперь, когда я томлюсь от случившихся со мною вопросов.. Скорее бы оно закончилось уже..

Я с радостью отыщу в интернете повесть, по которой сделано кино - действительно классная вещица! И автор мне априори симпатичен - а автор видимо папа и есть - но смотреть о нем теперь, когда на экране два мужчины везут куда-то свою мертвую возлюбленную и до сих пор не ясно отчего она умерла...

Простите меня, глупого зрителя - но тут я потерялась немножко. Задремала даже - и уж не обессудьте - возможно что-то и пропустила, но ведь так бывает иногда. Простите.

Да, мне понравилась первая половина и я придумала совсем другую вторую - но это моя личная фигня, которая никакого значения к кино не имеет.

Но при этом я совершенно беспристрастно могу констатировать - это - кино. Знаете, кто-то из очень неглупых сказал, что если есть в картине хотя бы минута кино, то это - кино.

Тут есть как минимум три минуты. Вернее как минимум три эпизода, на которых я аплодировала стоя. В душе конечно. Не принято у нас по 15 минут хлопать. Хотела рассказать их, но пересказывать кино - что может быть уродливее?.. Позже я возвращалась мыслями в это кино.

С Венецией реально все ясно и даже простите меня, просчитано авторами. Но ведь идея действительно гениальная. Действительно.

И оператору мои звонкие аплодисменты стоя - и даже не 15 минут. Почту за честь.

Гип-гип, как говорится.

Не могу скрыть своего разочарования. Венеция с Тарантино, узконаправленная реклама, ограниченный прокат - все это обещало ну просто какой-то взрыв мысли и беспредельную интеллектуальную глубину. Перед просмотром таких фильмов если и боишься чего-то, то недопонять, не 'осилить', или что картина будет не на мой вкус (чем я стараюсь не руководствоваться, если все сделано отлично).

Но вместо глубины мы получили претензию на высокий полет в духе Тарковского или Бергмана, и претензию неудачную. Ну а что еще сказать, если фильм с такой серьезной тематикой вдруг вызывает смех? Смех от неловкости за все происходящее. Смех от неестественности и напыщенности. Проститутки на мосточке в Нижнем Новгороде, которые выглядят сельскими бухгалтершами (очень правдоподобно, не так ли?); в придачу, гипотетические нагрудные значки героинь социалистического труда, полагающиеся им по сюжету - за то великое добро, которое они принесли миру в целом, и главным героям, в частности; малоуместная поэзия с птичками и еще более ненужный 'дым' - циничные подробности интимной жизни Мирона Алексеевича, одного из главных героев.

Такого рода тошнотворная грязнотца присутствует на протяжении всего фильма. Да, древние (может еще языческие) обычаи исчезающего народа, да, их нетривиальность - но у меня не осталось сожаления, что этот народ исчезает, пожираемый неотвратимостью глобализации. Вся эта пошлая суета выглядела бы правдоподобнее, не будь она столь востребована в определенных фестивальных кругах. Сложилось ощущение, что обычаи придумывались под заказ, народ срочно нашли нужный, с элементами неординарного отношения к темам-табу, чтобы пощекотать психику иностранного бомонда. 'Эх, Раша-Раша, какая ты, однако, загадышная!' - подумает, поглаживая бородку, некий западный кинокритик, полностью уверенный, что теперь-то он матушку-Россию знает и понимает лучше некуда.

Техническое качество отснятого аппаратурой 70-х материала (по-другому не назвать) призвано, кажется, создать иллюзию добротного советского кино, но тщетно - произносимый актерами текст убивает и эту надежду режиссера. И кроме всего прочего, вызывает уже привычное удивление невнимательность к деталям. Мы умеем снимать потрясающие виды на реку, огонь в закате солнца - но не умеем прятать дыхание и движения ног 'мертвой' Танюши. Ну неловко же! А написать нормальный сценарий тоже проблема, оказывается. Картина страдает неорганичными поворотами событий, нестройной драматургией: много лишних сцен, некоторые из них неоправданно затянуты, конец наступает неожиданно (в смысле, нелогично), вызывая чувство радости, что фильм не такой длинный, какой мог бы быть.

Что порадовало - это музыка. Безусловный плюс. Атмосферная, с этническими мотивами. Но ее одной, как оказалось, недостаточно. Потому что мастерство актеров (другой аспект киноискусства, который мог бы спасти 'Овсянок' от провала) оказалось бесцветным и незапоминающимся, с подозрением на отсутствие оного в принципе.

В итоге, ни цельной концепции, ни авторского подхода, ни ценных находок и философских откровений. Те и так немногочисленные российские зрители, что преданы интеллектуальному кино, попались в ловушку конвейера-обманки 'спрос-предложение'. Я бы сказал даже больше: это фильм без зрителя. Псевдо лирико-эпическая манера съемок вызовет отторжение у мейнстримного люда, а безыдейность, застопоренность - у оставшихся. Непрофессионально, господа!

'Великолепная картина по всем параметрам! Мы дали ей лучшие оценки! Здорово, просто шикарно!' (Квентин Тарантино). Фильм 'Овсянки' Алексея Федорченко произвел настоящий фурор на 67ом Международном Венецианском Кинофестивале. Снятая по одноименной повести Дениса Осокина, картина рассказывает о настоящей любви в двух сюжетных линиях, которые постепенно переплетаясь, образуют единую целостную систему.

