Рецензии

Государство Арканар утопает в грязи и невежестве. Искусство и наука под запретом, грамотные люди подвергаются гонениям и казням. На все это с болью в сердце взирает благородный дон Румата, потомственный дворянин, а на деле — историк Антон, прибывший на чужую планету с в составе исследовательской экспедиции. Землянам запрещено радикально вмешиваться в дела Арканара, им можно лишь наблюдать да ненавязчиво подталкивать aместных жителей к закономерному развитию и прогрессу. Но, когда ситуация выходит из-под контроля, Румате приходится взяться за меч.

Возможно, это прозвучит громко, но что-то подсказывает, что «Трудно быть Богом» можно объявить главным трудом всей жизни Алексея Германа. Фильм, идея которого вынашивалась без малого полвека, снимавшийся на протяжении четырнадцати лет, был буквально выстрадан всеми его создателями, за что и получил звание главного долгостроя отечественного кинематографа. Режиссер, не доживший до премьеры своего детища ровно год, по-видимому, завещал страдать и всем тем, кто решится посмотреть его последнюю работу. Ведь страдание — это доминирующая эмоция, испытываемая при просмотре картины. «Трудно быть Богом» — это визуально-моральная пытка, прогоняющая зрителя по всем кругам трехчасового беспросветного ада. Исходные данные взяты из повести Стругацких, но и фабулу, и персонажей Герман пропустил через призму своего режиссерского восприятия, намеренно обезобразив и извратив и так не слишком дружелюбный мир оригинального произведения.

Это изощренный перформанс, экскурсия в сумасшедший дом, причудливый цирк уродов. Люди здесь потеряли человеческий облик (остается только гадать, где Герман нашел такие типажи), да и не факт, что они когда-то им обладали. Их жизнь полна безнадеги, они тонут в серости — бесконечной серости вокруг и неистребимой серости внутри. Арканар Германа — это Средневековье в самом неприглядном его виде, с возведенной в абсолют натуралистичностью, где слово «неуютный» — это самый безобидный эпитет. Это грязь, экскременты, голые уродливые тела, висельники и кровь. Нужный эффект, близкий к катарсису, достигается мгновенно. Большая часть сцен снята длинными планами ручной камерой, пресловутая «четвертая стена» трещит по швам и то и дело ломается — каждый второй персонаж считает своим долгом посмотреть с экрана в зал, то есть практически нам в глаза, поздороваться и заговорить. Так что зритель волей-неволей оказывается напрямую вовлечен в происходящее. И вот мы уже сами чувствуем смрад этого мрачного мира, чувствуем, как нас накрывает и обволакивает эта серая безысходность, и месим грязь сапогами вместе с Руматой, наблюдая, как он нюхает все подряд, ежеминутно сплевывает и зачем-то теребит за нос каждого встречного. Герой Ярмольника — наш экскурсовод и, в то же время, главный экспонат этой Кунсткамеры. Благородный дон, хоть и самозванец, но от его благородства остались лишь более-менее осознанный взгляд и человеческий вид. Румата отравлен Арканаром. С волками жить — по-волчьи выть, а Румата живет с этими нелюдьми слишком долго. И все три часа зритель шагает за ним, словно очередной оруженосец или раб, постепенно сходя с ума вместе с главным героем. Образ у Ярмольника получился потрясающий. Он ему очень идет и, стоит признаться, что измотанный фильмом Германа разум невольно подмечает, что очень хотелось бы увидеть такого Ярмольника в более привычном для кинематографа антураже. Его хоть сейчас в фильм о короле Артуре и рыцарях Круглого стола.

«Трудно быть Богом» — это испытание. Испытания восприятия, которое пытается осмыслить увиденное, словно за спасательный круг хватаясь за грубо втиснутые в повествование сцены и цитаты из книги. Сюжет (если можно его так назвать) движется от одной более-менее узнаваемой зарисовки к другой, заполняя пустоты мизансценами арканарской жизни. Но даже знакомый с первоисточником зритель ужаснется тому, каким невероятным метаморфозам подвергся текст Стругацких. Арканар у авторов был не самым приветливым местом, но в нем хватало романтизма и рыцарства. В экранизации от рыцарства остались лишь доспехи протагониста. Даже знаменитый диалог Руматы и Будаха о боге проходит не у камина, как было в книге, а под дождем и в вечной грязи, пока один из собеседников справляет нужду. «Трудно быть Богом» насквозь пропитан злобой и разочарованием. И при желании можно понять послание режиссера — как тяжело оставаться даже не богом, человеком, когда все вокруг и не думают прикладывать для этого усилий, а давно смирились со своей ничтожной деградирующей ролью. Фильм открывается с фразы рассказчика «Это не Земля. Это другая планета», которой Герман разом отмахнулся от всех условностей, обрисовав одним мазком весь фантастический контекст первоисточника. Но верить этому не стоит. Земля это. И богом быть на ней не просто трудно. Невыносимо.

P.S. И ни слова про Босха!

