Рецензии

Каждый новый фильм Ксавье Долана доказывает, что он скорее оператор, клиповик, чем режиссер. Он чувствует камеру, любуется бликами, проездами, крупными планами, освещает модную проблему гомосексуализма, молодой, смелый — но ему на удивление нечего сказать. И если вы включите фильм Долана сразу после фильма Озона, Ханеке, Тарантино — любого зрелого мастера, вы это почувствуете с первых же пустующих и пустующих кадров, ни на что не нанизывающихся. Но Долан, в общем-то и снимает о том, что знает: почти в каждом его фильме обязательно будет кухонный стол, долгие разборки возле него, трудные подростки, непростые мамочки, машины, стоянки, истерики, геи, любование и фактура ухождения по парку в даль. Это всё трогательно, но даже рядом недостаточно для того, чтобы называться молодым гением. Долан снимает довольно однообразные клипы. Иногда восторженные, иногда депрессивные, иногда восторженные и депрессивные вместе, но ни до сути восторга, ни до сути депрессии он даже не дотрагивается.

Новый фильм Долана — про смерть. Даже с опорой на пьесу, чей-то предположительно зрелый текст. И снова — холостая очередь. В фильме Долана нет смерти, нет обиды, нет семьи, нет прошлого, нет будущего, а есть красиво снятый наигрыш вокруг фантомного, заявленного СПИДа и какой-то страшной ссоры с семьей. Забавно, что этот фильм удивительно похож по недостаткам на недавнюю работу другого «гениального визионера» Антона Корбейна «Лайф»: симпатичный мужчина приезжает домой, в родное гнездо, скрываясь от славы и успеха, все по нему скучали, всем его недостает. Сняты какие-то действия, разговоры в комнатах, совместный ужин с претензиями — и ничего. Нет ни настоящего героя, ни его прошлого, ни его настоящего, ни его семьи, ни трепетности родного дома. Надо отдать Долану должное, что его визит к родным намного симпатичнее и камернее, но замечательные крупные планы Марион Котийяр, болезненно смущающейся а ля Елена Яковлева, не могут спасти отсутствия веры в её принадлежность к этой семье, в её детей, в эту историю и все рассказываемые истории вообще.

Если Долану и удается немного придерживать зрителя интригой «скажет-не скажет, и если скажет, когда», то всё это сработает скорее на девственного зрителя-школьника-студента. Уже после 20 минут становится понятно, что если Долан не разыграл первую комбинацию, то не сможет разыграть её тем более в усложненном варианте с нагнетанием страстей. Если берешься натягивать такой драматический лук, то либо его так и не отпускаешь, либо отпускаешь, будучи готовым поразить и тронуть сильнее. (И снова привет Озону с «Францем». Они теперь с Доланом словно идут нос в нос во всех кинотеатрах мира с одинаково скромным прокатом, но с совершенно разными весовыми категориями).

Взрослые люди в «Всего лишь конце света» ведут себя не как взрослые, в них словно вселились какие-то обидчивые подростки и отстраненные клуши. Истерика есть, слова есть, детали есть — но ничто не прорастает вглубь, ничто не вырастает из глубины. Фильм даже рядом не дышал с ощущением собственной смерти. Ксавье пугает, но зрителю, видевшему «Любовь» Ханеке не может быть страшно. Этот фильм — милый клипчик про типа смерть, и он скорее бьет глубже по принятию и прощению своей семьи за её несовершенство, чем по настоящей трагедии конца. Ты можешь залететь в это кипящее неудовлетворенностью и претензиями гнездо, где почти все курят, но принципиально по-разному, — попрощаться с ним наедине с собой и уйти в это заканчивающееся наедине с собой. Человек рождается один, живет один, понимает себя более-менее один и умирает один. Банальность, но Долану, пожалуй, удалось это зацепить. Новость о твоей смерти иногда может быть неуместной и лишней в семье, научившейся кое-как жить без тебя, и попытка навести мосты только отчетливее и страшнее обнажает необратимое проседание почвы, от которой ещё труднее оттолкнуться, чтобы взлететь.

