Рецензии

Согласно научным исследованиям, проводившимся в 20 веке, гении обладают преимуществами над другими по психическим и физическим особенностям. По другим особенностям таких людей можно отнести к разряду нездоровых. Гении бывают скороспелые и долго созревающие. И те и другие плохо приспосабливаются к жизненным реалиям. Гений не может изменяться с течением временем, он либо есть или его нет. Распознать гения можно в раннем детстве. Их очень мало и рождаются они зачастую в неблагополучных семьях. Разобравшись в творчестве режиссера Алексея Германа-старшего можно сделать заключение, что этот человек ярковыраженная личность, несомненно. Об остальном я напишу ниже.

«Трудно быть Богом» снимался во время новой, свободной России. Теперь не было совковой цензуры и все барьеры, о которых говорил режиссер, были сняты. Его отец — писатель Юрий Герман говорил: «Можно презирать ордена, но лучше их презирать, уже имея». Науку отца режиссер изучил. С 1998 года режиссер вел свою собственную авторскую мастерскую на Высших курсах сценаристов и режиссеров. Наступили времена, когда все двери открыты. Он мог спокойно попросить денег у президента Б. Н. Ельцина и снять фильм «Хрусталев, машину!». «Трудно быть Богом» должен был выйти во время перестройки, но тогда режиссер отказался, объясняя это отсутствием необходимости в иносказаниях. В то время хватало фильмов обличающих власть и массовый террор. Вот здесь стоит задуматься, имеет ли право подобное гениальное творение на существование в условиях обостренной социальной несправедливости? Казалось бы должно иметь, ведь о том и произведение Стругацких! Но нет, лучший момент для премьеры это тот, когда иносказания будут востребованы! Вот такая нацеленность на результат с одной стороны завораживает, а с другой отторгает. Ведь какое это творение автора, когда картина зависит от настроений в обществе? Отторгает и то, что, несмотря на произошедшее изменение сознания людей в 90-е, режиссер продолжает противопоставлять государство и интеллигенцию: серые уходят — черные приходят, а книгочеи с Руматой страдают. Народ, по мнению режиссера, это безликая масса, способная только испражняться и харкать. Это объединяет все картины, это есть и в «Трудно быть Богом». В конце концов расплачивается за все грехи безликая масса, интеллигенция только разводит руками. Мы видим это в конце картины, когда Дон Ярмольник от усталости сокрушается на своих коллег. При всем при этом он ведет себя как настоящий баловень судьбы: ему целуют пятки, у него много рабов, его слушают влиятельные мужи. Сделать чего-либо и повлиять на происходящее он не в силах. Все что его занимает так это рассуждения о политике, о притесняемых книгочеях и музыка. Герой теряет контроль над собой только тогда, когда теряет близких ему людей. Хотя по-настоящему ли близких? Вместо того чтобы быть истинным Богом и оборвать связь с людьми, герой делает вывод что виновата всякая власть. Если все идет как идет, то перспектив у человечества нет.

По иронии судьбы актер Ярмольник заявил: «Я играл не Дона Румата, не Путина, а самого Германа».

В самом деле, перед нами автобиография известного режиссера, интеллигента-шестидесятника. Всю свою жизнь он боролся с тоталитарным режимом, не любил власть, не любил привилегированных, хотя сам являлся таковым. Он считал себя непохожим на всех, исключением. Его фильм это не попытка заглянуть в человечество, это отображение внутренних противоречий режиссера с окружающей действительностью. И когда человек противопоставляет себя окружающим его людям, он обрекает себя на гибель, это путь к самоуничтожению.

