Рецензии

Это абсолютно авторское кино. Воля режиссера довлеет над всем — кажется, что ни одного лишнего плевка актеры не совершают без его ведома. Посему и говорить о чьей-то выдающейся игре нелепо — пожалуй только Голубенко в роли Араты Горбатого запомнился единственным дьявольским глазом. Эдакий антагонист Руматы — у благородного дона божественный «третий глаз» во лбу сверкает, а у «короля нищих», впрочем, как и у всех в Арканаре, — видимая недостача, увечье, прореха. Та же прореха — и в их душах, отсутствие духовного глаза.

Герман снял абсолютно метафизическое кино. Зрители, которые видят на экране одну только грязь (сопли, слюни, фекалии, мочу), ничего не видят. Перед нами не грязь, а чистая метафора (точнее, гипербола) — вот что выделяют люди, если не умеют «выделять» мысли. Сопли и фекалии — это содержимое внутреннего мира таких людей. Присмотритесь вокруг — наверняка вы знаете подобных персонажей. У одних в голове — деньги и карьера, у других — шмотки и гаджеты, у третьих — пиво и футбол. На языке высокой культуры это называется — моча и говно. Герман вывернул наизнанку таких людей — вот отчего им трудно смотреть фильм, подсознательно там себя узнавая.

Двадцать лет Румата провел среди полулюдей-полуживотных — стоит ли удивляться, что «заразился» от них? Равнодушием, гнилым духом, мелочностью, презрением к ближнему. Среди ослов нетрудно быть богом — человеком всяко труднее. Потому что человек — это не тот, кто что-то доказывает другим (оставим чудеса богу), а тот, кто всё доказывает себе. Выпустить кишки Рэбе и присным — поступок куда благороднее, чем коллекционировать уши своих противников. Ибо что с ушами, что без них — они все равно ничего не слышат. Бывает, что целые поколения ничего не слышат, не внемлят истине — тогда богом становится тот, кто сметает их с пути истории. Ради следующего поколения. И так далее — пока не придут слышащие.

Фильм по сравнению с книгой — словно мудрость старца рядом с наивностью юнца. Стругацкие придумали хорошую идею (усугубить средневековье и запустить туда благородного прогрессора), но реализовать как следует ее не смогли. В повести посланцы Земли слишком организованны и могущественны, а их «подопытные» слишком темны и слабы — сразу же возникает закономерный упрек: зачем делать Румату сотоварищи приближенными к сильным мира сего, если можно сделать их сразу полноценными властителями — королями, монархами? Тогда и Возрождение, и Просвещение будут на расстоянии одного поколения — Петр Первый тому порукой. А так — буря в стакане воды получается.

Герман дает свой ответ на этот «водный» вопрос. В его Арканаре люди ничего не значат — значит среда. Серый туман, дождь, всевозможные жидкости, жижа — это категории не реальности, но метареальности, те субстанции, из которых еще не выделилось собственно человеческое, еще не обрело форму идей, еще не стало самосознанием. Мы словно в утробе разума, с удивлением и некоторым отвращением разглядываем сморщенного, плавающего в околоплодных водах эмбриона, который еще не cogito, а значит и не sum. Растворяются в этих дорациональных субстанциях, как в кислоте, и просвещенные души землян — они обречены, как был обречен бог, однажды явившийся к простым людям на землях Палестины.

Простота — она ведь хуже не только воровства. Особенно простота «первичного бульона». Тысячи лет нужно вариться человечеству, чтобы сварить какой-никакой супец. Тысячи примитивных жизней — в надежде, что сварится что-то стоящее. Тысячи поколений — пока кто-то не произнесет вдруг: «Гул затих. Я вышел на подмостки…» Тогда всё. Смерти не напрасны. Кровь не впустую. Сопли и фекалии больше не пачкают. Впереди свет Бога, которого создали сами люди. Культуры. Падите же на колени. Ибо это — единственная вечность, единственная сила, единственный бог. Быть которым — труднее всего…

Чем хороши братья Стругацкие? Реалистичностью описания. Когда я читал их книги, я всегда будто смотрел кино. Они — мастера маленькими штрихами изобразить большие и детальные картины. Еще они хороши интересным сюжетом. Они — мастера завязки сюжета и развития интриги. (С финалами у них часто не получалось, но в итоге впечатление все равно оставалось сильным). Еще они хороши мудрыми мыслями, недоговоренностями, интригующими загадками и всем тем, что после прочтения заставляет еще долго ломать голову над созданными ими мирами.

Наверное, поэтому великим режиссерам труднее экранизировать Стругацких, чем мастерам попроще. Под бременем своей «великости», сверхсвоеобразным авторским взглядом на то, как и какую строить картинку, они теряют главное свойство Стругацких — легкость и завораживающий интерес знакомства с художественным произведением. Поэтому, на мой взгляд, первая экранизация «Трудно быть богом» была все же лучше — ее интересно было смотреть. (В первом фильме, правда, зачем-то убили барона Пампу, хотя в книге он ускакал в свой замок…).

