Рецензии

Новый фильм Ларса фон Триера, в чем-то, пожалуй, продолжает тему, звучавшую и в «Антихристе», — но проблема разобщенности людей, невозможности [взаимо]понимания и бесконечного одиночества человеческой души от трагедии одной семьи, чья привычная жизнь оборвалась после смерти их ребенка, в «Меланхолии» обретает поистине космический размах. Если в фильме 2009 года разобщенность имеет, безусловно, страшную, но все же вполне понятную причину, то здесь никакой видимой причины вроде бы и нет — словно в пьесах Чехова, герои просто не слышат друг друга и, более того, не хотят слышать, даже когда до них пытаются докричаться; ведь каждый давным-давно заперся в своем собственном — уютном или не слишком, но вполне привычном — мирке. И даже самые близкие — мать и отец героинь, да и сами сестры, столь непохожие друг на друга что внешне, что характерами — как будто пытаются говорить через толстое стекло, искажающее все звуки…

«Мы здесь одни», произносит одна из сестер, Джастин, и речь не об одиночестве человека в Космосе, как может показаться на первый взгляд, — что нам до Космоса, когда каждый из нас одинок здесь, на Земле, один на один с ощущением своей смертности — в попытке за какими-то мелочами забыть об этом… Каждый прячется от этого одиночества, как умеет — Клэр, сестра Джастин (в исполнении великолепной Шарлотты Генсбур) — за ощущением порядка, которому подчинена ее жизнь — у нее все по плану и даже смерть должна быть распланирована (с обязательным бокалом вина на веранде), иначе она не будет «достойной», ее муж — за верой в науку и рациональность, мать девушек (харизматичная Шарлотта Рэмплинг, которая, кажется, с возрастом становится только лучше и лучше) — за какими-то феминистскими идеями и злым, циничным юмором)… Собственно, и зрителям действия Джастин, вероятно, покажутся бессмысленными и надуманными — ради чего отказываться ото всего, без объяснений рвать все связи — и это накануне свадьбы и повышения на работе, когда жизнь, кажется, уже встроена в систему и никаких неожиданностей не ожидается?.. Рациональному человеку настоящего, в конце концов, почти невозможно принять ту мысль, что, увидев во сне конец света, можно поверить ему и — хотя бы в последние дни — попытаться сбросить все ненастоящее, неистинное, все, что не является тобой, но почему-то требуется обществом с его правилами этикета, вежливости и прочего, и прочего… А, может, конец света и не причем… Но когда матери проще выгнать дочь из комнаты, чем поговорить с ней, а любящему отцу — незаметно уехать, зная, что он ей нужен, — возможно, с миром вокруг что-то не в порядке?

Наверное, Апокалипсис — это уж слишком грубая и буквальная метафора. Но что еще, как не уничтожение Земли (которая есть зло, по словам все той же Джастин) может заставить людей сбросить все их маски и покровы, потому что перед лицом смерти все это не имеет смысла, перед ней не нужно играть никакие роли, не нужно чему-то соответствовать, ведь, в конце концов, что может быть честнее, чем смерть?.. И остается лишь строить шалаш из веток — «волшебную пещеру», чтобы мальчишка, который уже никогда не вырастет, верил, что все будет хорошо — и держаться за руки — вот и все, собственно, что мы можем ей противопоставить. И, наверное, это не так уже и мало…

Так вышло, что выход нового фильма Ларса Фон Триера пришелся у меня на время поездки в Челябинск, где в итоге нашелся только один кинотеатр с «Меланхолией», показываемой ограниченно. Девушка-кассир поинтересовалась, в курсе ли я, что фильм идет с субтитрами? Я-то не в курсе, но оно же и лучше, давайте билет! В зале, как я и думал, оказалось около 10 человек, но никто потом не убежал — понятное дело, местные киноманы, специально на Триера шли.

Ну Ларс сразу не подкачал, до начальных титров минут за 10—15 пунктиром обозначил основные моменты и раскрыл все карты таким же приемом, каким в «Антихристе» показывал предшествовавшие действию события — замедленно, растянуто и эстетично. От того, что всё стало понятно, смотреть менее интересно не стало — мы-то знаем, что у Триера важно будет то, с какой интенсивностью будет дальше наползать хардкор, безнадега и жесть. На этот раз хардкора было, конечно, поменьше, чем в том же самом «Антихристе», но тоже ничего.

