Рецензии

Выросший в строго католической семье, жившей в бандитском квартале Нью-Йорка, именуемом «Маленькая Италия», культовый ныне режиссер Мартин Скорсезе ненароком определил два корневых лейтмотива всего своего дальнейшего творчества — религия и криминал.

Сцена распятия в «Берта по прозвищу Товарный Вагон»; герой, возомнивший себя падшим ангелом, направленным на очистку мира от грязи, в «Таксисте»; покидающий главного героя ангел-хранитель, весь фильм наблюдающий за ним со стороны, в «Злых улицах»; спаситель в бесконечном круговороте почти дантевского Ада в «Воскрешая мертвецов», а также много чего еще — религия так или иначе фигурирует почти во всех фильмах выдающего итало-американца.

Первый религиозный фильм Скорсезе, «Последнее искушение Христа» (1988), снят по книге Никоса Казандзакиса. Иисус Христос, плотник из Иудеи, зарабатывающий на жизнь тем, что рубит кресты, постоянно слышит разные голоса и видения. Он догадывается, что избран, но не может понять, в чём его предназначение и кем он избран: Богом или Дьяволом. Иисус отправляется в странствие, чтобы выяснить это. В дороге его сопровождает Иуда Искариот. Данный фильм мог бы стать выдающимся, но его испортило то, что он до ужаса академичен, демонстрирует события и раскрывает персонажей, последовательно вырывая самые узнаваемые куски из Библии: превращение воды в вино, изгнание торговцев из храма, чудесное воскрешение мертвых. Хотя со своей целью — продемонстрировать священную для миллионов людей фигуру Христа такой же противоречивой, как любой из смертных, — фильм справляется. А большего от него и не требовалось. Скорсезе, как разочаровавшийся католик, хотел донести до зрителя ревизионистскую мысль, что нельзя слепо верить каждому слову, что сомнение в чем-либо — первостепенный путь к истинному познанию.

Действие «Кундуна» (1997), второго религиозного фильма Скорсезе, происходит в середине двадцатого века в Центральной Азии. Повествует он о жизни четырнадцатого Далай-Ламы, духовного наставника буддистов всего мира. Фильм подробно рассказывает о его детстве и юности, жизни в семье и вне нее. Но четырнадцатый Далай-Лама появился на свет в самое неудачное время: его страна и народ на грани погибели, нужно предпринимать постоянные попытки отстоять право Тибета на политическую и религиозную независимость, призывая мировое сообщество обратить на это внимание. «Кундун» больше политический фильм, чем духовный. Все внимание уделено именно борьбе Тибета за независимость. Вместе с мудростью новоиспеченного Далай-Ламы растет вероятность того, что коммунистический Китай начнет использовать более грубые методы решения проблем, желая прибрать Тибет к своим рукам. Вот только в основе буддизма, религии жителей Тибета, лежит идея пацифизма — исчезновения всякого насилия как явления, противодействия войнам и прочим видам проявления жестокости исключительно посредством их осуждения. Но идея и практика ненасилия — не одно и то же. Перед тибетскими буддистами встает вопрос: взять ли в руки оружие, тем самым предав идеологию, чтобы защитить свою страну? Но в этот раз Скорсезе, к сожалению, уже не был таким смелым, как при создании того же «Искушения Христа», практически лишив Далай-Ламу внутренних противоречий, хотя тот и является обычным человеком.

Нынешнее «Молчание» — уже третий религиозный фильм Мартина Скорсезе. Основан он на одноимённом романе Сюсаку Эндо, который привлёк внимание Скорсезе как католика ещё в девяностых годах своей темой молчания Господа при всех существующих в мире страданиях.

Иисус, как известно, оставил своим последователям задачу: «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари». «Молчание» демонстрирует исторический период, когда миссионеры оказались в самой консервативной стране — Японии. Христианство попыталось пустить корни, но государство почувствовало опасность и тут же запретило учение, боясь утратить власть над народом, который мог найти себе духовное пристанище, идеология которого идет вразрез с их идеологией. Но в отличии от японского фильма 1971-го года, также снятого по роману Сюсако Эндо, фильм Скорсезе уделяет большое внимание не только внешним, но и внутренним конфликтам.

Название фильма, как и одноименного первоисточника, обозначает молчание Бога, который наблюдает за творящимися ужасами, но почему-то бездействует. «Молчание» можно сравнить с некоторыми фильмами Ингмара Бергмана (у которого в фильмографии также имеется фильм с названием «Молчание»). Определенные переклички фильма Скорсезе с «режиссером некоммуникабельности» явно имеются. У Бергмана есть даже фильм обратный скорсезевскому «Молчанию» — «Сквозь темное стекло». Если у Скорсезе герои рьяно ищут Бога и не находят его, он молчит, то у Бергмана героиня никого не ищет, а Бог вдруг ни с того ни с сего является к ней (и не важно — сошла она с ума или нет). Вспоминается еще один фильм из «трилогии веры» того же Бергмана — «Причастие», где шведский режиссер подвергал сомнению истинность веры священнослужителя. Скорсезе, как и Бергман, мастерски пользуется искусством тишины. С помощью закадровых монологов, так любимых режиссером, прерывающих отдаленные звуки природы, выражается смятение Родригеса, а его психологический дискомфорт выражаются с помощью монтажных приемов Тельмы Шунмейкер — практически альтер-эго Мартина Скорсезе.