И, несмотря на всю пустоту абсолютно топорной и беспричинной истерики Касселя, которую уже записали в лучшую его роль, хотя он играет злодея и чудовищ в каждом первом фильме и по лучшим поводам. Несмотря на абсолютно никакую маму, с потугой на ярко-изумительных альмодоваровских мам. Несмотря на бессмысленно психопатичную сестру и аморфного главного героя, есть в этом фильме, пожалуй, три удивительных несколькосекундных момента. Конечно же, это клипы-воспоминания, клипы-ощущения, клипы-созерцания по сути, но именно в этих крошечных вспышках талантливый оператор Долан добирается до зрительского нутра. Ему нечего рассказать тебе про жизнь, но зато он может покатать на красивой карусели. Это, конечно, не атомная бомба «Любви» Ханеке, после которой не можешь дышать от рыданий, это микроинъекция, когда выходишь в недоумении, а потом услышишь веселую песню про любовь Пикассо в тени деревьев и заплачешь. Потому что иногда именно контраст самой глупой и беззаботной дурашливости ярче всего соединяется с горечью утраты. Долану не нужно бы работать макродозами, потому что всё равно у него пока получаются клипы — клипы яркие и клипы блеклые, пробуксовывающие.

Если бы однажды Долан полюбил зрелого, умного сценариста, и они вместе стали снимать кино, причём сценарист бы проговаривал Долану идею, смысл и акцентировал уникальные детали, которые нужно снимать — цены бы этим ребятам не было. Но пока «визионер» Долан может порадовать только свежестью, задором, целомудренной смелостью. Никто не наполнил фантастически милым лицом Котийяр весь кадр и не держал эту прекрасную ноту, держал так почти нагло. Никто не замусолил шрам Ульеля до состояния какого-то почти символа. Мало кто так сливал финал абсолютным нерешением конфликта и банальностью — и спасал его одной песней.

В этом сюжете была, пожалуй, одна золотая жила — возможность показывать и показывать одну проблему в её такой милой временности через другую проблему, которая настолько страшна, что хочется ухватиться даже за временную проблемность. Пока у тебя есть время. Сам ход пьесы позволяет отдаться созерцанию, примирению — и это как раз то, что Долан может красиво снять. Но что делать с репликами, с настоящестью, с достоверностью прошлого и будущего, истерик, которые придется созерцать? Можно сказать — вино молодое, недоброженное, недооблагороженное. Но тогда и продавать его зачем с этикеткой пальмовой ветви?

Этот фильм называют «зрелым Доланом». И это, пожалуй, первый его фильм, который меня тронул и вообще запомнился. Но не надо бросаться словом режиссер, продавать 10 грамм филе в требухе по цене 2 кг. Этот парень уверенно и крепко держит камеру, он умеет пользоваться рупором и кричать в него, он даже уже заслужил право и возможность долго в него говорить. Но проникновенный текст ещё не родился. В каком-то смысле мастер уже есть, но автора ещё нет.

Это хорошая работа. именно так — не идеальная, не превосходная, а хорошая. посмертная маска-слепок с отходящей души, которая уже знает свой срок, и этот срок короток. ожидания от картины были велики и нельзя сказать, что не были оправданы — просто ты получил другое, но не менее важное. мысли и ощущения перед просмотром смешались вокруг чего-то вроде озоновского «Времени прощания» и «Августа» с неподражаемой Стрип и того было волнительно. Было предвкушение семейных драм, ярких диалогов и по итогу все же жизнеутверждающей ноты о том, что дом это дом и там тебя ждут\примут и поймут или по крайней мере ты станешь сильнее.

А что решил сделать\показать Долан? А просто — то, как мы ломаем друг друга, словно хворост через колено — механически и безжалостно, на уровне инстинктов, словно всегда будет второй шанс, словно можно в любой момент начать сначала, словно всегда можно объясниться\доказать\найти нужные слова — и все исправится. Потому что каждая боль такая важная, и каждая точка зрения единственно верная и только это имеет значение. и что роли наши расписаны и осознанно приняты, как догма. жизнь прекрасна, но не смотря на это она порой так скоротечна, что уже не важно что было вчера и кто кого сломал, сегодня может случится так, что найдутся и слова и время и осознание, но не будет кому это все преподнести. И, да, тогда наступит всего лишь конец света — чьего-то одного, но мир не рухнет, просто придется научится с этим жить. такие вот вроде даже не истины, а клише, жуткая банальность, пожалуй, на что можно отмахнутся из серии «ещё одна сопливая киношка о том, что надо ценить каждый день, как подарок» — и в это, кажись, даже справедливая мысль. только почти театральный подход, малое количество действующих лиц и эмоциональные взрывы героев «как в жизни» заставляют тебя не чувствовать себя обманутым, потому что тебя «накрывает» и ещё пару часов после просмотра ты бредешь где-то, почти не думаешь и почти не плачешь.