Вот сразу после кадра с названием начинается часть про свадьбу — нате вам, все друг друга бесят, камера трясется, как обычно добавляя реализма, обыденности и некоторого безумия. Престарелый Джон Хёрт, засовывающий себе в карман ложки, чтобы позлить официанта, Шарлотта Генсбур в роли организатора, постоянно пытающаяся «всё сделать правильно», часто играющий у Триера Удо Кир, изображающий бесконечное презрение к героине Данст — всё это не может не радовать тех, кто «в теме».

Я давно говорил, что Кирстен Данст может давать газу, но здесь, изображающая крайние степени депрессии и отчаяния в середине и оправдывающая фамилию своей героини — Стилбрейкер — в конце, она смотрится просто ошеломительно. Генсбур тоже, конечно, молодцом, но это было понятно и после «Антихриста».

Можно начать, конечно, повыдумывать чего-нибудь про цитаты из любимого Триером Тарковского, притянуть целые множества символов, цитат, намеков и смыслов (я так думаю, многие посмотревшие согласятся, что Триер, похоже, через героиню Данст показывает собственную эволюцию взгляда на апокалипсис), но я так делать не буду, а вот что скажу. Лучше просто посмотреть, впечатлиться и выйти из кинотеатра на улицу после отличной концовки и посмотреть, как жизнь вокруг просто прёт, ощутить, так сказать, контраст. В Челябинске в тот день было полно на улице девушек, детей, молодых пар, не упускающих солнечный день. Героиня Данст права, иногда проще быть Джастин, чем Клэр.

Мы с тобой проспали конец света.
Может, кто-то где-то
Жив еще пока…

Помнится, в детстве из всех сказок о Мумми-тролле самое большое впечатление на меня произвел рассказ о комете, когда, спрятавшись в гроте, все семейство ожидало ее падения. И хотя они встречали ее с достойной истинных скандинавов невозмутимостью, мне было ужасно страшно. И теперь мне кажется, что Ларс фон Триер перечитывал эту сказку во время работы над своим последним фильмом.

О «Меланхолии» хочется сказать столько всего — и хорошего, и плохого, что заплетается язык и не знаешь, с чего начать.

Ладно, начну с того, что Триера я не люблю. Столь расхваленный «Догвилль» в свое время мне запомнился только оригинальностью постановки и тем, что я так и не поняла, за что же его расхвалили. «Меланхолия», однако, смотрелась уже коллективным разумом и не улизнула от подробного анализа.

Фильм этот красив. Нет, даже так, он страшно красив, и последний кадр вызывает если не поток слез, то мурашки размером со слона — это точно. Да и в середине все визуальные фишечки рассчитаны с аптекарской точностью. Но вот смысловая и моральная сторона «Меланхолии» упорно от меня ускользает.

Очень поэтично можно объяснить, что Жюстин (совершенно не понимаю, за что русские переводчики наградили героиню Кирстен Данст мужским именем Джастин) начинает вести себя странно, потому что, как животное, чувствует, но не может объяснить приближение Меланхолии. Но по-моему, вариант ее психологического нездоровья хотя и более прозаичен, в то же время более правдоподобен. Тем более нам намекают на него почти сразу, когда Жюстин рассказывает сестре о том, что она будто прорывается через серую пряжу, которая опутала ее руки и ноги. Ко второй части Жюстин превращается уже совсем в аутическую особу. И это одна из причин, по которой мои симпатии с самого начала были на стороне логичной, рассудительной Клэр.

Вторая причина кроется в актерской игре. Данст играет… неплохо. Также неплохо, как много лет назад играла девочку, которая никогда не вырастет. Генсбур — живая и настоящая. Она говорит, мыслит и дышит. И тем более несправедливо по отношению к ней и ее сыну заканчивается фильм.

Вообще-то получается, что Триер снял такой интеллектуальный вариант очередного «Знамения» или «2012». И в «Меланхолии» не стоит искать ответа на вопрос «за что нам все это?». Может быть, Триер хотел показать, как на самом деле «все это» закончится. Я пыталась было принять этот фильм за головоломку вроде «Малхолланд Драйв». Оказалось, зря: загадок там нет, и все ответы можно углядеть еще в первых десяти минутах фильма. Наверное, Триер рассчитывал на то, что зрители будут пересматривать фильм много раз, хотя и затянул вторую часть безбожно.