P.P.S. С оценкой все просто. Тут либо 1, либо 10. Градуировать эмоции от «Трудно быть Богом» невозможно. А кого нынче удивишь 10-кой. Пусть эта единица будет протестом против здравого смысла, таким же, как и весь фильм.

1 из 10

«Трудно быть богом», наверное, самая спорная картина этого года, но определенно замечательная.

Многие люди после просмотра пребывали в шоке, кто-то в блаженном, а кто-то напротив кричал о том, что произведение Стругацких было скорее опошлено, нежели воссоздано. А ведь это далеко не так, к примеру, из-за чего могло создаться столь «грубое» мнение о фильме?

Во-первых, из-за грязи, крови и пошлости, которыми полон фильм, но люди критикующие за это картину борются скорее с реальность, а не с режиссером. Наш мир в эпоху средневековья был подобием помойного ведра, а может и того хуже, не взирая на это, большинство западных, к примеру, картин идеализирует темные века или древность: нам показывают рыцарей в сияющих доспехах, прекрасных дам, а крестьяне в большинстве своем могут посоревноваться в образованности с любым среднестатистическим человеком наших дней. Творение Германа отрицает весь этот напомаженный образ: нам показывают правдивый мир: с кровью, нелепыми рыцарями, прогнившими душами челяди, грехами, нищетой.

Во-вторых, фильм, о чем, кстати, говорилось на всех премьерных показах, имеет мало общего с произведением Стругацких: «… это даже не вольный пересказ, а что-то совсем иное…». При том, многие все-таки умудряются находить в этом «главный изъян», а де-факто дело обстоит наоборот: Герман поставил своей задачей не пересказ книги, а ее смысловую интерпретацию в видео формате, он последовал, на мой взгляд, куда умнее — в каждом кадре чувствуется идея, но если не понимать саму идею книги Стругацких, то едва ли можно прочувствовать ее в ленте?

С точки зрения постановки, костюмов — команда добилась абсолюта, в этом плане, бесспорно, картина является примером для всего русского кинематографа и даже не только для русского.

Операторская работа — на самом высшем уровне: отрицается все современное, замученное, заученное. Словно погружаешься в темное средневековье и бродишь позади Дона Руматы, пристально следя за ним.

Актеры, операторская работа так же на высочайшем уровне.

Вывод:

Для кого-то это будет просто член осла на втором часе просмотра — это, честно говоря, было действительно лишним, но именно из-за такого создается атмосфера этого фильма, а для кого-то этот фильм последнее и гениальное творение Германа.

После фильма остается приятное философско-смысловое послевкусие, которое едва ли уловит каждый.

Смотреть не всем.

10 из 10

Пятнадцать лет замешивал Герман свой коктейль из почти бесконечного дождя и совсем не прекращающегося потока нечистот: говна (только так!), грязи, мочи и блевотины. Получился лонг-дринк. Вернее лонг-лонг дринк. Кому-то может показаться, что я сгущаю краски. Отнюдь, нет. Были не упомянуты обильно представленные сопли, слюни, помои и любимый художником птичий помет. Было скучно, иногда не очень, невыносимо стало в последние сорок минут, когда я окончательно перестал что-либо понимать, хотя с приключениями дона Руматы был когда-то знаком.

Честно пытаюсь разобраться в причине столь щедрых угощений?

По какому поводу банкет? Или — про что кино? Это трудно назвать чернухой или натурализмом, при большой симпатии к автору, подойдет термин «анти-эстетика» или «сюр-натурализм», хотя проще сказать «херня какая-то»

Философское наполнение картины колеблется от идеи того, что Бог умер (кажется, от кого-то я уже об этом слышал) до мольбы (в случае, если Он не умер) сдуть нас как пыль и как гной.

Дальнейшие попытки разгадать замыслы режиссера неминуемо приводят к вопросу о целях и задачах творчества вообще. И здесь (пауза) нам найдется что сказать.

Мудрые люди учат: есть люди-пчелы и люди-мухи, люди-пчелы везде ищут нектар, а люди-мухи — нет (В этом смысле Герман — Uber fliege, Сверх-муха, как сказал бы тот, кто сказал, что Бог умер)

Содержание этого фильма я скорее склонен рассматривать, как мировоззренческо-политическое. Именно так ощущает мир часть нашей интеллигенции. Назовем ее интеллигенция-мухи.

Жидкие струйки усталых и благородных донов продираются сквозь безобразные толпы босховских уродцев. В пасмурных арканарскмх трущобах правит бессердечный дон Рэба и бесчинствуют серые. Некоторые благородные доны уезжают на солнечную и зеленую Землю, иные (непонятно, правда, зачем) остаются в этом беспросветном и безнадежном аду, где Алексей Юрьевич провел последние 15 лет и куда (за 350 рублей) на три часа пригласил нас с приятелем. И, видимо, зря. Поскольку в реальный ад на встречу с Алексеем Юрьевичем мы не спешим, не было нужды заглядывать и в ад кинематографический.