Теперь фильм Германа. Когда я узнал, что Дона Румату играет Ярмольник — был разочарован — ну какой он супермен? Но как ни странно, здесь он был очень неплох, как актер — ровно на столько, на сколько его образ лепил режиссер. Что Герману удалось «показать», так это реалистичность картинки. Но в отличие от Стругацких, у него она показана не маленькими штрихами, а нудно навязываемым оператором шаблоном чересчур обильной на предметы декорации. В статичной камере все время на переднем плане сверху висят крюки, рыбы, куски непонятной дряни, которая неизменно закрывает от зрителя лица людей. Иногда лиц вообще нет, фигуры видны только до плеч снизу. Это, возможно, хороший прием как изобразительное средство, для чего-то конкретно, но строить на нем все три часа фильма — явно избыточно. Реалистичность картинки удалась, только она осталась статичной картинкой, декорацией. Хорошо бы, чтобы на этом фоне что-то еще и происходило. Ан нет, ничего не происходит. Мельтешение, сутолока, перемещение непонятных людей, толпящихся в кадре и произносящих в камеру откровенно условные фразы. Дурдом удался. Но опять же, он должен быть фоном, а стал главным содержанием. Бессмысленная среда, где все время плюются и сморкаются, топчутся в грязи жуют и снова плюются. Мы верим, там живется плохо и бессмысленно, а дальше-то что? А дальше снова плохо и бессмысленно и так три часа, видимо, чтобы мы глубже прочувствовали, как Румату все это достало. Чтобы он органичнее стал одним из них, перестал быть Богом. Да полно-те. Разве он им был? Только не в этом фильме, может быть до начала появления в кадре? Для этого, видно, и понадобился голос за кадром — одно из разочарований фильма. На мой взгляд, режиссер должен обходиться без комментариев за кадром, когда снимает многочасовой фильм столько лет.

Да и общая среда, когда ее показывают так долго, вызывает недоумение, потому что за отсутствием сюжета успеваешь проанализировать обстановку. Кругом анти-санитария, всех убивают, лекарств нет, а народищу-то в кадре! Откуда столько? Должны были все умереть от болезней еще в раннем детстве. Так нет — детей каких-то целая куча бегает.

Никто за весь фильм не изобразил, что работает (кроме палачей), но все что-то жуют. Рожи сытые. Где берете еду, ребята? Скотины в кадре много, а корма у нее нет, да и полей в округе не просматривается. Что она ест, грязь под копытами? Не верю! Картинка реалистичная, рожи — мерзкие, художнику по костюмам можно давать «Оскара», а оживить декорацию не получилось. И надоедает эта картинка через полчаса, и не спасает ее выдернутые из книги и вставленные куда попало отдельные фразы героев. И не видно у героя никаких терзаний внутренних — наоборот, давно адаптировался, плюется смачно и мажется грязью как и все, зачем-то при этом извлекая, как факир, чистые шелковые одноразовые платочки. Цветы в грязи, между прочим, довольно-таки избитый символ. Итак, атмосфера — картинная. А что собственно происходит? А ничего. Смена одной статичной сцены на другую. То ли так снято, то ли такой монтаж хитрый, но кажется, будто и камеру не переставляют, а все интересное происходит ЗА КАДРОМ. Мы видим все время только последствия. Как противопоставление жанру «боевика». А по сути получился мастерски нарисованный комикс, у которого выдрали из середины страницы, где, наверное, было самое интересное. И, кстати, барон Пампа — ярчайший и интересный персонаж книги — Герман повторил ошибку Фляйшмана — ну что его так не взлюбили режиссеры-экранизаторы?

Известно, что и большой художник может нарисовать картину, которая никому не понравится. Вообще никому. Ну выговорился так человек зато. Наверное. Зачем же тут зритель?

Россия очень сильно ждала последний фильм Германа. Сказать, что были большие ожидания — не сказать ничего. Пятнадцать лет мы смотрели тот посредственный продукт, а зачастую и откровенный шлак, что порождал отечественный кинематограф, плевались и утешали себя: ничего, вот выйдет «Трудно быть богом»… Пятнадцать лет нас разочаровывали как мастера так и новички, а мы шептали: ну Герман-то им покажет как надо снимать! «Трудно быть богом» был нашей последней надеждой на возрождение отечественного кинематографа. И вот он вышел и стал действительно знаковым фильмом. Больше у нас нет надежды.

Было ясно, что повесть Стругацких с ее духом шестидесятых, с ее верой в светлое коммунистическое будущее, с ее прогрессорством ни просто не актуальна в современном мире. Весь тот дискурс, в котором она писалась, канул в Лету. Современные прогрессивные нации уже давно не задаются вопросами линейно развиваются разные цивилизации или нет, должны ли более развитые цивилизации помогать отсталым. Они просто не думают об этом. Эти вопросы никого не интересуют. Но другой лейтмотив повести — механизм развития культурной реакции, — мне кажется, вполне актуален для нашего времени. Стругацкие в 1960-ые ощущали в окружавшей реальности противоречивые тренды развития: с одной стороны еще неугасший тренд общественного прогресса, с другой — набирающий силу тренд застоя и деградации в обществе. И им удалось достаточно глубоко, насколько это позволяет художественное произведение, проанализировать эти общественные процессы. С примерами, с обобщениями, с прогнозами. И если анализ механизма прогресса не актуален для современности, то описание Стругацкими механизма наступления и победы реакции в обществе могло бы кое-кому прочистить мозги.