Но только… перегонять еще раз конец света перед глазами? Увольте. Мазохисты в соседней палате.

8 из 10

Новая картина известного датского режиссера Ларса Фон Триера. В нем рассказывается о жизни двух совершенно разных сестер Джастин и Клэр.

Фильм разделен на две части:

Часть первая. Джастин.

Джастин-считает, что жизнь бессмысленна, что после нее ничего не будет. Она не радуется своей свадьбе. Не хочет действовать по правилам своей сестры. Ей хочется поговорить с кем нибудь, но никто этого не замечает, все больше заняты своими делами, будь то банкет или новый слоган для компании. До и после свадьбы, можно сказать всю жизнь, Джастин находится в состоянии меланхолии.

Часть вторая. Клэр.

Клэр-хочет прожить жизнь «правильно» по плану. Она и организовала свадьбу своей сестры, Клэр не нравилось ни поведение своей матери ни сестры на свадьбе, ведь все шло не по плану.

Приближение планеты «Меланхолия» по разному действует на сестер.

Джастин даже рада, что Земля может столкнутся с этой планетой. Ведь по ее мнению жизнь на Земле-зло, никто не будет жалеть о ее гибели. Клэр боится «Меланхолии», боится, что всему настанет конец, боится, что ее сын никогда не вырастет. Ей не понятен интерес который все проявляют к планете.

Красивая музыка, завораживающий и трагичный фильм. Было интересно смотреть фильм с субтитрами, слышать с какими интонациями говорят актеры, наблюдать за их эмоциями. Когда кончился фильм и в зале зажгли свет, я не сразу пришла в себя. Те кто хотят посмотреть фильм не должны ожидать боевика, это тяжелая драма.

10 из 10.

Не думаю, что поведение Джастин следует объяснять болезнью, какого-либо рода психологическим расстройством. Скорее ей было невыносимо видеть как окружающие ее лгут, лицемерят, продолжают соблюдать «правила», играть роли, жить бестолково и невежественно. Ведь она знала ужасающую правду: жизни больше нигде нет… и скоро ее не будет и на Земле.

На протяжении всей первой главы Джастин искала человека, который выслушает, но но на это никто не был способен:

ни отец (как по мне, так просто слабый человек. хотя природа его слабости для меня все-таки неизвестна. возможно он знал, о чем хочет поговорить с ним его дочь, и боялся поднимать эту тему),

ни мать (с виду жестокая женщина. Но ее можно оправдать тем, что она знала всё, что знала Джастин. Отсюда ее вульгарное поведение на свадьбе. Ей уже было всё равно),

ни новоиспеченный муж (не воспринимал ее поведение в серьез, развлекал глупыми шуточками. А когда Джастин хотела поговорить с ним, тот был больше озабочен мыслями первой брачной ночи),

ни сестра (думала только о том, чтобы «всё было прилично» и сумасшедшие, асоциальные выходки ее сильно раздражали. на протяжении фильма она не раз говорила, как та ненавидит за это Джастин, видимо боясь позора и всеобщего осуждения).

Не найдя поддержки у окружающих, она уходит в себя, чувствуя отчаяние, ужас и страх перед неизбежным. И еще больший ужас был от того, что вселенная от гибели земли ничего не потеряет. Потому что жизнь — это зло. К такому выводу приходит Джастин. Наверно, она считала, что люди не смогли правильно ею воспользоваться.

И, я думаю, фильм именно об этом: о том, как мы тратим свою жизнь.

Казалось бы, фильм-катастрофа с красивой современной графикой специально для поглотителей попкорна, но нет…

10 из 10

У Джастин: свадьба в красивом замке, белый лимузин, жемчужные сережки, вороной конь, истерика, ванна, коньяк из горла, танцы, луковый суп, тоска и меланхолия. У Клэр: больная сестра, разозленный муж, сонный ребенок, мясной рулет и блинчики, лошади, облака и телескопы, страх и Меланхолия. Джастин и Клэр, эгоцентризм и альтруизм, равнодушие и опасение, смерть и жизнь.

Меланхолия снедает душу Джастин, превращая ее в миллиарды тлеющих угольков. Меланхолия-планета делает тоже с самое с Землей.