Надо сказать, что, эта энтомологическая (о насекомых то есть) теория содержит еще одно положение. Художники-пчелы всю историю мировой культуры, деля одно и тоже пространство с мухами (по большей части куда более страшное, чем то, что окружает Германа, Лозницу и Звягинцева с его «Еленой») умудряются превращать свой нектар в мёд, тогда как мухи лишь разносят болезни.

Может показаться, что у фильма отсутствуют достоинства. Вовсе нет. Одно неоспоримое удалось обнаружить — там совершенно не ругаются матом.

И еще. Где-то ближе к середине фильма, когда из кадра ненадолго исчезли все люди, я ощутил божественную красоту и гармонию. Видимо, чтобы избавить богов от трудностей, нам, арканарцам, нужно просто исчезнуть.

Подобрать определение картине сложно и не требуется. Сомнения не вызывает то, что смотреть нужно, пожалуй, не один раз. И смотреть нужно так, как учили ребята из мультфильма про Дудочку и Кувшинчик «Одну ягодку беру, на другую смотрю, третью примечаю, а четвертая мерещится». Охватить работу авторов за один просмотр не удастся.

Оговорка об одноименной книге. Книгу я читала, Полуденный цикл — любимый, сама книга чудесная, но не из числа любимых. После просмотра фильма, чуть любимее. Наверное, смотреть фильм, не зная основы, сложно, не берусь оценивать, что увидишь и поймешь. Поэтому стоит прочесть, а после посмотреть. Фильм снят по книге, очень близко к содержанию. Пожалуй, даже ближе, чем готов принимать зритель. Но что поделаешь, «роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет…»

Кто-то увидел в картине только грязь, кто-то не увидел романтики и приключений. Мы слишком привыкли к лубочным картинкам с большого экрана. Сделайте нам красиво. И так, чтобы не думать. Во время просмотра этой картины думать нужно, думать и размышлять. Об этом автор устами Руматы говорит: «Если я с тобой говорю, это еще не значит, что мы беседуем».

Учитесь слышать и видеть, и, может быть, вам понравится эта музыка!

Самый долгожданный российский фильм ХХI века

Накануне общероссийской премьеры в Новосибирске был организован специальный показ для представителей СМИ, которых собралось чуть ли не сто человек. Не все выдержали это испытание. Признаться, и у меня было сильное искушение покинуть зал, не дождавшись финальных титров, но давняя привычка смотреть кино до конца заставила помучаться все три часа. Тем более что Светлана Кармалита, супруга режиссёра, уверяла перед началом, что вторая половина картины будет сильно отличаться от первой. Я этого не заметил.

Герман — не просто режиссёр, он ещё и духовный наставник, и законченный перфекционист, каких поискать. Герман ушёл, не сделав в своём последнем фильме финального сведения звука. Процедуру, которую обычно проделывают за несколько рабочих смен. При очень сильном желании — за пару дней. Герман не сделал этого за целых четыре года! То есть фильм был готов на этой стадии ещё в 2009-м году. Пробежав марафонскую дистанцию, режиссёр вдруг остановился на последней сотне метров. Спрашивается, что же помешало её закончить? У меня есть версия, которая мало кому понравится, и которую наверняка захотят опровергнуть. Я полагаю, что перед самой финишной ленточкой он вдруг осознал, что кино не получилось. 10 лет работы обернулись впечатляющими картинками, которые соблазнительно было бы назвать «чистым кино», но почему-то хочется назвать «вообще не кино» и отправить в музей… восковых фигур.

По чесноку: фильм интригует минут 20—30, а потом начинает пробуксовывать — прокручиваться на одном месте, как заезженная пластинка. И крутится так ещё два с половиной часа. История как таковая даже не намечается, а действие в большинстве своём сводится к бесконечной возне юродивых, наносящих друг другу телесные повреждения разной степени тяжести. Это само по себе интересно и даже до некоторой степени впечатляет, но, опять же, повторюсь, полчаса, не более. Выдающиеся работы оператора, художника, художника по костюмам, сами по себе имеют мало смысла, если усилия были затрачены на то, чтобы греть космос, а не апеллировать к чувствам зрителей. Но, похоже, что именно это и случается, когда мучительно пытаешься досидеть до конца этого снобистского и мизантропического (именно на уровне режиссуры) творения, которое никак не трогает эмоционально. И это самое неожиданное, что возникает при просмотре картины, которую уже отчаялись когда-либо увидеть.

Почти тотальное насилие обретает здесь форму хаотичных телодвижений, броуновского кружения в кадре и плотных тактильных контактов, невнятной речи, обильных междометий и брошенных мимоходом фраз. Скопище шизоидов и аутистов превращает пребывание главного героя, Дона Руматы, на планете Арканар в самое настоящее хождение по мукам. Понятно, что всё это извлечено не столько из фантазии Стругацких, сколько из коммунального прошлого режиссёра, уже неоднократно отрефлексированного в его прошлых картинах. Доведя этот «хаос нечленораздельности» до гротескного беспредела, Герман делает его главной формой внутрикадровой коммуникации, которая позволяет обозначить авторский стиль, но на этом и замыкается, не выходя в пространство смысла. Собственно, эта переходная фаза — ко всё нарастающей смысловой размытости наметилась ещё в «Хрусталеве», но там всё же было немало привязок к реалиям нашей жизни. Поэтому тот фильм, несмотря на всю его сновидческую сюрреалистичность, был укоренен в действительности и вызывал не просто интерес, но ещё и живые эмоции.