В Японии тоже есть католики, целые поселения, живущие в отдалении от цивилизации и тайно проповедующие Евангелие. Священник Родригез, сыгранный Эндрю Гарфилдом, вместе со своим напарником Гарупа, сыгранным Адамом Драйвером, проделывают долгий и тяжелый путь в поисках своего духовного наставника отца Ферреро (Лиам Нисон), который отрекся от религии.

Но центральный конфликт фильма все-таки заключается даже не в противоречии менталитета большей части японского народа с догмами католицизма. Не в том, что японские власти боялись за утрату своего авторитета, как когда-то римляне, казнившие Иисуса Христа. Заключается он в том, что герой Лиама Нисона, учитель-наставник персонажей Гарфилда и Драйвера, отрекся от своей веры, будучи до этого набожным человеком, который мог вынести любые муки души и тела. Скорсезе задается вопросом: что должно было произойти с человеком, чтобы отринул свой смысл жизни?

Подводя к ответу на этот вопрос, попутно раскрывая второстепенные сюжетные линии, демонстрируя затуманенные пейзажи феодальной Японии, талантливо снятые оператором Родриго Прието, Скорсезе трепетно создает атмосферу земного ада, вызванного столкновением мировоззрений, ментальных различий. Невольно вспоминается «Апокалипсис сегодня» Копполы, также рассказывающий о столкновении Запада и Востока. Только если один из персонажей «Апокалипсиса», полковник Куртц, сам провозгласил себя Богом, то персонаж Лиама Нисона наоборот осознает свою ничтожность как перед теми, кого он подвел, так и перед лицом Бога, ведь он отрекся от него, пусть и в угоду милосердию по отношению к бедным христианам. Герою необходимо было сделать трудный экзистенциальный выбор: отречься от своей веры, своих принципов, фактически приговорить себя к вечным мукам, прилюдно наступив на икону грязной ногой и плюнув на распятие, чтобы сохранить жизни ни в чем неповинных людей, или позволить им умереть долгой и мучительной смертью, но остаться приверженцем христианства до конца, так и не произнеся чудодейственного: «Отрекаюсь от своей веры». Простая формальность.

Ещё на этапе известий о съёмках фильма, было ясно, что он будет чрезвычайно несвоевременным, поэтому проблема не столько в самом кинопроизведении, сколько в том, в каких условиях оно вышло на экран. Сегодня, в эпоху конца каких-либо смыслов, тем более христианских, даже поборник смысла не сможет вовлечься в эту поверхностную, в сущности, теологию. Только каргоидное отношение к «высокому», помимо имени, вызывает некоторый поток «ритуального почтения» по известной поп-зрительской формуле — «фильм заставляет задуматься». Заставляет задуматься — это словесный заговор, родственный архаическим заклинаниям, призванным обезопасить человека от угрозы, что-то вроде позднейшего — «чур меня». Однако, если непритязательный, или напротив, слишком притязательный зритель просто покидает кинозал, не важно — молча, или шумно, то нуменобоязненный считает себя вынужденным отдать должное — «я не совсем понимаю, к чему ты меня понуждаешь, но я задумываюсь, я стараюсь, я интуитивно представляю».

Это новая регрессия к язычеству, порождаемая забвением стремления к нравственному преображению, где последнее переводится в компенсаторный сакральный культ Великого Непозноваемого, т. е. путь познания в забытьи оборачивается поклонением самому пути в страхе ступить на него. Именно поэтому, если отзыв содержит данное заклинание, или схожие с ним — «фильм со смыслом», «не для всех», в нём крайне редко проводится расшифровка интуиции, или подробное изложение содержания дум. И вроде как ничего плохого в этом нет, если бы не одно «но» — склонность не просто окроплять «возвышенное» ритуальными слезами, но и репрессировать тех, кто попрал преклонение, в особенности того, кто посмел пуститься в подробности своих дум без сопутствующих голословных шлок во славу Высокого. Я буду из числа тех, кто не считает заклинания уместными по отношению к данной картине, но не потому, что она не заставляет задуматься — мыслительный процесс перманентен, многое зависит от желания интенсифицировать его — а потому, что она не может бросить вызов.

Искусство вообще редко бросает вызов, способный повергнуть воспринимающего в духовный трепет, зачастую приходится делать уступки и принимать правила игры, чтобы не терять возможность участия в культурном процессе. Таких уступок требует и «Молчание», по крайней мере, по двум причинам, не считая чисто художественных: указанная несвоевременность, и авторская спецификация. Первый феномен сложнее, связан он, как с общей проблемой вовлечения секулярного человека больших городов в экзистенциальную драму, так и с частной проблемой вовлечения в драму религиозного характера. В первом случае, речь идёт о невозможности катарсиса, он более не работает, зритель предпочитает наблюдать со стороны, анонимно, никнеймно, и не вовлекается оттого, что опасается ответственности — результат привычки к инкубаторным условиям жизни, максимум на что он идёт — это на заключение компромисса в акте подмены преображающих чувств обезображивающими страстями.