Проводить параллели с майданом, болотной бесполезно, потому что Герман не воссоздал, а создал мир со своими законами. Эти законы к реалиям жизни, даже средневековья, никакого отношения не имеют. Об этом много рассуждал режиссер на съемках и даже приводил в пример Бергмана с его картиной «Седьмая печать». Извините меня, тогда почему «Трудно быть Богом» оказался хуже дешевого порно, где нет даже внятных диалогов? Неужели у нас стало так много глупых людей, что никто не может разобраться в творчестве Германа? На мой взгляд, если посмотреть на оценки к фильмам Бергмана, у нас не все так плохо. Люди нынче более разборчивее, чем мог себе представить режиссер. В этом смысле ничего гениального в «Трудно быть Богом» нет, вся технология съемки стара как мир. И дело тут не в мелочах, это не первая и не последняя картина, снятая кадрами не менее 70—100 в духе документального кино с крупными бергмановскими планами. К чему эти разделения картинки и звука? Зачем надо было при озвучивании отворачиваться от экрана и слушать актеров? Потом Герман переживал из-за того что записанная речь не совпадала с картинкой, т. е. герой разговаривал с закрытым ртом. На все это уходило годы! Собаку со стрелой снимали год, хотя компьютерщики могли за пару дней нарисовать. Или убийство Киры, которое снимали 5 месяцев! А самое главное это выдуманный мир с непонятным бытом. Если в «Хрусталев, машину!» быт понимал только житель совка, то в Европе его уже никто не понимал. Именно по этой причине Скорсезе ушел с просмотра фильма. Так же и с «Трудно быть Богом»: нет диалога и трудно зацепиться за происходящую действительность! Говоря о мелочах можно с удивлением вспомнить о кольчуге, которая почему-то свисает на лице конника или то, как садился Дон Ярмольник на коня в облачении доспеха весом в 30 кг. Такие вещи проясняются в интервью актера, где он рассуждает о странностях режиссерского выбора: «Раз уж Дон Румата с Земли, то он как любитель ковбойских фильмов должен садиться сам в седло, без помощи». Интересно, не правда ли? Почему-то, после просмотра, нас все равно убеждают, что в фильме важны мелочи. Хотя как раз они и отталкивают.

На мой взгляд, характер съемок и сам фильм, это диагноз режиссеру. Может быть он гений, но в какой-то другой области, уж точно не в режиссуре! В режиссуре он выдавал чужое за свое и это мнение тех, кто долгое время работал совместно с Германом-старшим. Такого мнение и самого режиссера. С этим солидарны и профессионалы.

Повторюсь, Герман — это, несомненно, ярковыраженная личность, обладающая мощным характером. Таких людей не найти в российском шоубизнесе! С таким напором можно было решать задачи за любые деньги на киносъемочной площадке. Да, качество проведения съемок было хуже, но технологии нарушаются у нас в стране повсеместно. Увы, трудолюбие и самоотдача режиссера еще не всё. Я знал, что в идеологическом плане картина провалится, но надеялся, что она выкарабкается на пресловутых мелочах, каковы были в «Проверка на дорогах» и «Мой друг Иван Лапшин». Не получилось, потому что отсутствуют банальные причинно следственные связи в головах творческой интеллигенции. Это называется «приехали».

«Трудно быть богом» — фильм-ностальгия. С первых кадров не получается отделаться от ощущения, будто я вернулся в свою родную Саратовскую губернию. Вот они, эти уютные улочки, залитые поносом, по которым разгуливают бомжи, плюющие друг другу в рожи. Рядом множество приятных людей: кто-то пускает слюни, блюёт или пердит, другой вырывает приятелю глаз, а где-то рядом бегает мальчишка с человеческими кишками в руках. Блюстители правопорядка тащат грамотея к яме с говном — будут топить. Соприкоснуться с таким кинематографическим чудом — это ли не счастье?

Нет, серьёзно, что это было? Конечно, многим из вас известен роман Стругацких «Трудно быть богом». Надеюсь, перед походом в кинотеатр, никто себя не тешил надеждой увидеть обычную социальную фантастику? Поклонники творчества Алексея Германа достаточно хорошо себе представляли, чего ждать от экранизации. Дело в том, что в предыдущей своей работе «Хрусталёв, машину!» режиссёр уже дошёл до точки. Этот шедевр я смог раскусить только со второго раза. Сложное и неприятное кино, в котором нелегко уловить сюжетную нить, теряющуюся в череде карикатурно гадких эпизодах из советской эпохи. Всё это касается и последнего фильма, но с условием умножения на десять. Тут нет ничего такого, что отвлекло бы ваше внимание от созерцания мерзостей. Абсолютно беспросветный мрак. Герман отказывается от какого-либо нарратива, то есть не усложняет дешифровку сюжета, а упрощает её до нескольких сюжетно важных строк в сценарии. Всё остальное время посвящено смакованию каких-то гадостей.