Можно много говорить и дальше, по-разному представляя события картины, выискивая подтексты, расшифровывая символы, но делать этого совершенно не хочется, да и, наверное, не нужно. На нее просто смотришь, и не можешь наглядеться, как на витраж в темной церкви. Зрительный зал окутывает холодный туман.

Новый фильм Триера — большой и красивый; в котором режиссер, пожалуй, впервые за свою карьеру не бьет зрителя битой по голове, а медленно втыкает ему в сердце холодную стальную иглу. Не больно, но грустно и пусто. Не плачется, и даже нечего сказать. Разве что хочется встретится с Триером с глазу на глаз, обнять его и попросить еще немножко смерти.

Все.

10 из 10

Не могу сказать, что я такой уж киноманьяк (читай, ярый поклонник Триера). Просто так сложилось, «Маланхолию» посмотрела на большом экране. А все потому, что давно уж не тянет смотреть, а более пересматривать. Нет визуально-содержательны событий.

«Меланхолия» — фильм торжественный. Торжественный в своей высоколобой камерности. И, что более всего симпатично, не отвращающий. Не сказать, чтобы такой уж приятный, но без судорог диафрагмы и прочей излишне физико-нервозной реакции.

Уныние, ипохондрия, скука, меланхолия — бескрайне серое поле синонимов ни то настроения человеческого, ни то самой жизненной ситуации. И если вдруг ты понимаешь, что тебе давно уж приписали депрессивный диагноз и медицинские протоколы, и простые сочувствующие, поди разберись что на самом деле приключилось. Да и приключалось ли? Это я по себе знаю.

Вот и Триеру знакомо. Поэтому он и делит надвое. На инстинктивное и умозрительное. На спонтанное и неминуемое. На якобы черное и белое. На Джастин и Клэр. Не симпатизируя при этом той или иной стороне одной монеты. Потому что, как водится, все закончится. И глупо говорить «хорошо» или «плохо». Просто закончится. Хоть правую позицию займи, хоть левую.

А факторы кризиса частного и глобального — по сути ж одно и то же.

… Стояли холода, и шел «Тристан»\В оркестре пело раненое море…

… Так вот когда мы вздумали родиться\И, безошибочно отмерив время,\Чтоб ничего не пропустить из зрелищ\Невиданных, простились с небытьем.

Фильмом «Меланхолия» Триер рассматривает Служение в его предельном состоянии, в котором Слуга и Господин соединяются как целое. Находясь в рамках линейного времени, Триер использовал прием упразднения персонажей, которые обычно содержат в себе лишь психологические условности, ради замены их знаками, столь же далекими от того, что они должны обозначать, сколь и соответствующими обозначаемому. И он сохранил, согласно Жене, связь персонажей с обозначаемым лишь ради одной единственной цели скрепить отношения между автором и зрителем. Поэтому персонажи и не выглядят в фильме чем-то большим, чем метафора тех, кого они должны представлять. Кого же представляют персонажи, знаками кого они являются? По воле Триера Жюстин — это Мария, а Клер — Марфа. Они воплощены в нашем актуальном промежутке времени как результат исторической динамики образов двух святых, прошедших через метаморфозы Жюстин у де Сада и Клер у Жана Жене, но сохранив при этом узнаваемые первоисточники своих значений. Только наша Жюстин в последнем воплощении все поняла и на всем поставила крест. Ничего не забыв и не простив никому столь дьявольского обхождения с ее добродетелями три века назад, она не только на всем человеческом поставила крест, но она еще и мучительно с этим человеческим прощается, поэтому над её головой можно вплести напоследок строчку: «Безволие — преддверье высшей воли!» Клер же, помня привкус яда в липовом отваре, пытается сбросить под занавес свою роль и никак не готова подниматься на последнюю ступень своего предназначения. Клер в этой ситуации, как в картуш, вставим в «Последний стыд и полное блаженство!» Надеюсь, что так, иначе зачем огород городить с ошеломляющим катарсисом финала этого гениального, гуманистического пока, то есть, ещё человеческого, но последнего по предупреждению фильма Триера. Думаю, что он нам — в этом ключе — уже все сказал. Следующий раз Триер с нами будет говорить в другом кругу… Уже даже не знаю, что там придется нам высидеть. Вот, выпало из головы — это же будет порно-фильм, история сексуального взросления и увядания женщины. Эпилог. «Поздравляю тебя, тетушка Стилбрейкер…», — и мальчик дарит Жюстин свой перочинный ножик, свой меч, свою верность. Маленький Лео в этой истории — не только невинная душа-проводник, которая приносится в жертву новой Жизни, но это и — Лео — Лев — (Не Марк) — это Символ Христа Как Огня и Солнца.