И здесь интересна корреляция современного мироощущения с буддизмом, на сопротивление которого наталкивается христианство в фильме — это парадоксальный фактор неучастия, моральной отрешённости от мира при активном участии в нём. Не случайно менеджеры в 90-х — нулевых сменили трактат Сунь Цзы «Искусство войны» на «Бхагават-Гиту», которая более соответствовала переходу от вертикальной стратегии карьеры к горизонтальному скольжению по контрактам и проектам, к мобильности, позволяющей менять филиалы, фирмы и компании в охоте за одномоментной специализированной сделкой (фриланс), без привязанности, долга и сожаления. С похожей проблемой сталкивается падре Родригес, он жёстко привязан к Богу, Церкви, Догмам и Священным артефактам, буддисты заставляют его наступить на образ, и постоянно повторяют, что это всего лишь — формальность, что это только предмет (в тибетском буддизме даже боги, включая различные воплощения Будды — являются мыслеформами, грубо говоря — иллюзиями), но иезуит не может избавиться (отречься) от сопричастности божеству, он максимально вовлечён, до присутствия Бога в дощечках. Вот это и не понятно нашему времени, и здесь мы переходим ко второму случаю — неуместности религиозной драмы сегодня.

Эндо выпустил роман в 1966, в эпоху излёта неотомизма, но продолжающегося христианского ревизионизма, который к 70-ым годам в целом выдохся. В итоге, в 2004 году Гибсон ставит впечатляющую точку в ревизионизме, и сосредотачиваясь на dolorosa (скорбные страсти), окончательно закрепляет католический канон, отдавая последнюю резонансную почесть христианству на экране. Далее начинаются новые бои с религией под знамёнами Докинза, который в 2006 выпускает знаменитый опус «Бог как иллюзия», а в 2009 на экраны выходит картина Аменобара «Агора», которую тут же заклеймили «антихристианской агиткой», где — к слову — христиане, действительно изображены в неприглядном варварском виде, противопоставленном просвещению в образе учёной женщины философа. Коротко говоря — христианская драма потеряла всякий интерес, поэтому вышедший в прошлом году «Восставший/ Risen» Рейнольдса о римском трибуне ищущим тело какого-то еврея, который по слухам воскрес, прошёл незаметно, а в России даже не попал в кинотеатры. Под эти антихристианские настроения Скорцезе решает реализовать проект о сугубо теологических вопросах, которые интересуют его всю жизнь. И здесь мы переходим к авторской специфике.

Оставим вопрос о том, что авторские предпочтения, без оглядки на зрителя граничат с пренебрежением — это пережить можно, но вопрос о приводящем в смятение молчании Бога, многажды снятый в богословии и религиозной философии, вновь экранизируемый режиссёром в столь навязчивой форме вызывает как минимум отторжение. Ведь растягивание каждой сцены диктовалось именно этим вопросом, ощущение присутствия незримого молчания требовало — по мысли Скорцезе — дополнительного времени, которое на деле доводило действие до пыточной подвешенности, сравнимой с муками ямы, изображённой в самом фильме. Оттого, концепция божьей безучастности перекрылась редкой «динамикой» историко-этнографического характера, которая и вызвала гораздо больший интерес. Протяжно-трескучий голос мудро-лукавого инквизитора завораживал больше, чем всё остальное повествование, и даже больше, чем суть содержание самих диалогов с Родригесом. Пожалуй, гонитель Иноуэ — самый интересный персонаж в этой слишком травматичной авторской истории, он прерывает молчание и вырывает иезуита из цепких лап тягучих сомнений, которые от лукавого. В этом смысле Гибсон решительнее — его Гарфилд (Досс), вопрошая Господа в «По соображениям совести» получает ответ, и приговаривая — «хорошо, я понял», без толики сомнения идёт спасать раненных. Определённость и решительность сегодня ценится гораздо больше, чем тавтологические метания многостолетней давности.

В целом же, при просмотре не покидает какое-то странное чувство, что не смотря на явно лишнюю затянутость, Мартин «спешит» поведать историю, будто он сам понимал несвоевременность затеи, и прилежно реконструировал давние впечатления о книге в форме необязательного воспоминания, как ностальгирующий старик, помнящий сюжет, но подзабывший само импрешио. Поэтому картина больше похожа на результат личной дисциплины, формального ответа перед своей мечтой — снять на эту тему фильм, где режиссёра заботит не сама тема, а исполнение старого желания, которое уже давно перестало желать.

Насаждение христианской веры завсегда сопровождалось конфликтами, унесшими в могилу не поддающееся подсчету количество людей по всему миру. Прогрессивная религия, постепенно вытесняющая более старые, закаленные верования, стала камнем преткновения для многих народов, однако существенные изменения порядка были неотвратимы, ведь с каждым последующим с момента возникновения христианства столетием человечество все ниже спускало с себя саван безмолвного поклонения старейшинам, использующим давние писания и устои исключительно в собственных благах. Вера в Христа и божественное благословения продвинулась в самые отделенные уголки нашей планеты, тем не менее встретив нешуточное сопротивление среди аристократических кругов давней Японии, овеянной заветами буддизма и его специфического ответвления, известного как синтоизм.