Сюжет, впрочем, здесь не излишество, и это стоит обговорить отдельно. Группа учёных XXII века отправляется на планету аналогичную Земле, но отставшую в развитии лет эдак на 800, ошибочно усмотрев в архитектуре дикарей начало эпохи Возрождения. На деле же, им пришлось погрузиться в дремучее Средневековье, где нормальных людей фактически нет, а тех, кто хоть немного стремится к знаниям, уничтожают. Просвящённые земляне под видом знатных господ не должны активно вмешиваться в историю, лишь оберегая туземцев от совершения очевидных ошибок. Один из таких учёных, дон Румата (Леонид Ярмольник), и является связующим звеном между зрителем и мрачным миром Германа. Он весь уже пропитан смрадом безумия, царящего в Арканаре. Кажется, что каждый из просвящённых землян находится в шаге от полной деградации. Моральные и физические уроды, населяющие этот чёрно-белый мир, периодически смотрят в камеру и обращаются к зрителю с какими-то невнятными замечаниями. Герман делает нас соучастниками этого трэш-аттракциона. Даже просто наблюдать за этим физически тяжело, но ближе к середине трёхчасовой эпопеи, чувства притупляются. Человек ко всему привыкает. Однако нельзя забывать о том, что перед Руматой стоит куда более сложная задача, чем просто сохранение рассудка: он пытается спасти хотя бы часть культурной и научной элиты туземцев, сохранив при этом нейтралитет.

Вера Руматы в универсальность закона «не убий» в итоге даёт трещину. Он чувствует себя обязанным активно вмешаться в ход событий, чтобы восстановить справедливость. Впрочем, он слишком долго находился в королевстве кривых зеркал. Здесь Румата уже свой, он не кажется каким-то чуждым элементом в этом мире. Никаких полумер. Высшим проявлением нравственности Руматы становится устроенная им кровавая баня, массовое убийство. Цель оправдывает средства? Или же благими намерениями вымощена дорога в ад? Если жить в диких условиях, то грань между «добром с кулаками» и геноцидом, видимо, постепенно стирается.

В оценке «Трудно быть богом» важен подбор слов. Выходя из кинотеатра, я не испытывал никаких чувств, кроме опустошения. Мне, наверное, неприятен фильм Германа, тем не менее, я впечатлён эпичностью этой сюрреалистичной киноконструкции. Серьёзная вещь, но крайне специфичная по форме, что неминуемо поляризует спектр зрительских оценок. И дело ведь не просто в натурализме. В фильме нет каких-то особо остроумных гадостей, но он пропитан настолько удушающей болезненностью, что поневоле задумываешься о том, что человек, создавший этот мир, наверняка познал все степени душевных страданий. Алексей Герман, ушедший от нас в феврале прошлого года, оставил после себя очень странное кинозавещание, дать объективную оценку которому весьма непросто или даже невозможно.

Много лет в кинематографическом королевстве живет красивая легенда. Она гласит, что гениальный и исключительно самобытный режиссер Алексей Герман задумал снять свое прощальное полотно, которое станет фееричным финалом его творческого пути и займет почетное место в списке фильмов нетленной классики. И замахнуться Герман решил даже не на Шекспира, а на самих Стругацких, чьи произведения издревле славились своей неоднозначностью и многоплановостью. Но не успел великий мастер закончить свое эпохальное творение, и знамя гения подхватили его жена и сын.

Ни один маркетолог не смог бы организовать такую яркую рекламную компанию. Так что неудивительно, что на свеженький фильм народ повалил толпами.

Толпа, которая выходила из кинозала по окончании фильма, оказалась уже не такой многочисленной, и кстати, не такой одухотворенной. Как заметил Умберто Эко, который написал одну из первых рецензий на творение Германа (а точнее, Германов), «трудно быть зрителем этого фильма». Мэтр не преувеличил: непросто три часа наблюдать за грязными, плешивыми, немытыми людьми, которые только и делают, что сморкаются, плюются и ковыряются в своих и чужих экскрементах. Снято все это по-германовски изысканно, каждый кадр напоминает ожившую фотографию, но через три часа художественно снятого дерьма становится не по себе. Здесь даже не приходится говорить об игре актеров, ведь все герои фильма выведены совершеннейшими имбецилами, которые издают нечленораздельные звуки и строят рожи. Логика подсказывает мне, что сыграть такого персонажа не слишком сложно, тем более, что никакого развития образов не происходит — герой статичные и абсолютно картонные. Заваленный всем этим навозом зритель напряженно пытается понять: а где же здесь Стругацкие?