Не являясь профессиональным дегустатором ни в чем, но считая себя гурманом-любителем по отношению к жизни в принципе я определяю реакции органов чувств через простую парадигму «да или нет», «вкусно — не вкусно», «чувствую или мимо» — так вот мне было «не мимо» и для меня это не мало. Спасибо.

П. с. уж не знаю насколько бы я советовала этот фильм всем, но судя по тому, что скучающие группки зрителей все же уходили где-то на середине ленты — отказаться никогда не поздно

8 из 10

Страницу и огонь, зерно и жернова,
секиры остиё и усечённый волос -
Бог сохраняет всё; особенно — слова
прощенья и любви, как собственный свой голос.

Иосиф Бродский.

Он меня просто размазал. До этого так бесцеремонно манипулировал моими чувствами, пожалуй, один только фон Триер. Хирургия последнего была правда на порядок грубей и циничней.

Наверно, тут сошлось очень много личного. Я, как и главный герой — гей. (Фильм не об этом, сразу скажу). Я, как и главный герой отчуждён от своей семьи. Луи сам уехал на 12 лет… Даже родная мать сбилась со счёта — сколько ему лет. Я всех родных растерял. Разве что, бабушка — ей сейчас 91. И я раз в полгода заезжаю к ней на полчаса и все эти полчаса держу её за руку. Остальные родные мной не сильно интересуются. И я, признаться, тоже. Как и я, главный герой фильма талантлив… Правда он, в отличие от меня, успешен и известен. Но и на меня тоже посматривают с любопытством из родных пенат — что же у него там творится, в его этом Богемном далёко?

Так что, по всем, каким только можно пройтись болевым точкам, Ксавье прошёлся. Я сидел, матерился и ревел как дурак… не знаю сколько. Треть фильма наверно. Хорошо ещё, что зал был маленький, а я был первый покупатель билета: лёгкая рука билетёрши выбрала мне первый ряд первое место — причём я был единственный в этом ряду. Это была рука Бога: никто не мешал реветь и материться…

Успешный писатель приезжает к себе домой, где он не был двенадцать лет, чтобы сообщить всем, что он болен. Скорей всего — смертельно, и скорей всего, чтобы попрощаться. Ему страшно. Он боится и неотвратимого будущего. И пустоты и неизвестности между ним, Антуаном — его старшим братом, Сюзанной — младшей сестрёнкой, своей матерью и человеком, которого он в глаза не видел, но который тоже стал частью семьи — женой брата Катрин. И вот сейчас эту пустоту и неизвестность придётся заделывать своим откровенным признанием. «Они любят тебя» — говорит ему мать, оставшись наедине. «Будь к ним снисходительней. Прости их.»

Это был первый момент когда я (хихикавший до этого и бодро матерившийся) притих со слезами на глазах.

Семья Луи, обычная провинциальная семья. С руганью, которая стала семейной традицией. С запутанным клубком отношений, скрытых обид и невысказанных упрёков, непонимания, притирок и придирок и — любви, которая стоит за всем этим. А ещё — всей этой безжалостной бытовухой (мать её!) Зря я хихикал. Не так ли мы с мамой ругались, когда она была жива. Мы оба были лидеры, я был свободолюбивый и инфантильный нарцисс, мама была независимой и пожертвовавшей всем ради меня гордячкой, которая задыхалась от всей этой заурядности. Мы просто орали друг на друга, колотили посуду, я запирался в своей комнате, она врывалась… Фу, мерзко это всё вспоминать… Наверно, главное, с какого-то момента мы перестали слышать друг друга…

Короче, вскрыло меня!.. Что говорить.

Но, как там у классика?.. «каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Посмотрите внутрь своих семей и скажите мне, действительно вы искренни и доверяете всё, что чувствуете тем, с кем Бог свёл вас идти вместе по этой жизни?