Отказываясь смешивать свою извечную культуру с чуждыми верованиями, высокопоставленные японские чины огнем и мечом выжигали зачатки христианства на родной земле, не щадя никого, включая миссионеров и несчастных крестьян, нашедших в молитве успокоение души. И хотя жестокие, кровавые времена остались далеко позади, вплоть до середины 20 века в Японии относились к христианству с особым предубеждением, что на самом себе прочувствовал один из главнейших идеологов западной религии, писатель Эндо Сюсаку. Автор множества романов, повествующих о сложных страницах японской истории времен насаждения новых религиозных веяний, вложил в свое творчество не только известные задокументированные факты, но и обрамил их собственной болью, отнюдь не сломившей его, а придавшей сил бороться до самого конца за идеи, заслуживающие быть на слуху и обговариваться без страха быть наказанными. Одним из наиболее значимых трудов Эндо Сюсаку было «Молчание», пронзительный роман 1966 года, по праву считающийся жемчужиной творчества писателя. Пробив брешь в мракобесии японских застаревших устоев, Сюсаку при жизни увидел столь желанную экранизацию своего наследия, но даже с уходом автора в иной мир его влияние на культурные устои родины и всего мира ничуть не уменьшилось, о чем говорить нам еще одна долгожданная вариация классики, исполненная руками гениального Мартина Скорсезе.

Волею Эндо Сюсаку история переносит нас в мрачный и неприветливый XVII век. Христианская религия продолжает покорять широкие просторы, вплотную подойдя к границам Японии. Встретив ожесточенный отпор со стороны местной аристократии, бесстрашные священники, среди которых оказался и отец Феррейра (Лиам Нисон) продолжали нести слово Господне среди наиболее бедных и нуждающихся в помощи слоев японского общества, искренне веря, что божественное провидение не зря отправило их на эти земли. Однако христианство, как и любая другая религия, укрепляется не одними лишь молитвами. Оно требует постоянных жертв, как моральных, так и физических, в чем и убедился пораженный Феррейра. Отправившись в стан непримиримых духовных соперников, Феррейра понимал, на что идет и столкнулся с суровой действительностью, оказавшись в кандалах и без малейшего шанса на свободу действий. Потеряв связь с наставников и другом, преданные ученики Феррейры, Родригес (Эндрю Гарфилд) и Гаррпе (Адам Драйвер) решили отправиться за ним в само сердце Японии, искренне веря в божественную помощь. И на пути к желанной цели уверенным и целеустремленным молодым священникам придется столкнуться с самым отчаянным вызовом за всю их жизнь, после чего представление героев о мироустройстве более прежним уже не будет.

С христианскими мотивами у Мартина Скорсезе складываются непростые отношения. Наиболее известный фильм мастера, связанный с затронутой тематикой, вызывающее «Последнее искушение Христа», был воспринят публикой неоднозначно, но по прошествии времени обрел статус твердой классики, причем далеко неспроста. Скорсезе не подходит к религии и верованиям с позиции прилежного церковного ученика, а старается буквально вывернуть ее наизнанку, делая упор на острые физические страдания и неоднозначные откровения, от которых при всем желании отвернуться не получится. Так и в «Молчании» Скорсезе продолжает рассказывать историю, начатую им тридцать лет назад и нуждающуюся в родственном продолжении. Вдохновившись мыслями Сюсаку, режиссер понял, что роман идеально вписывается в его творческую нишу, и при умелом и, главное, смелом исполнении экранное «Молчание» способно стать невероятно дерзким и вызывающим манифестом, подпитывающим силы христианства в миг, когда оно так сильно в этом нуждается. История, поведанная Скорсезе от Сюсаку наполнена грязью, сыростью, болью и кровью. Здесь нет места ослепляющему лоску религиозной пропаганды, а показана дорога христианства в строптивые регионы такой, какой она была в действительности, и мы обязаны были увидеть это, чтобы наконец-то понять, на чем стоит вера.

Поведать мощь «Молчания» Мартину Скорсезе помогли великолепные актеры, согласившиеся стать частью тяжелого испытания, подвластного далеко не всем. Эндрю Гарфилд и Адам Драйвер сделали все от себя зависящее, чтобы зритель ни на миг не засомневался в том, что представленные на экране вещи выглядели достоверно как с визуальной, так и драматической части. В особенности хочу похвалить Эндрю Гарфилда, сыгравшего несколько заносчивого молодого человека, постепенно приходящего к пониманию того, что мир живет по несколько иным законам, нежели он привык. Гарфилд невероятно органичный в образе Родригеса и даже оттеняет своей игрой Адама Драйвера, хотя и последний выглядит уверенно и убедительно, воплотив у Скорсезе достойную похвалы роль. Нельзя обойти стороной Лиама Нисона, коему доверили не самую обширную, но определенно стоящую партию, насыщенную личностным трагизмом. Вернувшись в лоно драматического жанра, Нисон доказал всем скептикам, что заигрывание с боевиками нисколько не отразилось на его несомненном таланте. В «Молчании» один из лучших актеров современности показал свой истинный потенциал, заставляя забыть обо всем, когда он находится посреди кадра.

Будучи приверженцем традиций в работе над каждой картиной, Скорсезе выстроил вокруг героев «Молчания» подлинный антураж давней Японии со всеми полагающимися бытовыми ужасами, шокирующими привыкшего к удобствам современного зрителя. Подобное было критически важно для того, чтобы Гарфилд, Драйвер, Нисон, а также мы с вами смогли уловить настроение истории, понять, с чем приходилось сталкиваться миссионерам в далеком прошлом и стоили ли их усилия полученного результата. Мартин Скорсезе продолжает познавать истинный смысл через страдания, и нельзя оспорить факт того, что он истинный профессионал, отлично понимающий то, что ему нужно сделать. Ставя во главе антуража ожесточенную физическую приземленность, он возвышает веру до невиданных высот, еще раз напоминая нам, что жизнь и смерть всегда бродят рядом, но лишь от нас самих зависит само будущее.