С самого начала было ясно, что Герман будет творить авторское кино. Были и предположения, что фильм будет лишь по мотивам. Тем интереснее было узнать получится ли у режиссера передать смысл повести. Тем больше были ожидания. В «Трудно быть богом» окончательно выразился киноязык Германа. Зритель незнакомый со взглядом режиссера на кинематограф в принципе не может найти оправдания для автора фильма. В ходе своего творческого пути Герман отвечал себе на вопрос: какова суть кино как искусства? В чем его отличие от других видов искусства? В чем его особенность? Его преимущество? Герман воспринимал кинематограф в первую очередь как визуальное искусство, искусство изображения зрительного образа. Отсюда такой перфекционизм, такое внимание к мелочам в кадре. Герман не любил цвет в кино, все его работы сняты в черно-белой гамме. Режиссер ни раз заявлял, что ему неинтересно пересказывать написанный сюжет. В «Трудно быть богом» он практически отказался от сюжета. Из отказа от сюжета вытекает неуважение к слову в фильме. Реплики героев носят явно вспомогательный характер. Таким образом «Трудно быть богом» был не просто последней работой автора. Он был его главной работой, его манифестом. И к сожалению стал главным провалом.

Отказ от сюжета, отказ от слова сразу убивает весь тот пласт смыслов, что был в повести. Мы даже не знаем, хотел ли автор раскрыть их. Тем инструментарием, тем языком, что оставил себе Герман просто нельзя говорить о таких материях. Пытаться видеорядом описать суть времени, раскрыть механизм истории тоже самое, что пытаться объяснить квантовую физику на языке полинезийских аборигенов. Там просто нет того набора слов, чтобы описывать явления на таком уровне теоретизации. Язык персонажей Германа на порядки примитивнее даже языка полинезийцев. Сознательно ограничивая себя, режиссер скатывается в биологизм и примитивность. Как показать примитивность общества — там все в говне. Как описать культурную деградацию героя — пусть он размажет говно по лицу.

Германа не раз называли реалистом, даже гиперреалистом. Но «Трудно быть богом» не реалистичное кино, глубоко ложное реальности. Арканар Германа — это не Средневековье Земли. И не потому что оно не такое у Стругацких, а потому что оно в действительности было не такое. Средневековье крайне противоречивое время, когда одни и те же люди могли сегодня восторгаться произведениями Вергилия и трудами Платона, а завтра устроить бойню в захваченном городе, время когда строили университеты и печатали книги, а по соседству пытали на дыбе и жгли на костре. Средневековье показало нам, каким противоречивым является прогресс, как близко в нем соседствуют достижения цивилизации и ее пороки. Справедливости ради надо сказать, что средневековый Арканар Стругацких — не соответствует полностью земному Средневековью. Это мир, где реакция победила прогресс, и как оказалось окончательно.

Арканар же Германа абсолютно не диаклетичен. Это настолько пошлое и вульгарное изображение Средневековья. Серые здесь ничем не отличаются от золоченных, черные от серых. И совершенно не видно логики, почему одни убивают других. В германовском Арканаре они убивают друг друга потому что это также обычно как плюнуть. Жители этого мира уродов ведут себя никак жители Средневековья, которые были людьми малообразованными и полными суеверий, но при этом являлись здравомыслящими, а как дегенераты с патологией мозга. Вообще не понятно почему в этом мире еще что-то функционирует и существуют какие-то социальные связи. Арканар Германа вероятно поражен не культурной реакцией, а каким-то вирусом, разрушающим мозг человека.

Герман не скрывал, что его Румата прибыл из нашей с вами действительности. Он видится автору порождением конца 1990-ых. Румата Германа не рефлексирует на окружающую его действительность. Он органичен ей. Уровень деградации и разрушения личности его, выше чем у героинового наркомана. Арканар Германа и Румата Германа — не гиперреалистичное изображение Средневековья и современного человека в него окунувшегося. Это порождение уставшего глубоко депрессивного подсознания режиссера. Мир этот не может быть использован как аллюзия на наше прошлое или настоящее. Фильм Германа получился технически совершенен, но абсолютно социально бесполезен.

По большому счету «Трудно быть богом» ставит точку в поисках роли кино в культуре, его общественной значимости, границах его выразительных возможностей. Герман верно определил положение вещей. Как способ повествования сюжета, способ описания, кинематограф явно уступает литературе. Преимущество кино в большей способности обращаться к подсознанию зрителя, к его эмоциям. В этом суть, главная черта кино как искусства. Кино менее интеллектуальный тип искусства, чем литература. Но благодаря своей простоте и наглядности более массовый и легче воспринимаемый. Попытки Германа преодолеть эти внутренние ограничения кино как искусства провалились. Отказ от смысловой стороны кино в пользу изобразительной сделал киноязык Германа примитивнее, а не совершеннее. Режиссеру казалось, что он идет вперед. Но это был подъем на вершину и спуск с нее. Верх возможностей кинематографа как искусства, как способа отражения реальности, познания и осмысления действительности нам теперь ясен. Его достиг Росселини, его достиг Феллини, его достиг Бергман, его достиг Тарковский. Этого предела, как мне кажется, в свое время достиг и Герман. Выше не получится в принципе.

Столкнувшись с Арканаром было чувство, даже не знаю как передать…

Происходящее в фильме было просто ужасно и невозможно, если бы не красота. Красота фильма всё спасала. Она была во всём. В каждом кадре в каждом движении. Она была в ужасах. В крови, в кишках, в испражнениях. Это создавало странное чувство, противоречивое. Будто всё цивилизованное в тебе кричит: «Фу!», а что-то внутри, возможно душа поражается и в каком-то смеятении, в трансе продолжает смотреть, созерцать. Ты будто ребёнок смотришь на весь ужас мира и видишь красоту. за всем мраком, непотребством. За всей грязью и бессмысленностью происходящего. И тут я понимаю гениальность. В фильме есть то, что должно оттолкнуть нас.