А что же транслирует Герман в своём последнем фильме? Скажу, как есть, положив руку на сердце: «А хрен его знает». Он так сконцентрирован здесь на форме, отсылающей к художественному наследию Брейгеля, Босха, Дюрера, что совершенно игнорирует месседж или сверхзадачу, обозначающую, по-Станиславскому, ту главную цель, ради которой имеет смысл снимать кино, ставить спектакли и вообще заниматься творчеством. Я смотрел последний фильм Германа мало того, что холодным взором, но ещё и с всё нарастающей тоскою. Поскольку при всем желании связь с происходящим на экране у меня так и не установилась. И когда упоение формой начинало потихоньку утихать, я невольно принимался искать смысловые зацепки, чтобы хоть как-то адаптироваться в этом поражающем воображение пространстве, но опять и опять упирался в непробиваемую стену их отсутствия. Едва наметившийся смысл всякий раз размазывался, как грязь по лицу Руматы, чтобы уже никогда не сложиться в пазл хоть сколь-нибудь внятной формулировки.

Фирменный германовский гиперреализм сменился в этом «фантастическом сюжете» гиппернатурализмом. Герман заливает пространство кадра как никогда толстым слоем аллегорического «шоколада» (это, как вы, наверно, догадываетесь, эвфемизм). А после предфинального кадра, где очередной юродивый мальчик соскребает фекашки с заднего прохода одного трупа, а потом пытается отгрузить этот «соскоб» в распахнутый рот другого, невольно вспоминаешь «Сало» — последний фильм Пазолини, чьи болезненные метафоры уже явно диктовались сознанием, захваченным демонами. Герман загадывает ребус, разгадку которого знает только он один. Например, невнятная возня в какой-то момент сменяется резней. Но не факт, что вы её даже заметите. А если даже и заметите, то велика вероятность, что вам, как и мне, будет «фиолетово». Но только, думается, проблема не во мне и не в вас. Поскольку кино закрытых чувств и отчужденного смысла иной реакции вызвать не может.

Герман — как инопланетянин, как реинкарнированный художник Средневековья, которому история как таковая не нужна вовсе. Но кино без истории — это как птица без полета. Игнорируя историю, он автоматически превращает кино в набор кадров, которые можно интерпретировать как угодно — в зависимости от образованности, начитанности или насмотренности интерпретатора. Было бы, конечно, соблазнительно назвать «Трудно быть богом» шедевром, примкнув к дружному хору панегириков, сочинённых по горячим следам отечественными критиками. И пусть мне Герман — друг, но истина дороже. Фильм, несколько лет искушавший воображение киноманов и впечатлявший уже на уровне картинок, мало что добавляет к ним сам по себе. Парадокс вроде бы, но посмотрев полтора десятка скриншотов в интернете, вы уже на 90% «поймете» этот фильм, а если осилите трейлер, то будете знать его на все 180%. Я не шучу.

Впечатления о ленте остались сумбурные, и отзыв, думаю, получится тоже не слишком связный — как, собственно, и сама картина.

Я ждал этот фильм больше половины своей жизни. Выйдя из кинотеатра, я некоторое время ощущал пришибленность — больше, как мне кажется, от звуковой дорожки — обычные уличные шумы казались глубже и ассоциировались с мелькающими серыми образами Арканара Германа.

Что я могу сказать о фильме, который я столько ждал? Ну, пожалуй, главное — я ждал не этот фильм. Даже зная, что Герман, даже прочитав уже отзывы, тот внутренний ребенок внутри меня, что впервые прочитал «Трудно быть богом», ждал именно экранизацию, а получил «по мотивам». Но тут, сами понимаете, жаловаться не на что — по сути, на это авторы и рассчитывали.

Фильм не столько тяжел, сколько затянут. Все это «грязь, говно» в качестве отображения реалий уровня развития «средневековье» — детали более чем ординарные, и даже полезные — чтобы людям рыцари в сияющих доспехах не мерещились. Тем более, что в нашем мире тоже хватает таких декораций, и странно, сталкиваясь со всем этим в жизни, отрицать то же самое на экране. По поводу жестокости — сочувствия персонажи не вызывают никакого, поскольку неприятны все поголовно, так что Вы можете ощутить, насколько сложно прогрессору видеть в них людей. Причем, если у Стругацких отдушиной были книгочеи, то здесь они на общем фоне выделяются мало.

Далее — фильм наполнен разнообразными знаками и символами — какие-то Вы поймете, какие-то нет, какие-то наверняка смысла не имеют вообще. Хорошо это или плохо — решать Вам, но, так как все люди разные — будьте готовы.