В итоге хочу сказать, что «Молчания», это далеко не простой фильм. Он неспешный, но ведь ему и не нужна стремительная динамика. Такие фильмы необходимо чувствовать, их нельзя воспринимать одними только глазами. Мы никогда не узнаем, что мог бы сказать Эндо Сюсаку об экранизации Мартина Скорсезе, и все же у «Молчания» не отнять неповторимой драматической возвышенности, поданной откровенно жестким языком. Подходить же к просмотру фильма необходимо обстоятельно, так как вы должны точно понимать, с чем готовитесь столкнуться.

9 из 10

В чужой монастырь со своим уставом не ходят

Мартин Скорсезе, один из величайших режиссеров современности, шел тернистым путем к этому фильму целых 28 лет и вот, наконец, зритель смог оценить непростую для восприятия картину «Молчание», затрагивающую одну из самых сакральных тем — религию и веру.

Япония… Непостижимая страна для европейских умов XXI века. Что же могли знать об одном из самых закрытых государств в XVII, даже самые просвещенные умы того времени — священники? Но отправиться туда необходимо, ведь цель самая что ни есть благородная — нужно найти своего наставника — отца Феррейру (Лиам Ниссон) и продолжить распространение христианской истины в столько отдаленных уголках Земли.

Вполне вероятно, что такая драма как «Молчание» порадует верующих. Ведь несмотря на поражение христианской проповеди в Японии, картина показывает духовную борьбу священников-иезуитов с японскими властями, которые с помощью жестких карательных мер противодействуют засилию христианства в своей стране.

Несмотря на очевидность успеха нового учения и отклик со стороны самых нищих слоев населения Японии (ведь христианство предлагает после смерти вечный рай и бессмертие души, которые не предполагают изнурительный труд после очередного перерождения, а буддизм смерть трактует совсем иначе), собственно только наличие вечного «парадиза» и привлекло японских новоиспеченных христиан, но само христианство они трактуют совсем иначе и за что они приносят себя в жертву, — неясно даже им самим.

Проясняет ситуацию отец Феррейра, который уже провел в чужой стране много лет и достаточно смог изучить ментальность японцев, приблизиться к их культуре «изнутри» и даже выучить из язык; хотя изучение языка, как дань уважения стране и культуре, где ты находишься и нежелание выучить его во многом показало отношение и отца Родригеса (Эндрю Гарфилд) и отца Гарупе (Адам Драйвер) к Японии и ее населению.

И хотя оба священника пытаются проповедовать одно и то же — отношение к учению у них разное и это хорошо заметно становится ближе к середине фильма.

Японские чиновники, которые со вполне понятной агрессией вступают в борьбу с иноземцами, но потом понимают свою ошибку и больше не идут путем «выжженной земли», а играют на японском менталитете, дав понять своему населению, что отец Родригес — это в конце концов не Будда, и тем более не воплощение японского понимания Иисуса.

Японское правительство выигрывает битву за свою землю и свой народ, а Родригес делает свой мучительный выбор, понимая, что иногда среда и обстоятельства сильнее религиозных догм и убеждений.

Обязателен к просмотру

10 из 10

Сказать, что фильм был для меня самым ожидаемым — это ничего не сказать. Мартин Скорсезе — живой классик кинематографа, на восьмом десятке лет продолжает радовать киноманов своими фильмами. Конечно, далеко не все из них могут сравниться с его эталонными лентами, такими как «Таксист» или «Славные парни», но тем не менее для столь серьёзного возраста есть ещё порох в пороховницах у мэтра.

Религия, и в частности христианство, с самых юных лет интересовала Скорсезе. В молодости он даже хотел стать священником, но в итоге выбрал кинематограф. Тема Бога так или иначе проходит лейтмотивом через всё его творчество. Достаточно вспомнить духовный конфликт, раздирающий героя Харви Кейтеля в «Злых улицах» или набожность маньяка Макса Кэди из «Мыса страха». В его фильмографии были две ленты, посвящённые религиозной тематике целиком. Это скандальное «Последнее искушение Христа», в своё время подвергшееся обструкции даже в нашей стране, когда тема оскорбления чувств верующих ещё вообще не была актуальна в обществе и безумно красивый «Кундун», повествующий о детстве и юности нынешнего Далай Ламы XIV. Оба фильма провалились в прокате, но стали важными для определённой части поклонников кино в целом и Скорсезе в частности.

Долгий путь к «Молчанию» был тернист. Каждый раз что-то мешало воплотить амбициозный проект в жизнь. В подвешенном состоянии он находился несколько последних лет и уже успел смениться основной актёрский состав.

Все планы на грядущий «Оскар» были порушены и из-за позднего выхода ленты в прокат, и (что уж греха таить) специфичности её темы. В век, когда количество фильмов с оригинальными сюжетами, тем более в американском кино, неуклонно сокращается, академики как будто не заметили столь величественный фильм, предпочтя ему более нейтральные, хоть и неплохие работы. Номинации удостоился только оператор Родриго Прието, с которым Скорезе уже сотрудничал на «Волке с Уолл-стрит». Кстати, в отличие от «Волка…„Молчание“ снято действительно филигранно. Прието отошёл от той техники съёмок, что бросалась в глаза в предыдущем фильме Скорсезе, показав нам Японию 17 столетия во всей красе.