Вот так они Втроем и перенеслись вперед, в новое Царство, — Марфа, Мария и агнец.

И как пишет Климент Александрийский: «Угодной жертвой Богу является жертва плоти, как Господь принес в страданиях Свою, это и есть истинное Богопочитание» (Clem. D`Alex. Str. 5. 11. М.14.101в // Sources Chretiennes. Le editions du cerf. 1981. T. 1. N 278) (Богопочитание — Угождение Богу — Служение — Теосебея.)

Занавес. Fortis est ut mors dilectio.

Теперь ищите ссылку на увертюру к Тристану Вагнера и, найдя, читайте дальше:

«Но как ни безмерно высока и редка такая отрешенность, есть еще одна степень, поднимающая человека на более гордую высоту совершенства в достижении его конечной цели. Это совершает любовь, которая тогда сильна, как разбивающая наше сердце смерть! И это бывает, когда человек отрекается и от вечной жизни, и от сокровищ вечности — от всего, что он мог бы иметь от Бога и Его даров; так что вечную жизнь для себя и ради себя он ясно и сознательно никогда уже не принимает за цель и не радеет о ней; когда надежда на вечную жизнь его больше не волнует и не радует, и не облегчает ему бремени. Лишь это — истинная степень подлинного и совершенного отрешения. И только любовь дает нам такое отрешение, любовь, которая сильна как смерть: и она убивает в человеке его «я», и разлучает душу с телом, так что душа, ради пользы своей, не хочет иметь ничего общего с телом и ни с чем ему подобным. А потому расстается она вообще и с этим миром, и отходит туда, где ее место по заслугам ее. А что же иное заслужила она, как не уйти в Тебя, о Бог Предвечный, если ради этой смерти через любовь ты будешь ее жизнью. Чтобы совершилось это с нами, в том да поможет нам Бог! Аминь.»

Если честно, на протяжении всего фильма мое внимание больше всего привлекали две вещи — грудь Кирстен Данст, которая ну очень эстетично смотрелась и в свадебном платье и без платья вообще, и пару раз попавшая в кадр книга открытая на картине Джона Эверетта Милле «Офелия». В общем параллели с Офелией можно провести уже глядя на афишу, поэтому эта маленькая деталь произвела на меня большое впечатление свой продуманностью.

Теперь абсолютно серьезно про само кино. Безусловно мысль донесена и раскрыта, лично мне очень понравился прием с двумя частями, ведь фильм раскрывает меланхолию как явления именно с двух сторон — в буквальном смысле и в метафорическом. За каждую часть отвечает одна из двух сестер, героинь Кирстен Данст и Шарлотты Генсбур, которые являясь очень разными одновременно с этим похожи. В союзе актерская игра и двухстороннее раскрытие сюжета вылились в потрясающий результат.

Если же смотреть на кинокартину как не историю о конце света, то я бы это назвала чем-то вроде «история о конце света для эстетов». Кто-то если захочет посмотреть на конец света пойдет на фильм аля «2012», а кто-то на Ларса фон Триера и в этом вся суть. Эстетически на мой взгляд «Меланхолия» безупречна, особенно меня поразило начало фильма, мощное сочетание замедленной съемки, яркого цветового решения и пронзающей музыки приковывает к себе и взгляды и мысли. Впрочем, Вагнер и цепляющее цветовое решение сопровождают весь фильм от начала до конца, что не может не радовать. Если вы не любитель фон Триера и боитесь заскучать во время просмотра — просто посмотрите начало этой кинокартины, серьезно.

Досмотрев фильм до конца, я пришла к выводу, что это далеко не худший вариант конца света и смерти в принципе, умирать, так красиво. И безусловно Джон пропустил все самое интересное. «Меланхолия» это симбиоз потрясающей красоты и мощного энергетического посыла, а так же идеальный конец света для таких эстетов и идеалистов, как я.