рецензия в рецензии

6 нюансов из-за которых многие не воспримут этот фильм:

1. Кино созерцательное, оно лишь для картинки. А картинка для атмосферы. Всё остальное: действие, сюжет, текст — всё не важно. Отсюда первый нюанс.

2. К сожалению, созерцать самое низменное — наслаждение не из приятных. Тут нужно полностью снять барьер своего «вкусия», чтобы к дурновкусию людей на экране относиться как к чему-то естественному. Созерцая это. И это второй нюанс картины, объясняющий почему многие зажимают нос и говорят «фууу». Шаблоны восприятия — вещь серьёзная.

3. Итак, бессмысленность поведения людей, низменность, «грязность» создаёт тягчайщую атмосферу безысходности. Это как если попасть в сумасшедший дом и смотреть на поведение заблудших душ. Это третий нюанс. Такие фильмы, с такими героями обычно мы находим у Балабанова и Киры Муратовой. Но суть не в том. Просто это мир дурки. Мир бессмысленный и беспощадный. И погружаясь в этот мир, внутри срабатывает «сигнал тревоги». Попытка уберечь своё восприятие от мерзости, а психику от безумия — это работа нашего инстинкта самосохранения. Потому такое кино отторгнет наша здравость.

4. Это всё понятно. Естественно, что кино выворачивающее нашу внутреннюю грязь и наше бессмысленное копошение в грязи этого мира, критика бьющая прямо в нос и под дых — это некий культурный шок и как шок он отбивает охоту у любого, а тот кто вытерпит, у того останется неприятный осадок. Такое послевкусие горькое. Это четвёртый аспект.

5. Пятое. И это наверное самое тяжёлое, то с чем тяжелее всего примириться. Обычно в фильмах главный герой сражается с злодеями, побеждает или проигрывает. Но зло персонифицировано. Оно в чём-то конкретном и с этим ведётся борьба. Все события, всё повествование строится на конфликте. А конфликт — столкновение двух полярностей, добра и зла. В этом фильме нет добра, как нет и зла. Странно, сам герой абсолютно абсурден. Ему не с кем бороться, потому что ему пришлось бы бороться со всем и каждым. То зло, с которым главный герой борется — с безумием окружающего его мира. И за что он борется — за свою душу. Только и всего! Не сойти с ума в этом мире, не превратиться в подобие других.

6. Вот пять аспектов, которые делают эту картину такой суровой. Такой болезненной. Она как плевок нам в лицо. И мы скорее постараемся сделать вид что это не про нас, что это никак нас не касается, что мы не такие. Но… мы такие. Вот это шестой аспект. И именно это делает фильм абсолютно невозможным для нас.



Думаю многие не смогут воспринять эту ленту, так как их будет коробить всё. И меня бы коробило. Раньше. Думаю, даже посмотрев, вытерпев всю эту муку, без наркоза, воцарилась бы такая тоскливо-обречённая мысль, внутренний застывший крик: «Зачем?!»

«Зачем что-то делать ради этих людей, зачем писать, зачем взывать, зачем делиться мыслями?! Зачем!?!»

Так вот, этот ужас цивилизорванного человека, который борется за разумное, светлое, вечное и был показан в главном герое, которого играл Ярмольник. Этот ужас, даже не ужас как таковой, а поражение воли. Ощущение своей ненужности, неуместности здесь, ощущение что всё, что ты скажешь переврут, вывернут наизнанку рождает ощущение безвыходности. Отсюда весь кромешный ужас картины, что погружает тебя в бездну, в безумие, накрывает с головой.

И вот герой, погружённый в это, юродствует. Что ему остаётся? Он уже шут. Он не высокий и сострадающий Бог, даже не божок местного масштаба, потому что ему противна эта роль. Но он её играет. И эти действия — разбрасываение монеток, завывание на дудочке, поливание всех одеколоном, разговоры по-душам — это всё то же безумие, кривляние. Потому что невозможно быть здравомыслящим в сумасшедшем доме. Невозможно!

Об этом ведь фильм. О невозможности быть здравым в сумасшедшем мире. Но и это не всё. Просто сойти с ума, покончить с собой, сбежать на Землю, забыться от всего этого ада — это было бы такой глупостью, в которой ещё больше беспросветности.

И вот Румата начинает бороться. Убивать. Само несение ужаса и смерти показано опять как кривляние. Это опять шутовство. Потому что ощущение что всё бессмысленно, всё тотально бецельно, оно всё низводит — и благородные устремления, и убийства. Всё.

В какой-то момент главный герой, нисходит в ад и он сострадает, жалеет людей и чем больше жалеет и понимает, тем меньше в нём жалости остаётся ко всему тому злу что творится. Чем больше он понимает, что не может терпеть, сдерживаться и быть отстранённым наблюдателем, тем больше он даёт себе быть арканарцем. Настоящим. Диким. Безрассудным. Сумасшедшим. Но здравомыслящим.

Вот это самое парадоксальное сочетание — в безумии, поступая безумно, на равне с другими, быть здраввомыслящим. Сидеть в луже — это здравомыслие Руматы. Играть на дудочке — это здравомыслие Руматы. Бодать рогами, нанизывать на свой шлем «чёрных» — это здравомыслие Руматы. Проливать кровь и мазать лицо — это здравомыслие Руматы. Это здраво, потому что несёт исцеление душе. И своей души и душам других. Потому что делать вид, что тебя всё это безумие вокруг не касается, закрывать глаза — это и есть безумие.