В отличие от довольно короткого романа Сюсако Эндо, который по формату больше тянет на повесть, режиссёр разошёлся не на шутку и посвятил этой истории почти 3 часа экранного времени. А ведь изначально он должен был идти на полчаса больше. Что ж, справедливости ради скажу, что концовка действительно несколько затянута. Это, пожалуй, единственное, что немного смутило. К актёрам и режиссёру нет никаких претензий. Они вложили в этот шедевр все свои силы и оставили кинематографу бесценный подарок.

А вообще история взаимоотношений стран Запада и Востока всегда интересовала меня, и Япония здесь не исключение. Удивительная страна с очень интересной историей и самобытной культурой. Географическое положение только способствовало этому развитию японцев, как ни на кого не похожей нации. Так что осталось ещё посмотреть первую экранизацию романа Эндо, которую снял Масахиро Синода в 1971-м году и сравнить два фильма.

На мой взгляд фильм «Молчание» об отношении человека к религии и вере, и том, как каждый человек приходит к этому. Для одних — это спасение от жестокой реальности, для других — это учение, написанное в священных писаниях и строго наставленное старшими, для третьих — это способ манипуляции и управления толпой. В фильме — это соответственно, крестьяне, священники и правители.

Конечно, впервые довелось мне увидеть такую непривычную картину: нищие японские крестьяне молятся с такой страстью и силой, что священники рядом кажутся клоунами. Оно то и понятно, не от хорошей жизни и не особо понимая выбрали христианство, их выбор предопределен страданиями, всем хочется верить в рай и спасение, когда сама жизнь — ад. Священники же это такие бойскауты, заучившие всю теорию, то бишь молитвы для обрядов прощения, крещения и т. д. Как только их вера сталкивается на практике с настоящими трудностями, то оказывается не очень-то их молитвы работают, а Бог все молчит, хотя он когда говорил с ними? Ну и правители, тут все ясно. Проще управлять страной/толпой, когда никто не занимается инакомыслием и не заигрывает с другими религиями.

Вообще, религия — это всегда сложно. Ни одна религия не учит плохому, не принято во всех бедах винить ее, виноваты безумные последователи ее и фанатики, как говорится. Но разве религия — это не изобретение самого человека? Не путать с верой. Снимать кино о религии, так вообще опасное для репутации занятие. Снять фильм и никого не обидеть практически невозможно, но Скорсезе уже в 3-й раз обращается к этому жанру. Сам режиссер в интервью говорил, что пытался зайти еще дальше. Судя по отзывам критиков, ему удалось.

Главный герой картины, отец Родригес (Эндрю Гарфилд) не верит, что его наставник, отец Феррейра (Лиам Нисон), отрекся от христианства, будучи на миссионерском задании в Японии. Чтобы лично в этом разубедиться, отчаивается на далекий путь со своим коллегой, отцом Гаррпе (Адам Драйвер). По прибытию их розовый мир рушится, а местные японцы оказываются даже «куда более христианинами». Истерзанные тяготами судьбы крестьяне спасаются лишь одной мыслью о рае, где все будет хорошо. Местный правитель, по совместительству инквизитор, хитро расставляет ловушки для священника, заставляя его наблюдать за страданиями жителей-христиан деревень, гибнущих ни за что. Поистерзав моральное состояние, периодически вызывает на словесные баталии, а потом снова в клетку, тем самым толкая Родригеса все глубже в вопросе своей веры. Проще казалось бы разрубить его пополам, но наблюдать за его душевными терзаниями, конечно, куда приятнее.

Фильм отличный, а у истории самой довольно грустный конец. Главный герой осознает бесполезность миссионерской работы, беспомощность как проповедника. Ведь оно как бывает, религия у толпы, а вера у единиц. Только в одиночестве отцу Родригесу удается услышать голос Бога. Хотя голосовое сопровождение в фильме, считаю, было лишним.

Визуальное и звуковое решение с первых минут вызывают у зрителя чувство безысходности и провального исхода миссии, создавая гнетущую атмосферу. Хоть действие происходит в стране восходящего солнца, за весь фильм только раз видим солнце и то через густую пелену тумана, словно намекая в каком блуждающем положении находятся сами миссионеры в поиске света.

7 из 10

Что происходит с хорошими режиссёрами?

Уверенно деградирует Тарантино: каждый его фильм после «Убить Билла» всё хуже и хуже, а «Восьмерка» просто отстойна. Очень разочаровал Том Тыквер своей «Голограммой для короля» после незабываемого «Парфюмера» и захватывающего «Интернешнла». Не говорю уже про Михалкова! Вот и Скорсезе встроился в тот же ряд. Уж как я удивился год назад, посмотрев «Волк с Уолл-Стрит», что такой фильм прошёл сначала мимо меня. Насколько живо, захватывающе снято. Смотрел я и предыдущие, тоже достойные, работы Скорсезе. И вот, «Молчание». Что можно сказать? Конечно, можно тактично промолчать, но, не видя здесь ни одного отрицательного отзыва, я хочу выразить своё мнение.