50 лет назад прославленные братья-фантасты создали очередное яркое произведение, в котором вновь завели разговор о роли интеллигенции в истории и множестве других важных вещей. А заодно забросили в головы читателей оригинальную тему для дискуссии: what if God was one of us? По их мнению, такой эксперимент дался бы Всевышнему с трудом: ему было бы непросто удержаться в роли демиурга и выполнить свой нравственный и моральный долг. Ему, наверное, было бы трудно не только в арканарском Средневековье, но и в мире сегодняшнем, ведь, не смотря многие века стараний, далеко нашей реальной действительности до светлого XXII века, где жители прекрасного города Ленинграда вплотную приблизились к божественности.

Но Стругацкие — идеалисты, милые оптимистичные романтики. Создавая свой серый Арканар они и подумать не могли о картинах, которые нарисует Герман. Символика серости, кстати, блестяще обыграна братьями-фантастами: серые лица, серые стены города, серый рассвет — все это давит и угнетает. И создатели фильма не пожалели серых красок, собрав в одном флаконе все мерзости Средневековья, превратив Арканар в дантовский ад. И пожив в этом хлеву, даже божественный Румата превращается в свинью. Он, конечно, все время моется, раздает налево и направо бесконечные белые платки, единственный обращает внимание на царящую вокруг вонь и играет на своей странной дудке непонятную этим темным людям мелодию. Но богу бесконечно трудно оставаться богом в этом мире, ведь постепенно он становится таким же, как окружающие его арканарцы. Он не испытывает моральных терзаний, ведь в этом царстве-государсве спасать попросту некого: здесь нет ни светлой рыжеволосой Киры, ни милого увальня Пампы, ни мудрого Будаха, ни талантливых поэтов и изобретателей, которых вытаскивает из лап арканарской инквизиции книжный Румата. Серые обязательно станут черными, а Возрождения и даже его зачатков здесь нет — земные наблюдатели ошиблись. Поэтому в царстве Германа вопрос «Быть или не быть?» звучит уже совсем с другой интонацией. Речь больше не идет о возможности божественного вмешательства во имя исторического прогресса, ведь в беспросветно сером мире богу остается лишь одно: дать выход своей злобе и устроить в Арканаре массовую резню, а может быть, накрыть эту жуткую планету очередным потопом. Эх, непросто, наверное, было режиссеру уходить с такими вот мыслями.

Фильм наводит на размышления, а ведь это главное, что требуется от художественного произведения. И можно было бы простить режиссеру трехчасовое ныряние в сортир, если бы не одно но. Заключается же оно в том, что фильм не является самостоятельным.

К просмотру произведения Германа лучше всего приступать после прочтения Стругацких, причем желательно минут через 20 после того, как перевернута последняя страница. В этом случае у зрителя есть шанс узнать героев, интуитивно нащупать знакомые эпизоды, и хотя бы приблизительно разобраться кто здесь за белых, а кто за красных. Никто, конечно, не ждал от Германа четкой драматургии, но без книжного подспорья фильм превращается в набор омерзительных серых кадров, так что мыслей не возникает никаких. В конечном итоге, для того, чтобы увидеть все фишечки режиссера, да и захотеть их рассматривать, зритель должен понимать, что происходит на экране. Да и вообще, то, что на бумаге подается намеками, вариантами и недосказанностями — например, версия о том, что Киру убил Арата, стараясь спровоцировать Антона-Румату — фильм выдает прямо в лоб.

Злая пародия на Стругацких остается без оценки.

Есть одно самое главное и самое важное правило режиссуры — показывать действие, если нет действия, то и нет никакого произведения.

Смотрели мы с моей половинкой в Октябрь на Арбате, и в течении полутора часов я страдал, не понимая, что происходит на экране, и это при том, что роман я читал, раза два, и в общем то помню его не плохо. Бессвязные непонятные сцены, актеры что-то бубнят с периодическим мельканием половых органов и выставленной напоказ депрессивной грязи, как ни парадоксально вспомнились сцены из МонтиПайтона «Поход за Святым граалем».

Такое ощущение что Герман все это время был в ужасающей депрессии, мне стыдно в очередной раз что этот сумбурный и бестолковый долгострой называют художественным взглядом. У меня появилось стойкое ощущение того что Герман в старческом маразме. И жаль смотреть на Ярмольника, вроде бы он старается играть сложную драматическую роль, но ему совершенно неясно, что он делает и зачем. Складывается впечатление что за какими то чертами взятыми из книги, сценарной работы тут нет, и сюжета соответственно тоже, мелькают максимально уродливая массовка, дабы продемонстрировать ту ужасающую глубину человеческого падения.