И последнее — есть ли в фильме смысл. «Чему мы научились сегодня». Поскольку режиссер нам сказал и слишком много, и слишком мало, постольку остается каждому думать самому. Для меня фильм условно разделен на две части. Часть фильма представляет хронику человечества тупого, алчного, хитрого и злого, основная деятельность которого — разрушение и низведение зачатков разума и искусства до уровня окружающей это человечество грязи. Во второй же части — конкретный пример такой деятельности, в виде низведения до окружающей действительности самой книги Стругацких. Причем не до действительности Арканара, а до действительности Земли — когда уже ясно, что мир полудня оказался полуденным же сном.

Сказать, что фильм плохой не могу, могу сказать, что он мне не понравился, но ощущение, что это и было целью, не оставляет меня. Возможно, когда-нибудь пересмотрю, но в ближайшие лет пять — навряд ли.

P.S. После просмотра вспомнилась другая книга братьев — «Улитка на склоне», у которой есть два варианта, и тоже за первым «полуденным» следует крушение надежд — но там все, конечно, гораздо мягче.

Буду краток: я разочарован. С большим уважением отношусь к творчеству Алексея Юрьевича Германа, но его последняя картина «Трудно быть Богом», снятая по мотивам одноименной повести братьев Стругацких, мне не понравилась.

Я много слышал о том, как долго снимался этот фильм, и, признаться, искренне желал его выхода, чтобы, наконец, увидеть то, над чем Герман работал до конца своих дней, так и не увидев окончательного варианта. Эти многолетние съемки и постпродакшн создали невероятную шумиху вокруг этой экранизации, что «Трудно быть Богом» был одним из самых ожидаемых фильмов 2014 г.

Оправдались ли ожидания зрителей? Однозначно ответить не могу. Очень специфический вышел фильм. Поэтому поклонников режиссера эта картина, возможно, оставит довольными (т. к. снят он в той же стилистике, что и предыдущие работы мастера).

Саму повесть Стругацких я не читал, поэтому шел на сеанс совершенно неподготовленным. Ведь есть же примеры таких экранизаций, которые можно понять и без прочтения первоисточника. Но «Трудно быть Богом» совершенно не тот случай.

Из минусов отмечу:

Во-первых, отсутствие четкой сюжетной линии. Почему-то зритель, не читавший первоисточник должен догадываться сам до некоторых вещей. Например, тот факт, что Румата — ученый с Земли по имени Антон, вообще в фильме не оговаривается. Получается, что Румата — некий миролюбивый землянин, которого считали Богом. Поэтому трудно что-либо понять, если конкретно ничего не объясняется, а некие детали опускаются. Впрочем, со мной был друг, который является поклонником Стругацких. Но даже ему не понравился фильм, который практически, по его словам, ничего общего не имел с первоисточником.

Что касается актерской игры, то кроме Леонида Ярмольника говорить тут не о ком. Если Алексей Балабанов снимал фильмы про «уродов» и людей, то этот фильм Германа конкретно про уродов и человека. Сказать по правде, не увидел в Ярмольнике выдающейся актерской игры. Да, его Румата — главный герой, к которому приковано все внимание зрителя. Поэтому игру Ярмольника и назвали выдающейся? Да, он доказал, что может играть не только в комедиях, но и в драмах. Но это не повод называть роль дона Руматы вершиной его актерской карьеры.

Во-вторых, огромный хронометраж. Учитывая, что действие в картине развивается слабо, смотреть 3 часа было пыткой. За ненадобностью, ряд сцен можно было бы убрать, чтобы получился полуторачасовой фильм.

В-третьих, это чернуха. Увы, пытаясь достичь максимального реализма в изображении Средневековья, Алексей Герман заступил за грань дозволенного. Не всем придется по душе смотреть 3 часа на то, как люди плюются, справляют нужду, топят провинившихся в нужнике. И помимо этого смрада, изображенного на экране, зрителю уготована судьба созерцать на член осла, снятый крупным планом, а так же как дон Румата вынимает из тела человека органы. Спрашивается, зачем нужно зрителю на это смотреть? Чтобы понять какова была жизнь в Средневековье? На ум сразу пришли известные «чернушные» фильмы 90-х — «Чистилище» (о Первой Чеченской войне) и «Зеленый слоник» (о нравах армейской гаупвахты). Там тоже затрагивались интересные темы, но из-за натуралистичности жестких сцен мало кто может посмотреть их от начала до конца. Тоже самое и здесь. Кино — это некая условность (особенно, если это кино — художественное). Да, в те годы, когда происходит время действия «Трех мушкетеров» не было ни асфальта, ни булыжной мостовой, ни канализации. Но фильмы, снятые по этому роману отнюдь нельзя назвать плохими, только из-за неправильно переданной на экране эпохи. То, что мы видим здесь, напоминает скорее документальное кино из-за длинных кадров (когда камера оператора не выключается). Не спорю — снять за один дублю 20-минутную сцену непросто. Но это, пожалуй, единственный момент, который мне в фильме понравился. Кстати, хорошо, что он был черно-белый — в цвете бы он смотрелся бы слишком мерзко и ужасно.