Директор бумкомбината - Мирон Алексеевич (Юрий Цурило) вместе со своим коллегой по цеху Аистом Всеволодовичем (Игорь Сергеев) едут из Костромского города Нея в 'ласковый городок на Оке' - Горбатов, расположенный недалеко от Нижнего Новгорода, чтобы похоронить жену Мирона - Таню (Юлия Ауг). Вместе с ними едут овсянки - две маленькие птички, на которых возложена особая миссия...

Когда-то вся Русская Земля была населена различными племенами со своей определенной культурой, традициями, верой. Среди этого множества народов было меря: 'финское племя, лет четыреста назад окончательно растворившееся среди славян'. Фильм возвращает зрителя к истокам, обычаям и традициям отдельного народа: мерянские похороны, привязывание разноцветных лент в лобковые волосы невесты вечером перед свадьбой и мертвой женщины, откровенные разговоры об интимной жизни после смерти супруги, раздевание мертвого, 'чтобы его перестали бояться живые'... Прекрасные образы мерян: властного Мирона, романтика Аиста, милой Тани, чудаковатого писателя Весы Сергеева (Виктор Сухоруков) - отца Аиста. Но это второстепенная оболочка. В первую очередь это фильм о любви, об истнной, горящей, правдивой любви! Два сюжета.

Чувства Весы Сергеева к жене, который постепенно, спиваясь, сходит с ума после смерти любимой супруги. У него так и не получится умереть по обычаям мерянского народа в речных водах, чтобы воссоединиться с любимой.

Основной сюжет: цепочка из трех людей: Мирона, Аиста и Тани, их взаимоотношения. Можно ли любить человека, зная, что он любит другого? Да, - это любовь Мирона к Танечке, своя, особенная, даже в какой-то степени собственнеческая: 'все всегда происходило по моей инициативе', но настоящая. Только Таня была суха к любви Мирона. Можно ли чувствовать настоящую любовь, но никогда в этом не признаться, храня ее в душе, зная, что она существует, наблюдая ее изо дня в день? Да, - это отношения Аиста и Тани 'моментально вспыхнувшие и стремительно погасшие'. Можно сказать так: Таня умерла неестественной смертью, она 'задохнулась' от перелюбви одного человека и недолюбви другого.

Таня Овсянкина - свободолюбивая девушка, которая не могла сидеть в клетке, подобно овсянкам. Игра слов: фамилия героини и маленькие птички, которые несут особую миссию, - это душа Татьяны, разделенная на две части, которая поможет обрести бессмертие в мерянских водах Аисту, и воссоединиться с любимой Мирону. У мери нет Богов, - только любовь к друг другу.

Великолепная игра актеров, потрясающая операторская работа Михаила Кричмана ('Возвращение', 'Изгнание'): фильм завораживает широтой и атмосферностью кадров, емкостью и глубиной каждой сцены, блестящие планы Русской природы.

Картина 'Овсянки' представляет собой драму с добавками этнографии и роуд-муви, где вода будет играть такую же важную роль, как элемент дороги. Это пронзительная история о любви и смерти, о тоске и нежности, о вере и бессмертии, о чувствах и традициях. Вспоминается фильм Джима Джармуша 'Мертвец': не стоит путешествовать вместе с мертвецом, все души уходят туда, откуда пришли, возвращение через зеркало времени к истокам зарождения культуры...

P.S. 'Бессмертием, мы, меряне, называем смерть от воды. Утонуть - мечта каждого мери. Мы не верим в жизнь после смерти, и только утонувшие продолжают жить: в воде и вблизи от берега. Вода - сама жизнь, утонуть, - значит в ней задохнуться одновременно от радости, нежности и тоски. Утонувшего, если найдут, не сжигают, а привязывают груз и опускают обратно в воду. Вода заменит его тело на новое, гибкое, способное к превращениям. Только утонувшие могут встречаться друг с другом'.

На фильм 'Овсянки' меня побудил сходить мой любимый кинорежиссёр, после того, как он рукоплескал этому фильму 8 минут, после просмотра в программе Венецианского кинофестиваля. Фильм получил приз ФИПРЕССИ (приз федерации кинопрессы) и приз за лучшую операторскую работу (Михаил Кричман).

Пролог

Фильм я смотрел сего же числа в 'Киноцентре на Красной Пресне'. В зале не было не одного человека младше 40 лет.

О фильме

Фильм не выглядит как художественный. Он выглядит как очень хороший 'псевдо'-документальный фильм о обычаях древнего финне-угорского народа меря, 'растворившегося среди славян, где то 400 лет назад'. Фильм в художественной форме рассказывает о обычае 'погребения' мирян.

Но не стоит думать, что весь фильм - это только рассказ о народе. На него положен хороший, продуманный сюжет о сильной любви перемешавшиеся с сексуальной озабоченностью, которая, если верить рассказчику, у меря - традиционная.

Фильм поистине заслуживает приза за лучшую операторскую работу. Также, он заслуживает приза за лучший саундтрек, и если бы таковой вручался на Венецианском фестивале, то его несомненно получили бы 'Овсянки'.

Также очень порадовала песня, на стихи Висы (я не расслышал) Сергеева 'Запах лета', которая была добавлена (как мне кажется) исключительно для юмора. Так как, не имеет ничего общего с остальным фильмом.

7 баллов в купе. + 1 балл за Витю (Сухорукова) и - 1 балл за развязку.

7 из 10

Эпилог

Отдельно спасибо Алексею за лицо (только лицо) актрисы, сыгравшей Римму. И за эпизод тоже. Не знаю почему, но люблю смотреть как женщина получает удовольствие.