Обнажив такой вот контраст между неприглядной неумелостью и обыденностью в семейных отношениях родных Луи и огромной недоговорённостью и желанием быть любимым и любить — Долан сделал меня сопричастным разыгрывающейся драме.

Весь фильм Луи распутывает этот клубок сложных и порой абсурдных привязанностей между ним и родными. Остаётся один на один с каждым из четырёх членов семьи. А ещё — наедине с самим собой, со своими воспоминаниями. Мне тоже хорошо знакомо это чувство. Я часто бродил вдоль панельных застроек, где я жил или учился двадцать, двадцать пять лет назад. Поиски утраченного времени приносили мне боль: я понимал, прошлое осталось лишь в воспоминаниях. Вот они — эти же люди, эти же кирпичи и панели, этот же каштан под моим (бывшим) окном. Но всё это сегодняшнее и для меня ничего не значащее… Всё, что я любил, осталось в моём мозгу. Встретившись с этим в реальности, я ничего не чувствую.

Главный герой ещё /смертельно/ болен. И он приехал домой не только ради прощания. Я думаю, он приехал за прощением, чтобы уйти с миром. Так что, эта семейная драма, развернувшаяся за полтора часа картины, ничто по сравнению с ужасом одиночества внутри самого героя. Ещё один горький вывод картины: имея вокруг столько близких, любящих тебя людей, ты всё равно остаёшься один на один с жизнью. И очень часто тебе нечего сказать, оказавшись лицом к лицу с «глухонемой вселенной».

Маленькая драма, ограниченная одной семьей, и причины которой до глупости просты. На протяжения всего фильма не покидает легкое стеснение от того, что как будто подглядывания за героями, как будто раскрывается что-то слишком личное.

Роли сыграны актерами такого уровня, который позволяет при неоспоримой силе внешности переродиться в скованных, заикающихся, вызывающих раздражение и жалость униженных «маленьких людей». И, по сюжету, при воссоединении семейства, сразу вслед за недолгой радостью, эта самая униженность, прогрессирующая долгие годы, в момент объединения семейства, вскрываетсч, как гнойник, и выливается гневом, агрессией, истерикой и слезами. Накопившиеся слова наконец прорываются, не принося, однако, ожидаемого избавления.

Герой Гаспара Улье приехал спустя 12 лет, в течение которых общение с родственниками ограничивалось поздравительными открытками, чтобы рассказать семье о своей неизлечимой болезни и вероятности скорой смерти, но каждая попытка озвучить цель своего визита, становится лишь поводом для возобновления брани. Драма в том, что погрузившись в каждый в свои переживания, члены семьи так и не дали возможности долгожданному гостю высказаться.

Хочется отдельно отметить ставший совершенной неожиданностью фрагмент воспоминания о первой любви главного героя, который шарахнул по привыкшим к довольно неторопливому и чуть затянутому течению фильма, органам чувств. От полученного шока впечатления еще ярче, и сцена так и стоит перед глазами спустя почти неделю после просмотра.

Оторваться от экрана невозможно, 95 минут фильма показывают настолько убедительный стресс героев, что, кажется, чувствуется запах дыма сигарет, закуриваемых ими одна за одной. После выхода из кинозала, ощущается тягостная эмоциональная истощенность, которая через некоторое время сменяется умиротворенным созиданием и смирением.

Приятная картина, затянутая и резкая, приглушенная и громкая одновременно.

Возвращение под родную крышу – момент волнительный. Позади годы добровольной разлуки и десятки прилежно исписанных, но одинаково холодных поздравительных открыток, впереди же только слова. Семью хочется расспросить о многом: как жили без него эти двенадцать лет, что было и почему так стало. И, конечно, нужно рассказать о себе, промолвить признание о неумолимо испаряющейся из телесной оболочки жизни… Луи покинул дом, когда был еще юношей, а теперь он взрослый, состоявшийся и состоятельный человек. Он решился вырваться из гнезда, чтобы жить, как велело сердце, но почему же сейчас слова застревают в горле? Не оттого ли, что изумление при виде выросшей сестры столь велико? Не потому ли, что в глазах резкого брата заметна горечь старшего, который не сберег младшего? И не оттого ли, что за жеманным гостеприимством матери скрывается обескураженная пустота? Семья изменилась, да и он теперь другой. А хочется быть прежним, хоть ненадолго, хоть на день. Только бы сказать, решиться, простить... Всех, но больше – себя.