В-четвертых, самая главная ошибка создателей — выход «Трудно быть Богом» в широкий прокат. Я не считаю, что его следовало показывать в кинотеатрах, наряду с комедиями и блокбастерами. Это настолько другой фильм, что он заслуживает каких-то отдельных показов в рамках кинофестивалей, или показа на ТВ в передаче Гордона «Закрытый показ», но никак не в таком широком доступе. Получается, что теперь он отрабатывает вложенные в него деньги.

Не могу сказать, что он один из самых ужасных фильмов, которые я когда-либо видел. В нем определенно есть смысл, есть идея. Возможно, кто-то посчитает это самым великим фильмом в истории (и, наверное, окажется по-своему прав). Но вот чернуха все испортила (что не может не огорчать зрителя после 15 лет ожидания).

6 из 10

Да, гениально. Да, смотреть физически невыносимо тяжело. Это действительно фильм о том, что БОГОМ БЫТЬ ТРУДНО. В фильме Германа это не просто слова, это самая настоящая реальность.

Если вы читали повесть Стругацких, то, конечно, помните, что Румата — это землянин со статусом божества, оказавшийся среди наблюдателей в городе Арканар на непроходимо отсталой планете, погрязшей в бесконечном безвылазном Средневековье. Но и зритель — он тоже землянин. И то, что видит Румата, видит и он. И вместе с Руматой он должен пройти ад, чтобы понять, насколько тяжела миссия человека, который может стереть эту планету с карты Галактики, но бессилен изменить ход человеческой истории, не нарушив свободы воли.

Не знаю, как у Германа это технически получилось — действие происходит и на улицах Арканара, и в трактире, и в замке, и в подземелье, и где-то за городом, — но ощущение, что это всё одно и то же промозглое, грязное, мокрое, вязкое, чавкающее пространство-болото без малейшего намёка на переход от одного места к другому. Здесь всё одинаково серо. И эстетические чувства зрителя страдают, потому что это такое место, где даже природа мерзостна, уныла, физиологична и безнадёжна.

В Арканаре не имеет возможности расцвести ничто светлое и хорошее: ни цветок, ни мысль, ни чувство. Всё закиснет, зачахнет, погибнет, будет раздавлено. В этом безнадёжном мире и земляне изрядно опустились, потому что иной жизни здесь не может быть ни у кого — перед грязью и торжествующей серостью равны все. Белоснежные носовые платки Руматы, которые входят в моду в Арканаре Стругацких, в Арканаре Германа падают в грязь и становятся, как и всё здесь, замаранными. Здесь все сморкаются в руку, смачно плюются, а если топят друг друга, то непременно в сортире.

Даже когда кто-то моется, а случается здесь это нечасто, возникает физическое ощущение, что и взятая для омовения вода грязная, уже не раз использованная, в которую и плевали, и сморкались, и гадили. Если Румате требуется чистая одежда, ему нужно перерыть ворох заплесневелых рубищ, чтобы найти что-то немного приемлемое, которое, разумеется, не сверкает белизной, а в лучшем случае — слегка чище остального.

Это мир, в котором совсем-совсем нет ничего красивого, всё уродливо, люди уродливы, их быт уродлив, души уродливы, если есть кто-то выдающийся, то это философ с дурацкими идеями, или поэт с дурными стихами, или изобретатель-самоучка, который сумел спирт перегнать и теперь нажирается этим спиртом.

Когда Румата начнёт читать пастернаковского «Гамлета», то споткнётся на середине и дальше не сможет вспомнить, потому что даже мысли здесь вязкие, и настоящую поэзию этот мир отвергает в самой своей сути. А маститый местный поэт лишь деловито заметит, что «сумрак ночи — это просто вечер».

И вот уже Румата становится почти такой же, как жители Арканара: кому-то грязно хамит, у кого-то отбирает грязную посудину с бурдой и, нимало не брезгуя, жадно хлебает её, и вместе с аборигенами сморкается в руку, хотя белоснежные носовые платки — единственные чистые в Арканаре лоскутки ткани — у него ещё есть в запасе. С волками жить…

Однако, и опустившийся Румата по-прежнему помнит о своей земной миссии. Для него невыносимо тяжело держать в душе мысль, что нельзя ничего изменить силой, нельзя все это смести и построить новый мир. Нужно, чтобы вот эти полулюди-полуживотные сами, медленно и с трудом, из поколения в поколение, развились в нормальных людей. Никакое просвещение не сделает их добрей и умней.

И единственное, что он может для этого мира сделать — это попытаться не дать погибнуть кому-то, кто ничем не лучше остальных, только чуть-чуть, на полголовы, повыше, но как и другие — ещё не дорос до того, чтобы увидеть свет.

И как квинтэссенция всего происходящего в фильме эпизод, когда Румата играет на саксофоне, и эти звуки музыки — возможно, первое чудо, которое случилось в Арканарском болоте. А мимо идёт мужик с маленькой девочкой, и та спрашивает: «Как тебе эта музыка?» И мужик не знает что ответить, а девочка уверенно изрекает: «У меня от нее живот болит».