Герман зациклился на грязи на бомжах, на какие то мелькания перед камерой, монтаж дрянной, хотя есть и длинные дубли, но действия там практически никакого и нет. Операторская работа дрянная, сцены поставлены плохо, ощущение что ещё чуть-чуть, и я уткнусь носом главному герою: либо в гульфик, либо в наруч, либо в перчатку, так же местные бомжи, которые периодически тупо смотрят в камеру, непонятно зачем, вероятно как то вопрошая к зрителю с немым вопросом. Похвалить могу только световиков, декораторов, гримеров, и самое главное костюмеров — они все дали фильму хорошую картинку, которую угробила бездарная операторская и режиссерская работы ну и отсутствие сценария. Ещё немного отличился постпродакшан, были откровенные мерзкие ляпы, которые как-то плохо прикрыли. Ну ещё дизайн продакшан довольно хороший. В остальном фильм полная дрянь, бессмысленная, бездейственная, глупая, плохо сыгранная, пошлая, не раскрывающая ничего и опошляющая серьезный роман.

Вычленив для себя все ужасы и тяготы из книги Герман только их и показывал, а про все остальное с годами этой сумбурной постановки забыл, в потоке этой шизофрении. Наверное, найдется много народу, которые скажут «Ничего вы не понимаете, это виденье режиссера, это кино не для всех, это его авторский взгляд» почитайте роман, там есть сюжет, там есть развитие, там есть история и там есть метафарические параллели с нашим обществом, есть множество скрытых смыслов, в конце концов это сказка, пусть и печальная и тяжелая. Тут же я так понимаю что надо смотреть три часа какого то бездарного бубнения вместо диалогов, пытаться понять что происходит в сцене, смотреть на грязь и на бомжей, и на то как разные предметы быта лезут в кадр. Это творческое фиаско!

PS: Вот вам цитата из методического материала для психологов:

«Используемые образы: расчленение, утрата, дезинтеграция, гниение, шизофрения, нечистоты, мрачный ритуал, грязь, неприятно, ничего не хочу менять, бесполезно. Часто рисуют концентрические перечеркнутые круги (мишень, паутина). Встречается при шизофрении, онкологических заболеваниях (терминальные стадии), тяжелом старческом маразме.»

В густом вязком тумане ты бредешь по косой, как глаза слабоумного, улице, а под ногами смачно чавкает грязь.

Главный русский фильм сезона оказался концентрацией тягучей, шумной, грубой и неопрятной экзистенции.

Нужно быть недюжего ума, чтобы так снять кино о глупости, грубости, отсутствии какой-либо моральных ориентиров и беспросветном невежестве. На Возрождение никаких надежд, мир погряз в коктейле из дыма, воплей, грязи, дерьма, сплюней, соплей и крови.

Рецензии предупреждали, что зрелище будет жестким, как попытка подтираться наждачной бумагой. Эстетика Безобразного, атмосфера безысходности и деградации. Это не развлечение на вечерок. Не знаю, как смотреть это ночью. Трудно. Хотя бы высидеть 3 часа.

Звучит странно, но все безобразие снято великолепно. За костюмы хочется расцеловать. Набитые под завязку интерьеры, абсурдность и многоплановость поражают воображение хлёстче Босха и Брейгеля.

Но эстеты тут на хрен не нужны. В кадре — только уроды. Даже Ярмольник (сросся с ролью как сиамский близнец) постоянно сморкается, плюется, пучит глаза, скалит зубы и что-то мямлит.

По улицам бегают голодранцы, кого-то топят в нужнике, два гвардейца лупят друг друга палками по лицу, жирный мужик ловит в грязи блох, карлики злобно скалятся, глядя прямо в камеру, овцы жрут сухое сено. Грязь. Ливень.

Ты попадаешь в делириевую фантасмагорию. Ты спишь. Густой сон хлестает по щекам латной перчаткой.

Не бойтесь грязи и кишок. Их мало. Больше — именно гулкого насыщения кадра дебилами, звуками, криками, рыгами, пинками. Нет ординарных планов, внимание растаскивают карманники. Без знания оригинальной книги кажется, что ничего не происходит. Все сцены уравнены до эпизодов.

Рано или поздно устаешь и хочешь сорваться — раздражение забивается прямо в горло. И эта органическая метонимия — лучший способ донести месседж.

То, что богом быть трудно, что за серыми всегда приходят черные — давно стало общим местом. Главный герой говорит это прямым текстом.