Умывая руки, другие земляне бегут с планеты. Миссия провалена. А он. Антон. Остаётся. Он кто? Он — безумный Дон Кихот? Он — шут? Он — король? Кто он? Он — это весь Арканар, все те, кто стал частью его души. И пусть его душа больна, но она болеет за своих. И это есть здравость. Ибо равнодушие — вот настоящая болезнь. Равнодушие порождает отчаяние и безысходность, равнодушие порождает всё зло. А истинное сострадание даёт смысл. Даёт ощущение сути. Красоты. Как и сам фильм, как каждый кадр, который дышит болью души творца, болью души режиссёра, болью души Стругацких. Нашей всеобщей болью.

Красота спасёт мир. А Богом быть всегда трудно.

Фильм какой-то… беспомощный, нарочитый, искусственный. От начала и до конца — бессмысленное копошение, сопровождаемое отдельными возгласами и невнятными диалогами.

Сразу хочу отметить несомненные плюсы: декораторы и костюмеры постарались на славу, картинка чёткая, звук чистый. Ну, и Ярмольник в роли Руматы. Всё.

В остальном же… Ну, грязный и дождливый Арканар с хаотично разбросанными строениями. Вызывающе грязные статисты с перекошенными рожами всё время лезут в кадр, отчего создаётся впечатление, что перед нами обычный балаган, где Герман раздаёт указания, кому когда и как пройтись, дабы попасть в кадр. Уж больно скованы движения актёров, нарочиты их эмоции, и всё время надо в камеру хоть одним глазком зыркнуть! Сие напрочь убивает этот мирок по ту сторону экрана. Нет Арканара: есть лишь декорации и актёры со съёмочной группой. Нет здесь персонажей — только актёры кривляются и мычат.

Сюжет подан хаотично и бессвязно: то закадровый голос что-нибудь зачтёт (хоть отрывок из книги, хоть что-то ещё, от справки до внутренних мыслей героя), то какое-то действие произойдёт, знакомое по книге. Скажем, отца Кабани я узнал только по самогонному аппарату, причём отец Кабани сюда никаким боком не влезает, лишний персонаж. В промежутке — всё то же бессмысленное копошение, без ощущения, что это происходит на другой планете, в каком-то существующем мире.

Ах, да, его величество Глубокий Смысл! Да не спорю с его наличием, только вот копаться в его поисках абсолютно неохота. Могу расписать, конечно, для чего это там всё, что именно Герман заложил в своё творение, да только оно мне надо, и так пересматривать не тянет совершенно. А чувствовать себя приобщённым к т. н. «высокому искусству» и посему свысока смотреть на остальных — нет, это не моё.

Что в итоге? Сильное в техническом плане, но откровенно слабое по содержанию кино. Если рассматривать как экранизацию… То всё печально.

3 из 10

«Мы построим мир так: всяк будет потлив и везде будет грязь. Фильм должен быть не театром, а передавать жизнь во всей её мерзкой многообразности.»

Такова, примерно, эстетика Германа, поэтому не стоит удивляться, что основную роль играет массовка, типажам которой позавидовал бы создатель орков Питер Джексон. Земляне же во главе с Руматой, напоминают полярников: на Большой земле те писали диссертации и были светилами, здесь же не побрезгуют сношаться с рыбиной, при отсутствии туземок, а также зная повадки местных «медведей»,не боятся выйти на тех с дубиной, почти не получив царапин.

Что и говорить, к копрофильской эстетике широкий зритель не привык, синефила же этим не удивишь со времён «Сладкого фильма», остаётся вопрос для кого снимал фильм Герман? Скорей всего для себя.

Не смотря на всё вышесказанное в фильме кое-где встречаются мысли, и о чудо… комментарий диктора! Правда такой же бесполезный в своих потугах пояснить происходящее, как и «миссионерская деятельность» Руматы, в конце превратившегося в некую помесь Пугачёва и Малюты Скуратова.

4 из 10

Эх, как было круто смотреть боевик Трудно быть богом, который сделала ГДР совместно с СССР, и который хоть был бездушным и не передавал философию книги, но все ровно цеплял. Но, увы, таких как я меньшинство было, а те, кто ненавидел этот фильм, большинство. И возлагали они большие надежды на Алексея Германа — старшего, который снимал 14 лет свою версию Трудно быть богом с блэкджеком и жрицами Афродиты. И в итоги они получили артхаус типа «треш, угар и садомия».

Но я начну пожалуй с похвалы, а точнее с двух плюсов. Это Румата, его хорошо сыграл Ярмольник, да и дизайн его доспехов мне нравится. Второе это местность Арканара, которая имеет хотя бы болота. И на этом похвала закончилась.

Теперь поговорим об ужасе этой картины. И начнем мы с философии. Если картина 1989 года эту философию не сохранила бережно, то эта картина эту философию извратила. Заместо идее о человечности, тут идея о зверстве человека. Далее по повествованию фильма. Я хоть и читал эту книгу, но я ели понял о чем сюжет этого фильма. Да, и сам фильм если, и совпадает с книгой, то эти совпадения разные по местам хронологии повествования фильма и книги. Далее мне не нравится, что в фильме мы часто наблюдаем мужские гениталии, пятые точки и сумасшедших смотрящих прямо в камеру. И все это из-за того, что режиссер просто озабоченный маньяк, ибо нормальные режиссеры старались все это показать как минимум в два раза меньше, чем этот человек. Далее хочу заметить, что в фильме присутствует убогого экшена. И ещё того факта, что главного события мы не увидим фильме, только его последствие. И это обидно.