Странно, что люди сейчас редко обращают внимание на актёрскую игру. Они оценивают сюжет, съёмки, ещё что-то. Но почему-то далеко не всегда то, как сыграно. Я могу сказать, что мне было неприятно смотреть на здешнюю игру актёров. Им просто не веришь. Такое можно сказать, наверно, обо всех, кроме Нисона и актёра, играющего начальника отряда по поимке христиан. Нет глубины чувства, нет характера, нет ощущения 17 века. Ненатурально изображены и реалии, и сами персонажи. Например, стражники в резиденции Иноуэ не церемонились бы с теми, кто прорывается к клетям с заключёнными. Вообще, мало духа того времени. Не погружаешься.

Нельзя похвалить и сюжет, и его повороты. Довольно плоско, действия мало, происшествий мало, довольно много разговоров, но тоже плоских, скучных. Возможно, для кого-то это верх психологизма, но я могу сказать: в сказочках столько же психологизма (только правдивости больше).

Хотите оценку?

3 из 10

…Весь мир молчит — затем,
Что в мире Бог, а Бог от века нем.
(Иван Бунин)

Двое молодых священнослужителей едут из Португалии в Японию, чтобы разузнать о судьбе предыдущего миссионера и укрепить учение Божие на чужбине. Если предыдущее предложение не вызвало у вас ни одного вопроса (ну хотя бы «На кой чёрт конвертировать буддистов в христиан?» или «Зачем нам на это смотреть в 21-м веке?»), то можете смело идти на этот фильм. Ибо Мартин Скорсезе на семьдесят пятом году своей жизни снял картину исключительно о религии и — более того — картину, которую требуется во многом принимать на веру.

Как и в случае со своим оскароносным проектом («Отступники»), вдохновение режиссёр искал на Востоке. Одноимённая книга Эндо Сюсаку перенесена на экран почти дословно, однако, это не всегда благотворно влияет на рассказываемую историю. Писатель не уделяет большого внимания мотивации персонажей: падре здесь веруют, потому что они — падре, а японские крестьяне охотно перенимают обычаи европейцев, потому что, по всей видимости, они единственно верные. В книге не освещается связь религии ни с политикой, ни с условиями существования; автор не ведёт теологических споров, не сравнивает буддизм и христианство. Миссия отца Родригеса — это данность; страдальческие, в исступлении шепчущие «параисо» бедняки — это просто факт. Мартин Скорсезе перенимает подобную манеру повествования: он тревожно-молчаливо наблюдает за событиями, не пытаясь вскрыть их первопричины, не копаясь особо в душах персонажей.

По сути, всё, что происходит в фильме — это издевательства над японскими вероотступниками, перемежаемые схоластическими диалогами («Вы едете сюда, ничего не зная о нашей стране!» — «Истина едина для всех стран и народов») и стенаниями отца Родригеса: «Господи! Почему ты молчишь?!» Собственно, на последний вопрос режиссёр и пытается ответить на протяжении двух часов сорока минут, не жалея длинных кадров, меланхоличных пейзажей и тоскливого музыкального сопровождения. Уже через полчаса однотипные сцены начинают вызывать хроническую зевоту, а сомнения молодого падре в исполнении Эндрю Гарфилда превращаются в паутину из соплей. Изощрённые пытки над верующими не трогают — скорее, кажется нелогичным, что все они добровольно идут на смерть ради деревянной иконы, привезённой из-за бугра. К тому же, ни один крестьянин не раскрыт как личность, и потому ни одного из них не жалко. Сопереживать здесь вообще никому не получается, хотя, кажется, все предпосылки для реалистичной, противоречивой истории есть: и испытание веры священника, и персонаж-Иуда, и неглупый Инквизитор, пытающийся объяснить главному герою, насколько тонкое дело — Восток… Но всё это сыплется мелкими каплями дождя на песок, в конечном итоге превращаясь в склизкое месиво, в котором вязнешь — вместо того, чтобы найти просветление.

С технической и визуальной сторон фильм почти идеален. Он весь выдержан в серо-синих, холодных тонах, подёрнут липким туманом и испещрён солёными брызгами. Япония здесь представляется неким болотом, в котором загнивает любая надежда на «параисо» (рай). Христианские образы (на иконах и в сердцах) подтачиваются медленно, но верно — длительными ливнями, настойчивыми, цикличными прибоями, методичными допросами. Каждый новый кадр — что камень, брошенный в распятого Христа, что волна, накатывающая на мятущуюся душу главного героя. Эндрю Гарфилд здесь на удивление живой, человечный — словно и не игрался никогда в «Человека-паука», словно был рождён носить библейскую бороду.

Однако, сколь бы безупречна ни была «картинка», как бы правдоподобно ни исполнялись роли, само содержание фильма остаётся спорным. Нерелигиозному человеку, пришедшему на сеанс, будет банально неинтересно наблюдать за происходящим. Ему будет, мягко говоря, наплевать, распространится ли христианство в Японии и почему Бог всегда молчит… Каких-то попыток сделать фильм универсальным для всех зрителей, добавить в него другие вопросы и аспекты, превратить религию в метафору Скорсезе не делает. И оттого на титрах в душе звучит лишь молчание, и далеко не у всех оно будет равно тихой молитве и беззвучному Присутствию.

Режиссер Мартин Скорсезе — один из самых ярких и интересных режиссеров современного кино, а потому каждую его работу зрители ждут с нетерпением. Неудивительно, что его новый проект, экранизация романа японского писателя Сюсаку Эндо «Молчание» (1966), вызвал не меньший ажиотаж накануне выхода, учитывая, что планы по его разработке Скорсезе вынашивал еще с начала 1990-х годов. Но не все оказалось гладко — в прокате «Молчание» терпит полный провал, и, хотя критики фильм похвалили, киноакадемии фактически его проигнорировали. Что же пошло не так?