Другая мысль важнее даже чем манифестация бунта умного человека, превращающегося в демона, чтобы как-то вырваться из жуткого круга прокисших морд.

«То, что я с тобой говорю, еще не значит, что мы беседуем».

Этот фильм говорит с нами, но не ждет, что мы будем отвечать.

Дальше — тишина.

Кровь. Грязь. Мерзость. Это первое, что бросается в глаза. Впечатление. Автор хочет зрителя в этом утопить? Нет. Он ведёт его сквозь это. Медленно, аккуратно. Как по узкой тропочке меж бездонных болот. Только надо быть очень внимательным, следя за постоянно теряющейся в тумане спиной проводника. Это трудно.

Как оказывается, большинство с этой задачей не справляются. Оступаются, срываются в эту мешанину крови, грязи и мерзости. Она застилает им глаза, они барахтаются и теряются в пространстве.

А действие, меж тем, разворачивается. Неспешно, но неумолимо.

Румату доканала мерзость происходящего? Чёрта с два. Он слился с этой планетой. Он не хочет уезжать. Его устраивает быть божеством серости.

Это зрителя за 2,5 часа доканала мерзость. Он хочет, чтобы всё это скорее закончилось. И Румата решает эту проблему. Да только способом, к которому он привык на Арканаре. И оказывается, что легче не становится ни чуть. Люди уходят, а раскиданные грязь, кишки и уродства так и остаются. Да ещё белое опустошение, неизбежное для сломленного человека.

Наглядный эксперимент по оскотиневанию человека за 3 часа. Напряжение, которое невозможно выдержать без перекура. Хотя по-моему, изобразительные средства кино позволяют быть более доходчивым для зрителя. Но это, наверное, тоже трудно.

9 из 10

Бог устал нас любить или 5 с половиной

Если пропустить обязательный и обстоятельный монолог про фильмы, которые есть у каждого великого режиссера, где он либо полностью все рассказывает о себе или оставляет творческое завещание неблагодарным потомкам, то «Трудно быть богом» — вовсе и не художественное полотно в привычном смысле этого смысла. Это больше инферно в формате 3D, которое в свое время не удалось Анри Жоржу Клузо. Его все же дожрал «Ад», а Герман успел выпустить всех своих демонов наружу. Да так, что все испугались или отказались воспринимать «пост мортем» режиссера как законченное высказывание, поспешив зафиксировать старческое сумасшествие автора.

Формально «История Арканарской резни» (так очень долго назывался проект) снята по мотивам знаменитого романа из прогрессорского цикла Стругацких «Трудно быть богом». Книга за прошедшее время успела устареть, как и многое из творчества советских фантастов. Но Герман вынес из нее главное — интеллигентские страхи перед грубой реформаторской силой, приход которой прогрессивно настроенное население так любит предрекать, но так сильно боится. И что в итоге, все возвращается на круги своя до новых переворотов. «Трудно быть богом» Германа идет еще дальше, в полотно впрыскивается панический ужас, хаос и неразбериха — кусочки пораженных страхом режиссерских генов перед сталинскими лагерями и пожаром войны. В итоге доведенный до совершенства (невнятности, абсурда) стиль «Хрусталева» поглощает все на экране и за его пределами без остатка.

В безумных припадках бьются на целлюлозе люди, в кадре что-то постоянно чавкает, разрывается, булькает, вываливается — целый мир как будто не вмещается в объектив камеры. Зато она разгуливает по миру Арканара, как полноценный участник происходящего — в нее бубнят и привлекают ее внимание жители средневекового города. Уродливые недочеловеки, которых хочет изменить благородный дон Румата, но в отличие от Триера, Пазолини и Аристакисяна, Герман лишен даже капли сочувствия к населению Арканара. А в это время с камерой там гуляешь и ты, и тебе становится невыносимо мерзко от увиденного, тебя с ходу бросают в грязь, дерьмо (еще чуть-чуть и начнут мерещиться запахи), чтобы ты обнаружил, что у этой клоаки нет дна, тут невозможно плыть, а можно только тонуть (если кто-то вдруг попытается представить себя эдаким героическим Марком Рентоном в толчке). Но Герман не дает полностью захлебнуться экскрементами, вовремя выволакивая зрителя из выгребной ямы за волосы. Ему важно, чтобы зритель смотрел и видел все, без остатка. И даже посреди невообразимого гвалта, кашля и бормотания зритель может увидеть суть и остатки сюжета Стругацких, деконструированного до невозможности и лишенного нарративности.