В итоги, это один из худших артхаусов, которые я видел, а я видел много артхаусов. Мало того, этот фильм заслуживает место худшей экранизации по Стругацким на ровне с дилогии Обитаемый остров. На вопрос: «Что лучше книга или две её экранизаций?» Я скажу, что книга. На вопрос: «Что из этих фильмов двух фильмов по Трудно быть богом лучше?» Я отвечу: «Трудно быть богом (1989), ибо в ней есть приключения, а там ничего нет!» На вопрос: «Какая из постсоветских экранизаций произведений этих писателей самая лучшая?» Я отвечу:«Гадкие лебеди.» Так что читайте Трудно быть богом. Если не хотите читать книгу, и к старым, дешёвым, фантастическим боевикам есть тяга, то смотрите Трудно быть богом (1989). А если вам хочется нормальной постсоветской экранизации произведений братьев Стругацких, то смотрите Гадкие лебеди, и вы не пожелтеете. Но не в коем случае не смотрите Обитаемый остров и Трудно быть богом (2013).

4 из 10

То, что я с тобой разговариваю, не означает, что мы ведем беседу.

Румата.

Когда я в запой прочитал «Трудно быть богом», я был поражен глубиной философского смысла произведения и не задумываясь поставил книгу на полку любимых. Надо ли говорить, как я ждал экранизацию этого, на мой взгляд, культового произведения?! Да еще от Германа!

Наконец-то посмотрел и не знаю с чего начать…

Фильм смотрится трудно (не потому что лента трехчасовая). В целом, это заслуга режиссера. Я понимаю, что это авторская и достаточно трудоемкая «фишка», когда ВЕСЬ фильм двигается камера и в самом кадре ПОСТОЯННО передвигаются персонажи в закрытом пространстве. Плюс зашкаливающая плотность лиц в картинке. Постоянно крупные планы уродливых лиц. Теперь добавьте ко всему беспрерывные пуканья, сопли, рвоту, фекалии и грязь. В огромном количестве. Просто весь фильм кругом грязь. Ощущение липкости и фантасмогории, схожей с картинами Босха осталось до сих пор. Скорее всего, именно этим мне и запомнится фильм. Хочу отдать должное декорациям и костюмам и их детальнейшим проработкам. Это большой труд.

Отдельно об игре Ярмольника. Мне не понравилось. Фактически весь фильм держится на этом замечательном актере — практически нет ни одного кадра без дона Руматы. В итоге Эсторский вышел замученным и уставшим, без эмоциональным. Это как бы оправдывает, что Богом в таком дерьме быть действительно не легко. Но я не увидел СОМНЕНИЙ и ПЕРЕЖИВАНИЙ главного героя, а ведь именно это главное в произведении Стругацких! А не повешенные люди, отрезанные головы и выпадающие кишки… На мой взгляд в фильме упущена сама идея произведения и получилось совершенно иное видение Германа. Поэтому, если бы фильм назывался «Хроники Арканарской резни» (как планировал режиссер), у меня не было бы вопросов к столь вольной интерпретации произведения…

В итоге, после просмотра фильма у меня создалось ощущение, что меня обманули… Все же не этого я ждал от этой экранизации…

И еще, я уверен, что этот фильм будут обсуждать в кругу киноманов и любителей литературы. И очевидно, что будет те, кому фильм понравился и те, кому нет. И однозначно будет фишкой спрашивать «Ты смотрел «Трудно быть Богом» Германа? НЕТ? Ты что?! Это его последняя работа! Он снимал его 10 лет! Советовался с самими Стругацкими!» и проч. Поэтому, без сомнений, «Трудно быть богом» посмотреть надо, хотя бы для того, чтобы иметь СВОЕ мнение. Ах, да! Не ешьте ничего во время просмотра. И не пейте.