Какими же разными могут быть эмоции, когда не получается сказать главное. Насколько же пустым становится общение, когда не знаешь, с чего начать, чем заинтересовать и как открыться. Сними эту ленту кто-нибудь другой, и беспомощным потугам за семейным столом могло не быть конца. Но у Ксавье Долана по его же собственной традиции непременно найдутся утопически яркие, лучезарно жизнерадостные клиповые вставки, которая возродят образы воспоминаний и помогут взять очередной психологический барьер. Блудный сын – идеальный герой для молодого классика кинематографа и традиционного любимца Канн, и речь не о сексуальной ориентации, самопроизвольно порождающей неловкость в разговоре. В личности молчаливого Луи сконцентрированы авторские тезисы о могучей силе одиночества, о зажатой в тисках недосказанности любви, наконец, о расплате за желание обособиться. Не от вящего недоверия так происходит, а от утраченной уверенности, что кто-то способен его хотя бы выслушать.

Тяжело подобрать нужные фразы, если внезапно осознаешь, что прежде незнакомая жена брата оказывается самым чутким и самым сострадающим членом семьи. Взаимная неловкость в разговоре приобретает шокирующий размах, но это и неудивительно, ведь пьеса Жан-Люка Лагарса, экранизированная Доланом, славна своим проникновением в человеческие души, а для этого внимательный взгляд важнее дежурных фраз. Когда на экране талантливые, яркие и популярные звезды современного французского кино раз за разом мямлят в страхе нанести обиду – это страшит посильнее брошенных сгоряча реплик. Семья Луи состоит из очень разных людей, и было бы ошибкой считать взрывного старшего брата условным «уродом». Долан не концентрируется на конкретных недостатках, ясно давая понять, что ими здесь не обделен никто. Но в том и состоит особенность нынешнего почерка канадского самородка, что он без лишнего шума, а вполне тактично указывает на причину семейного разлада – равнодушие.

Три слова, без которых у Луи не обходилась ни одна открытка, подобны жутковатому антиподу самой желанной фразе «я люблю тебя». Беглец из отчего дома с давних пор привык прятать себя в бездушное «да я… нормально», и что особенно грустно, эта закрытость не была продиктована природной нерешительностью. Очевидно, он однажды убедил себя, что его в этом мире не способен понять никто, и такая убежденность просто не могла не войти в тяжелое противоречие с сыновьей и братской любовью. Не приходится изумляться нерешительности Луи, постоянно откладывающего момент страшного признания – слишком многое проносится перед его глазами за один-единственный день. Неизвестно, в какой момент боль молодого человека особенно сильна: от выплескивающего многолетнее раздражение брата, от впервые накрасившейся ради встречи и утопающей в клубах табачного дыма сестренки, или же от матери, открыто признающей свое непонимание, не мешающее, однако, любить. В этом и заключен смысл довольно абсурдной, по своему наполнению, встречи спустя двенадцать лет – в демонстрации любви, которая никуда за это время не делась, а лишь обрела трагические нотки, звучащие полноценной элегией душевного одиночества.

Долан не отказывает себе в удовольствии поиграться символами. Попадающие несколько раз в объектив часы с кукушкой – метафоричное изображение дома, откуда тепло не может до конца испариться. Нарастающее напряжение – отнюдь не главный атрибут картины. Множество высказанных слов и пара десятков – невысказанных, не имеют такого значения как искренние слезы, увлажняющие глаза каждого члена семьи. Вот для чего режиссеру потребовался цвет французского актерского цеха. Лишь искренняя, порывистая игра мастеров смогла передать настоящий драматизм пьесы Лагарса со всеми ее намеками и полутонами. Ощущение сопереживания дорогого стоит, особенно когда его удается добиться за внешним равнодушием и показной агрессией. Загадочный Гаспар Ульель, порывистый Венсан Кассель, кроткая Марион Котийяр, растерянная Леа Сейду и экстравагантная Натали Бай оказались достойны друг друга в печальном танце, по окончании которого – трагическая пустота. Заметно повзрослевший Долан оставляет шанс, что однажды она заполнится, и конец света хоть ненадолго отложится.