Почему же тогда 9? Потому что меня не тянет пересмотреть этот фильм, разве что начало. И не потому, что он достаточно длинный, не потому, что он достаточно мрачный, не потому, что слишком глубокий, не потому, что не хочу задумываться. Я как раз такие фильмы обычно и пересматриваю. Но видимо конкретно эта кинокартина, по неизвестным даже мне причинам, не вызвала во мне должного трепета.

9 из 10

Представьте: вы любуетесь на нечто прекрасное, не важно — закат это, или, например, тарелка, до краев полная только что сваренными макаронами. Вы, скорее всего, понимаете неизбежность того, что произойдет после: макароны будут съедены — вы будете сыты; солнце сядет — наступит ночь. А теперь представьте, буквально на секунду (больше — опасно), что не представляете себе, что будет дальше. Вы — ребенок, который впервые хочет залезть на дерево, а добравшись до верхушки, не знает, как с него слезть. Все просто: вы не знаете, наступит ли ночь, и что же будет с макаронами.

Вот и в «Меланхолии», как написано в титрах, Ларса фон Триера — то же самое: человечество уже забралось на дерево, а как слезть с него не знает (и совершенно не понятно как себя вести там — на верхушке). Сюжет раскрывается (скелетно) еще в предисловии — Триер не скрывает: все случится, как бы вы этому не противились. Визуальными метафорами, все в том же предисловии, он характеризует главных персонажей, двух сестер: Клэр (Гейнсбург), Джастин (Данст).

Как это принято, в этом вашем арт-хаусе, фильм оставляет некоторые вопросы: почему именно эта милая Джастин вдруг стала жестить и буянить: то трахнет кого-нибудь, когда в разгаре свадьба, то невзначай свалит с нее в ванную и там запрется. Безусловно, это болезнь. Но природа этой болезни раскрыта минимально: в отношениях родителей ли дело, или в роке, нелепой случайности — не ясно.

Понятное дело, что некоторые вещи нужно принимать как данность. Будем считать, что ее болезнь — как погодонеустойчивость: чуть что — изменение давления. Но ведь и это не крайний вопрос. После фильмов Триера главным и крайним вопросом всегда остается другой: почему так? Почему у него такие люди? Откуда такое отношения к женщинам, откуда этот комплекс? Это искусственно сформированный бунт, или реальное мировоззрение, созданное в его окружении? Эти линии тянутся из фильма в фильм, то накаляясь до красна, то лопаясь, становясь до нелепого смешными.

Ларс фон Триер снова снял фильм Ларса фон Триера. Типичные для него персонажи — женщины. Одна — Джастин — с бесовщинкой, ярко выраженной и неконтролируемой; вторая — Клэр — «блаженная», понимающая всю неотвратимость ситуации, и делающая все возможное, но не имеющая и малейшего понятия, как же с этим совладать. Все просто: вместо того, чтобы снять два фильма про двух разных женщин, именитый датчанин снял один.

«Меланхолия» — не плохое кино, ни в коем случае. Несмотря на все эти трясущиеся камеры, крупные планы, прожектора-планеты и писающую Кирстен Данст на поле для гольфа. У фильма всего одна проблема: ненависть ко всему окружающему. Режиссер открытым текстом говорит: я вас ненавижу, и хочу, чтобы вы все умерли. Он — Джастин. Он, напоказ, знает, сколько фасолин в бутылке. Он понимает неизбежность конца, и старается вскарабкаться к самому жерлу, чтобы, когда начнется извержение, смирившись прыгнуть в бездну.

Эпатаж ради эпатажа — штука опасная. Особенно, когда настоящая реальность съехала в сторонку и осталась только придуманная, где все распоследние уроды и показушники. В каком окружении живешь, таким, как говорится, и становишься — и тут уже не важно: сам ты его выдумал, или оно такое в действительности.

Конец света по-фон Триеровски: сквозь призму отношений двух его противоположностей, архетипов его персонажей; невероятно мрачный и безысходный, и оттого настолько в самом себе заблудившийся. Все просто: если ждешь меланхолию, она обязательно тебя настигнет; создавая же настроение, сам себя в него погружая, гораздо проще пережить происходящее: будь то сломанный ноготь, или конец света.