5 из 10

Уже сейчас, когда премьера фильма состоялась (на закрытых и фестивальных показах, далее в широком прокате), здравые люди понимают: это шедевр и новый этап осмысления «человеческой ситуации» на языке кино, и такого языка кино доселе не знало. Точнее, так: в «Трудно быть Богом» достигла максимальной интенсивности та «новая форма», исследованием которой А. Ю. Герман был занят уже в «Двадцать дней без войны» (1976). Одновременно «Трудно быть Богом» стал подведением итогов творческого пути: именно здесь художественно воплотились идеи А. Ю. Германа о природе человека, его уделе и назначении в истории. Гениальный «Хрусталёв» (1996) закрывает тему психологии народа и психоза сталинского времени (в то время как в отечественном кино темы эти толком и не начинались — слишком неудобные, (даже цензуры не надо, внутренняя цензура); не зря Алексей Юрьевич сожалел, что некому снимать Шаламова). В отличие от «Хрусталёв, машину!» и других работ мастера, «Трудно быть Богом» — вне конкретных исторических контекстов, фильм этот — о людях всех времён, как был и пребудет род людской… И вновь — авторская позиция многим против шерсти пришлась: мол, нет в фильме оптимизма, веры нет. Нам, мол, подавай веру в человека и высшее начало. Грязи у нас и так всю жизнь по горло — хотим утешения и надежды. Фигу. Дармовой надежды не бывает, её надо заработать. Как? Чистой совестью. В этом смысле «Трудно быть Богом» — это такой headcleaner, разгребатель слоёв коллективной памяти. Здесь Герман ставит самый непопулярный вопрос всех времён об изначальной сути человеческой. Грязи у вас по горло? Ну нет, грязи (и в буквальном, и метафорическом смысле) вы ещё не нюхали. Позабыли, как нюхали. Меру антисанитарии, в которой формировалась история цивилизаций, способен осмыслить лишь добросовестный исследователь. И дело тут не только в том, что европейцы, плодя чуму, столетиями не мылись и справляли нужду где придётся, — а в том, что, по словам классика, «разруха не в сортирах, а в головах». То бишь гигиена духа в чести никогда не была, остальное — лишь следствие. Вот следствие Герман и предъявляет. Чтобы торкнуло как следует. Клин клином, раз уж история на амнезии держится. (Да чего далеко ходить? Вон в Украине взяли поделили людей, и сразу гражданская война: таким жить, сяким молчать, не дышать и не жить. Да и в нашей истории этого добра лавина, а при нынешнем уровне культуры и незащищённости населения также до чего-нибудь докатимся). «Трудно быть Богом» предлагает на всё это и на себя взглянуть без вранья и задаться вопросом: «А что же делать?». Вот так у Германа Румата, с его манией чистоты и белыми платочками, всё ходит, смотрит кругом и думает: «А что делать-то?» Сам ничего нового не придумывает, всё лезет в голову убийство (помните, он в снах убивал?). До поры до времени благородный дон всё присматривается да примеривается — покуда обстоятельства не припирают к стенке. Типично гамлетовский вопрос: действие или недеяние? Важно, что в повести Стругацких Румата декламирует книгочею «Быть или не быть», а у Германа герой себе читает по памяти Пастернака в тесноте арканарской элиты и челяди: «Гул затих. Я вышел на подмостки…» И далее по тексту. Т. е. в контексте «Трудно быть Богом» мы получаем в лоб идею: в силу порядка вещей тот, кто играет роль Христа, Гамлета или других спасителей человечества, достигает чего-либо стОящего не иначе, как ценой жертв. Румата, играющий в Бога, — из этой же категории, потому он и запинается на строке «На меня наставлен сумрак ночи тысячью биноклей на оси…». Ведь далее следуют слова «Если только можно, Авва Отче, чашу эту мимо пронеси» — прямая ссылка на фигуру в Гефсиманском саду: «Да минует меня чаша сия». Но Румата то ли правда забыл текст, то ли попросту не может его досказать самому себе.

В целом впечатление таково. «Трудно быть Богом» возведён на руинах от века декларируемой веры в назначение и цель человеческого существования, — искусство, которое глазами, наощупь, на слух и по запаху ищет человечность, но находит её уже не в каком-то неотразимом царстве духа или Бога, придающего миру смысл, а в глухой одушевлённой материи, ворочающейся в недрах природы. Одушевлённая материя эта существует, как выразился бы Андрей Платонов, исключительно по причине своего рождения, а не пользы жизни, а потому сознательность не является организующей силой чувства. Чувство, как сказал бы Платонов, живёт под грузом себя и не находит себе выхода иначе, как чрез инстинкт самоистребления, чуждый остальному творению. Таков базовый момент «человеческой ситуации» в «Трудно быть Богом». И ещё. А. Ю. Герман заявляет своим фильмом ответственность всех и каждого в истории, где утопии неотличимы от антиутопий в чудовищности своей. Ответственность за локальный Апокалипсис, сотворённый Руматой, несёт не только Румата, но и в с е о н и (в т. ч. жертвы). Помните, в «Хрусталёве» опущенный по приказу Власти генерал целовал мёртвую руку Сталина? Таков закон коллективного существования. «Нельзя предпринимать ничего без предварительного утверждения своего намерения в другом человеке. Другой человек незаметно для него разрешает нам или нет новый поступок», — писал А. П. Платонов. В фильме этот момент договора артикулирован в диалоге с Будахом, где непроссавшийся хрыч ничего ценного Румате не говорит (ведь об убийстве тот сам думал-передумал тысячи раз, оттого и вид у него такой скучающий). И если мы проявим внимание, то заметим, как Румата на протяжении фильма без слов вопрошает их всех: что вы хотите для вашего блага? К слову сказать, в одном из интервью А. Ю. признавал, что снимает «Трудно быть Богом» под влиянием современности. Обмолвился, что мы всегда сами зовём серых, пенять не на кого.

Вообще я хотела в отзыве говорить о художественной стороне картины, да лимит исчерпан уж. А ведь на эту тему монографии можно писать. Скажем, Ямпольский возьмёт и что-нибудь напишет. Непочатый край работы: композиция кадра, механика движений, все эти перспективы и искажения зрения, построение сновидческого пространства, время апокалиптическое и циклическое, Румата и два лика Христа (евангелий и «Откровения»), рыбы и белые розы… Уйма вещей. Юмор, в конце концов. И любовь, куда без неё. Фильм ведь и правда о любви. Страшный, восхитительный шедевр.

10 из 10

Будах: «Сдуй нас или, еще лучше, оставь нас в нашем гниении»!
Румата: «Сердце мое полно жалости».

Сложно вспомнить фильм, чья история создания, по сути продлившаяся более сорока лет, была бы настолько интересной и богатой на события, сродни детективному роману. Случай, пожалуй, уникальный в кинематографе. Алексей Герман задумал снять картину по мотивам столь понравившегося ему произведения братьев Стругацких «Трудно быть Богом» еще в 68-м. Но «пражская весна» поставила крест на уже готовом и предварительно одобренном совместном сценарии. В итоге картину начали снимать лишь в конце 1999г., а премьера состоялась только в ноябре 2013 на Римском кинофестивале, уже после смерти ее автора.