Лев Толстой когда-то сформулировал простую и очевидную истину: все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. И увидевшая в этом году свет картина Ксавье Долана «Это всего лишь конец света» приглашает нас провести вечер в компании как раз такой уникально несчастливой семьи, ставя перед зрителем и перед самим собой вопрос о природе настоящего родства и того, что делает семью семьёй.

Фильм начинается с внутреннего монолога главного героя по имени Луи (Гаспар Ульель), который возвращается к своей семье спустя двенадцать лет разлуки, чтобы сообщить о своей смертельной болезни. Стремясь вдохнуть жизнь в отношения с родными на пороге смерти, Луи всё же осознает, что ему скорее удастся создать иллюзию воссоединения, чем восстановить подлинное родство. Дома его ждут с нетерпением мать (Натали Бай), брат и незнакомая ещё с Луи невестка (Венсан Кассель и Марион Котийяр) и сестра, которая почти не помнит его (Леа Сейду). Но идеальный, казалось бы, момент семейной встречи изначально даёт трещину, и мы, подобно герою, сталкиваемся с отчуждением и натянутостью в общении с родственниками. Долан один за другим разворачивает конфликты, показывая и проблему отцов и детей, и разных мировоззрений, и разрушающей силы затаённых обид. Все вокруг пытаются сплотиться вокруг Луи, измученные непониманием и усталостью друг от друга, но он не готов принять на себя груз такой ответственности, будучи, по сути, таким же измученным. Измученным становится и зритель, лишенный ощущения катарсиса от разрешения конфликтов и противоречий на экране. Начинаешь чувствовать себя случайным попутчиком, который становится невольным свидетелем семейных сцен. Единственный вывод, к которому нас подводит режиссер, это тщетность, и, признаться, это первое впечатление, которое оставляет после себя картина.

Долан становится весьма «доланистым», в очередной раз демонстрируя свои коронные приёмы: безумно красивая и утонченная визуальная сторона фильма, сборная солянка саундтрека и не-такой-как-все загадочный главный герой. Не лишая картину некоего обаяния, он всё же оставляет впечатление ленивой работы, не желая поднимать заданную некогда высокую планку, или же просто до нее дотянуться. Паузы затягиваются, диалоги провисают, помещая тебя в безвоздушное пространство и заставляя ожидать окончания сцены с нетерпением.

Но не все так плохо в датском французском королевстве. Благодаря этой нарочитой неловкости мы погружаемся в атмосферу происходящего, со-переживая героям и с героями, ощущая те же эмоции, плача и смеясь вместе с ними. Картина обладает высокой, если можно так выразится, эмпатичностью, захватывая в эмоциональный плен, не вдаваясь при этом до грубых манипуляций и пафоса. И ты выходишь из кинотеатра с мыслью, что родство — это нечто большее, чем кровные узы.

В итоге, фильм можно и стоит смотреть, хотя бы для того, чтобы полюбоваться его красотой и в очередной раз задуматься над ценностью взаимопонимания. Но если вы больше любите получать ответы, чем искать их, лучше проходите мимо.

Фильм очень тесный. Как у Достоевского — низкие потолки, гнетущая атмосфера, в глазах темно и хочется выбежать куда-нибудь в поле. Режиссер постоянно держит в поле зрения лица героев крупным планом. Со всеми их эмоциями, скрытыми и явными, адекватными и неадекватными реакциями, полной гаммой чувств и естественных переживаний. Помимо довольно морально тяжкого сюжета, суть которого объявляется зрителям в самом начале фильма, чтобы просмотр раем не казался, помимо предсказуемого, на надрыве, практически истерического давления, внутренние переживания героев написаны на их лицах и это кроме того, что они довольно часто прорываются наружу, — помимо всего этого на зрителя оказывается еще и странное физическое воздействие. Эффект присутствия полный, особенно, если смотреть фильм на французском (он есть и с субтитрами). Не видно ничего кроме лиц и тел действующих лиц, краем глаза улавливается то обстановка в доме, то пейзажи за окном, то чье-то вмешательство в пространство, которое уже стало твоим. Подобная манера съемки встречается, но ни один фильм не передает во всей полноте воздействия на зрителя самыми разнообразными аспектами.