Первое и ключевое наблюдение — цикличность и постоянность происходящего. Не зря Ярмольник отстоял перед Германом исполнение «Каравана», который он время от времени наигрывает, плюс не зря вся история закольцовывается падающим снегом. Чтобы мы не предпринимали, чтобы не делали, кошмар останется с нами, отражаясь и запечатлеваясь в расширенных от ужаса зрачках. Второе и не менее важное, мир Германа непоколебим, то есть его невозможно разрушить. Такой режиссер видит страну, устои которой неизменны из века в век. Свою страну и так вышло, что и нашу с вами. Здесь нет места демократическим мазкам, здесь приход серых и черных вообще ничем не отличается друг от друга, а ростки культуры нещадно затаптываются (не зря Румата так тщательно, но безрезультатно пытается цитировать Высоцкого), а люди предстают в роли расходного материала. И лента Германа, задуманная еще в 60-х, идеально совпадает с новым временем. Да и по-другому быть не могло, поскольку время здесь остановилось много столетий назад. Но от того, не менее страшно от того, что творится на экране и отлично зеркалится с наступающим новым российским средневековьем. Завещание Германа не о том, как трудно быть Богом, но легко стать Сатаной. О том, что ненавидеть проще, чем любить. О том, что жалость невозможна к тем, кто не хочет ничего менять. О том, что сострадание такая же выдумка православного мира, как и жалость. О том, что легче уничтожить, чем хотя бы немного изменить. История для России вполне обыденная, посмотрите на нашего ближайшего соседа.

Единственный шанс спастись — воспринять «Трудно быть Богом» как камертон, звучание которого может совпасть или не совпасть с видением ситуации каждым человеком. Лента, кстати, работает и на этом уровне. Вопрос только, что если амплитуда этого камертона с вами не резонирует, не факт, что вы не пытаетесь усиленно доказать обратное, занимаясь излюбленным российским занятием — самообманом. Кажется, феномен эскапизма это единственное в российской истории, чего не успел понять Герман. Или просто не захотел понять, поскольку не умел быть равнодушным.

Этот фильм долго ждала, и пошла на него даже после того, как услышала много негативных отзывов. Я обычно легко воспринимаю тошнотворные сцены в кино, если они для чего-то там присутствуют, и потому даже обещания очень мрачного и грязного Средневековья меня не пугали. Но все оказалось значительно хуже.

Во-первых, три часа сцен, как Ярмольник сидит по пояс в фекалиях, вытираясь белыми платками, которые незнамо откуда берутся в таких количествах, все же не контрастируют ни с какими светлыми или эстетически красивыми сценами, на фоне которых весь этот треш воспринимался бы проще. Во-вторых, от книги там осталось преступно мало, и та же сюжетная линия с Кирой не раскрыта вовсе. Более того, Кира производит впечатление девочки-олигофрена, а не единственного близкого Румате человека в чужом мире, которой он даже соврать не в силах, чтобы эту близость не разрушить. В-третьих, когда хочется, чтобы весь этот загаженный мир довел Румату до точки кипения, и он сорвался все разносить, нарушив принцип невмешательства, мы видим, как Румата все в тех же фекалиях собирается-собирается, а потом показаны только загнившие трупы кишками наружу, то есть последней надежде на то, что будут хоть какие-то контрасты, сбыться не суждено.

Лично у меня после просмотра фильма было ощущение, что Герман напоследок решил, что если он снимет, как Ярмолник купается в испражнениях в течение трех часов и назовет это «Трудно быть богом», будет забавно посмотреть, как кто-то найдет в этом неизвестный даже автору фильма смысл.

Впервые у меня возникло острое желание написать рецензию на просмотренный фильм. И, к сожалению, не для того чтоб петь дифирамбы режиссеру или актёрам, а для того чтобы предостеречь зрителей. Мое мнение исключительно субъективное, и вы можете смело обвинить меня, что я не понял всю глубину ваших глубин, но …

Я глубоко убежден, что фекалии — это не тот материал, из которого получится сделать произведение искусства. Но как раз они самые занимают 90% экранного действия.

Фильм с головой погружает зрителя в реку человеческих нечистот, и за этим фейерверком говна и прочей мерзости сложно разглядеть актерскую игру, режиссерские ходы и прочие составляющие кинокартины.