Ну, конечно, болит. Как он может не болеть, если этот мир ещё не дорос до красоты? Так почувствует себя нераскаянный грешник, соприкоснувшись с Божественным — ему будет страшно, неуютно и больно. Он попытается отвернуться от того, что ему приносит дискомфорт. Недаром говорится: «Двери ада заперты изнутри».

И поэтому тоже трудно быть богом — ведь невозможно заставить этих людей почувствовать прекрасное — такое чужеродное в этом страшном мире.

И ещё сама собой за время просмотра не раз напрашивалась мысль о том, что этот фильм о том, как Богу тяжело смотреть на нас, потому что Он нам тоже дал свободу выбора, но не может нас заставить стать лучше и чище. А рядом с Ним мы ещё грязней и безобразней, чем арканарцы перед землянами, но Он-то всё равно нас любит. И всё равно надеется, что мы станем иными.

PS. Неправда, что фильм смотреть невозможно — смотрится на одном дыхании, но это, действительно, очень непростое серьёзное кино. И, разумеется, не для каждого.

PPS. Особый респект операторам. Гениальная работа.

Я очень люблю Стругацких, и «Трудно быть Богом» одна из моих любимых книг. При этом, насколько я знаю сами Стругацкие хотели, чтобы их экранизовал именно Герман. В связи с этим, я с нетерпением ждал выхода фильма, и очень долго. Я следил за новостями о фильме. Когда его показали на фестивале, читал рецензии критиков и постепенно во мне крепла уверенность, что этот фильм станет большим для меня разочарованием. Но получилось не совсем так. У меня осталось очень двоякое впечатление о картине, и поэтому я решил разделить рецензию на две части, которые я условно назвал объективной и субъективной. В первой я постараюсь взглянуть на фильм беспристрастно и раскритиковать его, во второй объяснить почему он мне все же понравился, и рассказать о том, что лично мне пришлись не по вкусу.

Объективная часть

Фильм очень жестокий, неприятный и даже мерзкий. У меня создалось впечатление, что режиссер с каким-то извращенным, садистским наслаждением смаковал темы насилия и жестокости, бездушности и безнравственности. При этом, практически все персонажи кроме главного героя очень неприятные люди. Даже возлюбленная Руматы и парнишка, который прислуживает ему, в отличии от персонажей книги тут не вызывают симпатий. По этой причине невозможно никому сопереживать и сочувствовать, в результате чего вся жестокость, показанная в фильме, не вызывает никаких эмоций, кроме отвращения, и просмотр превращается в безучастное созерцание человеческой невежественности и жестокости. С этой точки зрения фильм выглядит как типичное российское артхаусное кино, которое зачастую так же смакует вышеупомянутые темы и стремится только шокировать зрителя. Стоит, однако, отметить, что мысли в этом фильме есть, есть также и идея, которую хотел донести до нас режиссер, но она не очень то совпадает с идеей братьев Стругацких. А именно Стругацких в этом фильме не хватает больше всего! Из фильма практически полностью выкинута вся философия, умные и интересные диалоги, а те, что были оставлены, изуродованы до неузнаваемости, приправлены мерзкими отступлениями, вроде мочеиспускания во время разговора с Будахом о Боге. При этом, кроме двух или трех диалогов из оригинальной книги все разговоры представляют собой бессвязное бормотание, постоянно прерываемое шмыганьем носа или сморканием, вследствие чего речь практически невозможно разобрать. При этом фильм снят так, что невозможно понять, кто есть кто и что происходит, и если бы я не читал книгу, я бы не понял ровным счетом ничего. Так что, если вы все же решили посмотреть этот фильм, то будьте готовы к трем часам нечленораздельного бормотания, бесконечного потока грязи, соплей, мочи и крови, будьте готовы к видам наготы непривлекательных человеческих тел, к видам изуродованных трупов и расчлененке.

Субъективная часть

Однако, все вышеперечисленное легко обращается в достоинство благодаря персонажу, которого создали Ярмольник вместе с Германом. Не знаю почему, но персонаж фильма мне был гораздо интереснее и понравился гораздо больше, чем персонаж книги. Я люблю средневековье, причем меня привлекает именно настоящее средневековье, а не то киношное, выхолощенное, которым нас пичкают голивудские киноделы. А благодаря тому, что мне было очень легко себя ассоциировать с главным героем, я чувствовал сопричастность к происходящему. Я погрузился в тот отвратительный мир средневековья, который с такой дотошностью и вниманием к деталям воссоздал Герман. И мне было очень интересно наблюдать за главным героем, пытающимся выжить и не сойти с ума в этом мире.

Лично для меня у фильма три главных недостатка, которые могут показаться очень странными придирками на фоне всего вышеперечисленного, но тем не менее они меня действительно сильно напрягали во время просмотра. Во первых — формат 4:3, из-за которого у меня создается впечатление, что я смотрю дешевый телефильм. Во вторых черно-белая картинка. Я ничего не имею против черно-белого кино, но читая книгу Стругатских, я очень ярко представлял себе мир, в котором происходит действие — мир, где растет жухлая желтая трава, где надо всем нависают серые свинцовые облака, и льется темно-красная кровь, а вместо этого я вынужден был смотреть на мир, где есть токлько оттенки серого. В третьих — злоупотребление крупными планами. На протяжении всего просмотра меня сильно раздражало постоянное тыканье мне в лицо всяческими предметами, таких как: неприятные, грязные, сопливые рожи; всяческий хлам в обилии развешанный в каждом помещении; огромный эрегированный член осла и и т. д. и т. п.