Тема фильма реально грузит, заставляет думать, причем сейчас же, в коротких промежутках между диалогами, когда тебе дают время отдышаться. Звуковой ряд очень оригинальный, очень необычный, он тоже убивает, накладывается в виде окраски на раздирающие тебя противоречия. Фильм вообще дается совсем нелегко. Приходится постоянно прислушиваться к самому себе — непонятно, до какой степени то, что происходит на экране, для тебя хорошо или плохо. Есть какая-то крайность, но сразу ее не разберешь. Постепенно сомнения исчезают — фильм реально крут, а послевкусие, которое держит тебя даже через сутки после просмотра, тому подтверждение.

Сюжет очень прост, что может быть проще, именно в простоте и скрывается все гениальное. Главный герой приехал домой с неизлечимым диагнозом. Дома не был 12 лет и он по очереди говорит с сестрой, невесткой, мамой и братом. Тонкий психологизм и оттенки изменчивости состояний прекрасны. Эмоциями тебя накрывает с головой. Как своими, так и чужими. Фильм, определенно, не для всех, но тем, кому повезет уловить что-то по-настоящему важное где-то в глубинах режиссерской работы — очень разнообразный смысл, запрятанный где-то при работающей логике, эмоциональный, на уровне ощущений и звуков — тем откроется истинное наслаждение и они не забудут работу Ксавье Долана никогда.

10 из 10.

И даже больше.

Сказать, что я в восторге — ничего не сказать.

Не буду тратить время на краткое изложение фильма, расскажу только о своих эмоциях. Я советую этот фильм тем, кто ценит духовную содержательность фильмов, насколько хорошо читается диалог в глазах героев и всякие мелкие детальки, раскиданные там и тут. Мне «повезло», я сидела в ряду с дикими ценителями триллеров, экшенов и фильмов для широкой аудитории, вроде нашумевшего Дэдпула или какой-либо подобной откровенной фигни, и весь фильм краем уха слышала их комментарии и вздохи. Поэтому хотелось бы сразу предупредить — прежде, чем идти на этот фильм, гляньте другие фильмы этого режиссера, «Воображаемую любовь» или «И всё же Лоранс». За первые минут 10 вы поймете, и не пожалеете потом потраченных впустую (а я надеюсь, что всё же нет) денег.

Не устаю удивляться, как точно входят саундтреки в мои ушки. Каждый, как будто на заказ, и даже Dragostea Din Tei вызвал сначала легкий шок, а потом под воспоминания героя нахлынули и свои личные. Чувство юмора у режиссера есть определенно, просто показывается редко и чаще даже грустноватое какое-то. Но есть. Но смешно.

Тема одиночества всегда была популярна у поэтов, писателей и режиссеров — короче, людей творческих профессий. Естественно, они созданы творить, и если я художник, то я так вижу. А понимать? Кто будет понимать? Кому в жизни что-то важно, кроме себя любимого? Так и здесь. Герой едет делиться, едет сообщить, едет так, как в последний раз, а встречают его так, будто бы это первый раз и «в следующий раз мы подготовимся получше». А будет ли он, этот следующий раз? А нам остается открыть пошире глаза и ждать, ждать..

В этом непонимании и есть жестокость. Видимо, я легко ранимый человек, но минут 20 фильма из моих глаз действительно текли реки, ведь это так жизненно и так ярко. Ностальгия, разочарование, боль, обида, но при этом любовь, граничащая с психической болезнью — отличный набор для фильма, претендующего на звание одного из моих любимых.

10 из 10

Шестая картина великого и мною любимого Ксавье Долана получилась невероятно трогательной и эмоционально напряженной. Казалось бы обычная семейная драма, которую все так любят. Чокнутая мать, бунтарка сестра, неуравновешенный брат его скромная жена. Но нет!