Для того что бы показать насколько загнило наше общество и насколько отвратительны люди в своем самолюбии и стремлении уничтожить себе подобных и лучших за себя, не нужно показывать зрителю сам гной и тыкать в него лицом. Настоящий мастер сумеет подобрать нужные метафоры и не мене сильные образы, которые заставят зрителя задуматься и возможно изменится. Но вы не сможете сделать людей чище вымазывая их в грязи.

Для объективности следует отметить прекрасную операторскую роботу, которую все-таки удалось рассмотреть сквозь всю эту мерзость.

И напоследок, хотелось бы обратится к людям, которые не читали одноименную книгу Стругацких и уверить, что не следует судить об этом прекрасном романе по данной экранизации.

Собственно это те слова, которые хочется адресовать всем тем, кто в такой насыщенности кадра (предметной и смысловой) умудрился увидеть только нечистоты и кровь. Оооо, как достали эти зрители, которые так удивительно однобоко зрячи… Ну да если бы только они… А сколько тех, кто составил свое мнение о фильме просто на основании того, что там (опять же) говно и сопли… А культурным людям это, извините, — беее…

И, к сожалению, мне не наплевать на это. Мне грустно. Я понимаю, что для этих людей и Буковски — просто пьяница и матерщинник… И я… Просто дура, поднимающая себе самооценку за счет понимания смысла того, что лишено не только смысла, но и права на жизнь (ибо сколько голосов раздавалось — «изгадили великое произведение Стругацких»)… Изгадили… Наверно, и правда, человек зациклен на том, что в нем самом в избытке… Странно, но именно все эти отзывы реально изгадили мне настроение.

Возможно, от того, что весь этот наш мирской бытовой контекст только подтверждает все те не веселые мысли, что возникли от просмотра картины «Трудно быть богом».

Точнее мысли были через десять минут после просмотра.

Главная из которых — почему столько банальностей?

- убей меня, убей себя ты не изменишь этот мир. У этой сказки нет конца…

- теснота, тоска, безысходность — спутники невежества

- и жить больше нечем, если нет за душою любви

- бог спасает нас, только если умирает на наших глазах, а еще лучше от рук наших

- если бог — это любовь, то бога точно нет

- я мыслю значит я существую. И только тогда мы люди.

- нет ничего страшнее, чем быть теплым, а значит равнодушным

И т. д.

Главное из впечатлений — почему так невозможно красиво?

Каждый кадр как картина. И это мешало сливаться с документальной реальностью происходящего. Эта красота кричала, заставляя тебя чувствовать себя как в музеи. А значит отсылать к произведениям искусства. Я ходила по этим музейным залам и видела не просто ряд полотен…, а ряд графических картин в рамках. Но так ярко было не постоянно, а периодически (к счастью).

Кино длится 3 часа. Я тоже пережила 3 периода во время просмотра.

1. Полное слияние с происходящим. Как будто мои мысли транслируются на экран. Не было ощущения кино. Просто сидишь и думаешь себе потихоньку.

Кстати, для меня сюжет книги совпадает с тем, что было показано. (Исключая образ Киры. Если в книге ее идеальность недостоверна, то фильм показал достоверную естественность)

2. Время тумана. Когда я начала терять связь с экранным действием. Чувствовала себя просто наблюдателем. Просто зрителем в зале.

3. Напряженной проживание или полное погружение туда. Я была там и телом ощущала напряжение.

Но был еще один момент. На протяжении всего фильма у меня было некое сомнение. Будто бы все, что я вижу, чувствую, думаю и все, что я об этом знаю — все это не так. Достаточно забавное ощущение — это вроде некой щекотки — то ли это смех, то ли это страх… Стало что- то не так как будто…

И вот через два дня. А фильм не отпускал. И пришло совершенно иное. Пришла самая страшная мысль из всех возможных. Способная принести только опустошение. Что и накрыло меня.

А люди ли мы вообще? Кто мы собственно? И наши ум, глупость, таланты, культура, невежество, этика и прочее — всего лишь просто от того, что так случилось. Закономерности истории, биологии и прочее прочее. Все мы в круге наших представлений. И даже наши рассуждения об этом фильме. Все суть одного. А кто скажет, что же на самом деле ? Точнее — и никто не скажет. И тут мне стало дико обидно умереть. Почему? Да потому что тогда получается, что

Никто уходит в ничто…

А оказывается так не хочется умирать никем…

10 из 10