«Трудно быть Богом», безусловно, кино великое. Но надо четко понимать некоторые его особенности. Во-первых, это не буквальная экранизация книги, скорее ассоциативный ряд впечатлений, преломленный через специфическое восприятие режиссера. Во-вторых, фильм по начинке абсолютно не развлекательный. В-третьих, тот мир, та атмосфера, что царит на экране, создает совершенно дискомфортную среду для зрителя, что выливается в некоторое преодоление себя.

Сценарий, что был первоначально написан совместно со Стругацкими, со временем был переделан и переписан уже лично Германом и его супругой Светланой Кармалитой. И главное отличие, пожалуй, заключается в превращении сценария из узко временного в актуальный на все времена. Конечно, те, кто не читал книгу, рискуют абсолютно ничего не понять из увиденного, а знакомые с первоисточником смогут лишь угадать схожие сцены, эпизоды, фразы. Но здесь буквальность не так важна, превалирует создание атмосферы, нужного ракурса и введения зрителя в особое психологическое состояние для осознания истины.

Герман пробовал многих на главную роль дона Руматы, а выбрал в итоге Леонида Ярмольника, фигуру все-таки телевизионную, актера, снимающегося преимущественно в легких комедиях, но зато правильно произнесшего те слова, что вынесены в эпиграф, сказав их на пробах в сторону, вскользь, но верно. Все же Герман — это рентгеновский режиссер, как сказал про него Ярмольник. Как часто, в общем-то, комедийные актеры у него играли совершенно нехарактерные для себя роли, перерождались, демонстрируя ранее скрытый драматический талант. Это Ролан Быков в картине «Проверка на дорогах» (1971), необычный дуэт главного комика страны Юрия Никулина с эстрадной певицей и актрисой Людмилой Гурченко в «Двадцать дней без войны» (1976), Андрей Миронов в ленте «Мой друг Иван Лапшин» (1984). Так переродился и Леонид Ярмольник. И хоть он уже далеко не юн, но сумел войти в нужную амплитуду, в нужный ритм, в осознание того, для чего Герман добивался от него не играть традиционно. Среди задействованных актеров в «Трудно быть Богом» была масса непрофессиональных. Алексей Герман по всей стране отыскивал особый «средневековый взгляд», в том числе людей с разного рода отклонениями. Они приезжали на съемки с няньками и сиделками, большинство даже не понимало буквально, что же тут происходит, на каждый звук и действие на площадке они очень естественно и неподдельно реагировали. Этого и добивался Герман от Ярмольника — перестать играть и быть настолько же понятным и убедительным в кадре, подчиняя себя почти реальной документальности.

Полный смрада и грязи, принюхивающийся и сплевывающий, вечно хлюпающий и воняющий экскрементами — таков мир Арканара, возведенный вокруг чешского замка Точник (где проходила основная часть съемок). Чистого неба у Германа не бывает, поэтому черные тучи — начало съемочного процесса, а когда их нет, из шлангов оживляли грязь и закрывали солнце. Жизнь арканарцев уродлива во всех проявлениях, кажется, у них нет ни истории, ни будущего, а время замерло в этой непроглядной тьме. Умников давно повесили, а птицы им выклевывали глаза, память остальных пустеет и обезличивается. Даже монахи позабыли все песнопения, и могут разве что мычать гортанными звуками. При таком упадке Румата не может выдержать без музыки, изредка наигрывая дома своеобразную вариацию на тему «Каравана» на некоем подобии средневекового кларнета. Просмотр фильма напоминает путешествие по некоему длинному и тесному коридору, приходится буквально продираться через густо заставленные проходы, комнаты, через омерзительные человеческие тела. Кадр всегда плотный, сосредоточенный, следящий, эпизодически дающий широкий угол.

Еще одна сложность при просмотре — озвучка. Подчас неразборчивость слов — это намеренный авторский стиль, что используется Германом почти в каждой своей работе. Он специально иногда добивался такого эффекта, что разговоры главных действующих лиц, что называется «в фокусе», а кружащие вокруг реплики — не разобрать. Этот гул создает особый фон, сливающийся с остальными звуками в унисон.

Слава Богу, фильм совершенно аполитичен, и какие-то аналогии в нем найдут лишь те, кто этого хочет. Понятия «добро», «зло», «любовь», особенно «гуманизм» растворяются в многослойной драпировке. Герман намеренно лишает картину каких бы то ни было лозунгов. Даже знаменитая фраза — «где торжествуют серые, к власти всегда приходят черные» (вольно переиначенная и с акцентированная Ярмольником двойным словом «всегда») — все же несет в себе куда более масштабный смысл. Как бы нам самим не погрузиться во всю эту грязь невежества и серости. Мы должны помнить о необходимости не жалеть сил ни духовных, ни физических на самосовершенствование личности. Герман неоднократно нес эту мысль в своих интервью, говоря о катастрофическом падении уровня культуры общества. Оттого его картина как проповедь, наставление, предостережение. И символическая вера в будущее одновременно — ведь белый снег в конце сменил грязь беспросветной осени. И Бог сошел к людям «не для того, чтобы осудить их, а чтобы мир через него был спасен».

Фильм «Трудно быть Богом» оказался вторым, и уже окончательным, прощанием с публикой Алексея Германа. Однажды он уже готовился к смерти, снимая свою последнюю работу «Хрусталев, машину!». Однако жизнь его не отпустила, пока он не решился, не рискнул, не снял свое действительно последнее великое кино. Кино, во многом выбивающееся своей стилистикой из всего его творчества, кино, лишенное четкого хронотопа, оттого приобретающее статус искусства вне времени и места.