Режиссер дарит нам историю человеческого предательства со стороны семьи и родных людей. Трагедия взрослого человека, чьи воспоминания связанные с детством и юностью не отпустят его никогда. На протяжении всего фильма мать признается главному герою, что она его все-таки любит!Но вот, парадокс, им никто абсолютно не интересуется, а родной брат и вовсе считает неуместным его присутствие. Нам всем прекрасно известно, что как бы нам не хотелось, семью мы выбрать не можем. Одна из главных трагедий героя, помимо смертельной болезни(вероятнее всего рак) отсутствие семейного очага.

В этой картине прекрасно абсолютно все начиная от музыки и заканчивая диалогами. Игра актеров завораживает и трогает до глубины души!Но по другому и быть не могло!Ведь актерский состав получился поистине звездный.

Финальная сцена выяснения отношений между всеми членами «семьи» рвет душу на части, так что невозможно сдержать слезы.

Спасибо, Ксавье, за неповторимый стиль и эмоции!

Это плохо. Вот так сразу - рубим с плеча. Без красивых вступительных оборотов, без начальной философской мысли, без оды молодому гению. Это очень плохо.

Я уже чувствую, как на мне ставят клеймо 'попкорного' зрителя и пролистывают вниз рецензию в красном цвете. 'Что он понимает в этой драме, в этом срезе жизни, где чувства доведены до предела, где видна каждая эмоция актёров, где диалоги написаны мастерским слогом?' Так вот, мои эстетствующие друзья - всё очень плохо.

В этом фильме есть лишь одна сцена, которая цепляет, и поставлена она мастерски. Но о ней поговорим чуть позже. А сейчас наш умирающий герой прилетает в отчий дом, где не был целых 12 лет. Его встречает семья, раздираемая обидами. И нет совершенно никакого желания описывать этих родственников по отдельности. Они абсолютно шаблонные и пустые. Они неинтересные, и это главная проблема фильма. Дело в том, что в 'разговорном' фильме важнее диалогов разве что персонажи. Зритель должен переживать им, сочувствовать и так на протяжении всего фильма. Вспомните 'Осеннюю Сонату' Бергмана? Вот там характеры. Там не станешь зевать через 10 минут после начала фильма. А тут? Мать - чудачка, сестра - оторва, брат - циник, жена брата - застенчивая милашка. Эти типажи можно найти во многих средних голливудских картинах. Подытожим: персонажи картонные. Теперь же давайте перейдём ко второй проблеме этого фильма - диалоги.

Не знаю, как там обстоят дела с пьесой, но в фильме диалоги написаны до ужаса отвратительно. Бесконечные паузы, хыканье, мыканье и так далее. Ни одной запоминающейся фразы (кроме начального монолога главного героя).

Пример (пишу по памяти, так что может быть слегка неверно, но суть передаю точно):

-И она назвала всех своих куриц одним именем, вот дура!
-Нет, она не дура, она - дебилка.

*Смех

Браво, блистательный Долан. И таким абсурдом напичкан весь фильм. Это невозможно слушать, и нет никакого желания относиться серьёзно к героям.

И камера которая вечно приклеена к носам актёров не добавляет этой картине даже толику художественного смысла. В игре именитых звёзд не увидел ничего стоящего. Ни шатко ни валко.

Это два главных греха этого фильма. Ведь если бы были интересные персонажи, развиваюшийся конфликт, более проработанные диалоги то это был бы... Это был бы совершенно другой фильм, и неизвестно, каким бы он вышел. Ну а мы имеем то что имеем.

Последнее несколько лет имя молодого талантливого режиссёра постоянно громыхает над небом Канн. И мне было интересно посмотреть, что это за молодое дарование, но руки никак не доходили. А после этого фильма... После этого фильма я обязательно посмотрю что-то ещё. Ведь если и остальные фильмы настолько плохи, то видимо, с моим вкусом что-то не так. Ведь не может жюри Канн делать из года в год ошибку. Что ж, поживём увидим.

А теперь, как и обещал, сцена, поставленная мастером - воспоминания главного героя, о том как они с семьёй каждое воскресенье выезжали на природу. Краски становятся яркими, а герой вспоминает моменты обрывками. Травинки, что щекочут ноги во время бега, силуэт отца рядом с машиной, взмах красного покрывала. Здесь режиссёр показал своё мастерство, именно такое и есть детское воспоминание. Яркое, обрывочное, образное. За эту 20-секундную сцену фильм получает хоть какие-то баллы от меня.

3 из 10