Сюжет романа и книги происходит на фоне реальных исторических событий — попытке христианизации Японии в XVII веке. Двое португальских священников-иезуитов отправляются в Страну Восходящего солнца с целью не только нести Слово Божье, но и разузнать подробности о судьбе своего наставника, падре Ферейры, о котором ходили слухи, будто он отрекся от веры. Один из прибывших, падре Родригес, столкнется не только с попытками местных властей пресечь распространение христианства на территории Японии, но и сам окажется перед сложным нравственным и религиозным выбором.

Роман Сюсаку Эндо (уже экранизированный в 1971 году) во всех подробностях рассматривал такой сложный и весьма болезненный вопрос, как попытка насаждения иной религии в стране, для которой христианство было априори чуждо. Более того, японцы прекрасно понимали, что внедрение иной веры позволило бы западным странам контролировать их, и потому всячески оберегали и отстаивали свою независимость, пускай даже такими жестокими способами как пытки и принуждения к отречению. Подобный сюжет был бы идеальным материалом для такого постановщика, как Мел Гибсон, который не только превосходно понимает религиозные проблемы, но и замечательно работает с иноязычной фактурой. Тем не менее, реализовать сей проект давно мечтал Скорсезе, который тоже отметился в свое время громким фильмом на религиозную тему — «Последним искушением Христа», а по уровню страстей «Молчание» не далеко ушло от «Андрея Рублева». Результат его трудов оказался весьма противоречив. Говоря о технической стороне картины — все безупречно: отличная операторская работа (единственная номинация на «Оскар»), предельно аутентичное воссоздание духа страны (вся Япония была снята на Тайване) и максимальное погружение в происходящие события. Но в качестве способа нарратива Скорсезе выбирает предельно сухое, отстраненное наблюдение человека со стороны, без каких-либо эмоциональных акцентов и этим слишком утяжеляет и без того трудное зрелище. Действие при этом он смертельно затягивает — фильм содержит такое количество длинных и дотошно поставленных, но не всегда важных для сюжета сцен, что смотреть его действительно очень тяжело, поскольку временами кажется, будто кино идет не два с лишним часа, а все пять.

Скорсезе не замечает, что от лаконичности и сосредоточенности на характерах история бы только выиграла, и упорно гробит дикое количество экранного времени на погружение зрителя в повествовательную среду. При этом все важное он, наоборот, упрощает и теряет очень много тонких деталей, присутствовавших в романе (который читался, кстати, куда компактнее и легче). К таким упущениям относится не только слабовато прописанный характер Гарфилда, который, судя по всему, не слишком хорошо прочувствовал своего героя, но и донельзя упрощенный образ Китидзиро. Это жалкое существо, являвшееся в книге эталонным примером слабого человека, застрявшего между истинной верой и страхом перед пытками, готового предать свои убеждения, а потом страдать из-за безволия, было очень важным персонажем для понимания основной проблематики. В фильме же все его функции сведены к тому, что он лишь путается под ногами и что-то бормочет, из-за чего сложилось ощущение, будто авторы сами не поняли, для чего он вообще был нужен. При всей затянутости и громоздкости рассказа Скорсезе поражает еще и тем, что утомительно разжевывает происходящее, включая откровенно неуместный закадровый текст, который проговаривает вслух вещи, и без того очевидные зрителю. Нельзя сказать, что кино совсем уж обошлось без интеллектуальных откровений, просто режиссеру не стоило утяжелять их до такой степени и подавать в самом неудобоваримом виде, превращая просмотр картины в пытку не хуже показанных. Поэтому обидно, что такой ожидаемый фильм знаменитого режиссера оказался крайне тяжелой по форме, но отнюдь не по содержанию вещью, которая лишь подтвердила известный тезис «книга лучше».

ВЕРДИКТ: не лишенная умных мыслей, добротная в плане атмосферы и антуража, но убийственно затянутая и слишком тяжеловесная иллюстрация к сильному роману о столкновении религиозных мировоззрений и испытании веры.

7 из 10

Фильм — скорее извинение за «Страсти Христовы», чем продолжение этой темы.

С неторопливостью и обстоятельностью в стиле позднего Сергея Бондарчука режиссёр рассказывает историю о двух молодых священниках-иезуитах, проникших в Японию эпохи сёгуната Токугава (в ту эпоху христианство было запрещено) в поисках своего бывшего наставника, который по слухам, предал свою веру.

Вначале «Молчание» производит впечатление притчи, где всё происходит понарошку и поэтому выглядит несколько нереалистично, но ближе ко второй половине фильм и его образы начинают работать в полной мере.

Мартин Скорсезе хорошо показывает многомерность мира, столкновение западного вИдения мира с и восточной цивилизацией, где есть собственная логика развития, поэтому в картине нет однозначно положительных и отрицательных персонажей.

Фильм снят с трезво-традиционным взглядом на окружающий мир.

Отменная работа оператора Родриго Прието и художника Данте Феретти.

«Молчание» — образчик авторского кино, где самое важное — это диалог автора со зрителем, и элементы развлекательности, а также визуальные эффекты сведены к необходимому минимуму. Действие развивается неторопливо.

Фильм для вдумчивого зрителя.