7 из 10

Эта картина еще ждет своего исследователя, своего критика, своего киноведа. Пока ограничимся лишь легким прикосновением к завещанию Алексея Германа.

В заполненном и бурлящем кинозале Англетера, практически самой главной петербургской гостиницы, собрался весь цвет журналистского сообщества города, чтобы услышать последние слова гения. По дороге в кинотеатр тебя встречает мемориальная доска, сообщающая о том, что в этом здании 28 декабря 1925 года трагически оборвалась жизнь поэта Сергея Есенина. А рядом смотрит громада Исаакия, за которой прячется Сенатская площадь во главе с Медным всадником, держащим осаду свинцовой Невы. Повсюду сакральные места — достойный антураж для премьеры такого фильма.

Когда публика была в сборе, на сцену поднялась вдова режиссера Светлана Кармалита и предупредила, что смотреть фильм будет тяжело. В каком смысле тяжело? Психологически, может быть? Или — морально, душевно? Ее слова показались общей фразой: любое произведение искусства тяжеловесно: «Улисс», «В поисках утраченного времени» да «Война и мир», в конце концов. Но фильм начался и постепенно в голове стали припоминаться слова Умберто Эко, написанные им сразу же после римской премьеры: «Трудно быть Богом, но и трудно быть зрителем».

Поначалу впитывая каждый микродиалог, каждое слово, каждый жест, стараешься не упустить ничего из виду. Веришь, что в конце весь этот груз, все эти находки, должны собраться в пазл, последний пазл великого Германа. Трясешься над каждой деталью как скупец, ей-богу, как Плюшкин — тащишь их в свое логово и бросаешь куда попало: да неважно, что еще не понимаешь смысла, потом пригодится, когда-нибудь, в самом конце, все соберется в единую картину. Или наоборот — думаешь: вот Герман, прораб. Дает тебе план и 1000 кирпичей, но не сразу, а постепенно. Каждый кирпич имеет строго последовательное место в постройке. Не успел положить? Ставь другой. И вот ты не покладая рук строишь этот дом, ни один кирпич тобой не пропущен, здание постепенно обретает понятные черты. Но раз — кирпич пропустил. Второй раз пропустил. Третий. Ничего страшного! Еще стоит. Вот вырисовывается стена, окно, дверь, скоро и крышу станем класть. Но кирпичи больше не успеваешь принимать. Одна стена покосилась. Другая осела. И приходит тот момент, когда твой домик складывается, а ты сидишь и ничего не понимаешь: прям как старуха у разбитого корыта. Ты и вправду думал, что он состоит из кирпичиков, которые собираются в ясное сооружение. А фильм все длится и даже после своего конца не продолжает останавливаться.

Это — путешествие. Возможно, стоило бы забыть некоторые постулаты и привычки, которыми мы руководствуемся, когда смотрим кино. Здесь они вряд ли будут работать. Фильм Германа — не читается. Его надо впитывать, им надо жить, его надо переживать. Его надо ненавидеть, его надо обожать, но ни в коем случае не анализировать: по крайней мере, на первом сеансе. Отринуть все и последовать за Германом в ад. Если угодно, здесь он — Вергилий, ведущий тебя по кругам человеческого дна. Впрочем и оппозиции (дно-небо) здесь так же не работают: режиссер снимает корсет иерархии, поддерживающий позвоночник человечества. Именно так появляется вселенная фильма «Трудно быть Богом», где ничто не различимо и все сосуществует одновременно, не имея четких границ. Эта бесформенная масса, преодолевающая и растворяющая в себе всякие рамки, стыки, рубежи, вызывает у нас отвращение своей антиэстетичностью и, как нам кажется, бесчеловечностью. Мы не привыкли сталкиваться в кино с таким нарративом: мы просто не понимаем, как с ним работать. Тем более получать художественное удовольствие, подкрепленное итоговым катарсисом. В уме разве что возникают аналогии с хайдеггеровским «Бытием и временем», чей новый, весьма парадоксальный, где-то даже доходящий до мистицизма и иррациональности способ философствования поразил современников и до сих пор вводит в ступор многих, знакомящихся с наследием философа. Ответ один: требуется менять оптику.

«Трудно быть Богом» — это предельный Герман, возведенный в абсолют. Это — его логически последняя картина: иной просто не смогло бы возникнуть. Все верно, каждая песчинка на своем месте. И даже тот факт, что великого режиссера с нами больше нет, тоже является немаловажным аспектом: диктат автора больше не довлеет над произведением — оно становится бесконечным. Начавшись «Седьмым спутником» этот путь нашел свое полное завершение в последней картине, чтобы вновь начаться заново. И так — без конца.