Рецензии

5 из 10

При всей моей любви к режиссеру Ивану Вырыпаеву, чей фильм «Эйфория» является одним из моих самых любимых, я не могу назвать этот фильм фильмом. На мой взгляд к киноискусству он не имеет никакого отношения. Это снятая на камеру театральная постановка.

Состоит сие действие из семи коротких зарисовок. Действие происходит на лавочке в коридоре больницы на фоне стены из белого кафеля. Другого декора в фильме нет. Главный персонаж, исполняемый Каролиной Грушкой, — танцовщица, которая придумала танец Дели, танец выросший из страдания, принимающий боль мира и претворяющий эти боль и страдания в красоту. И в этих семи зарисовках мы видим вариации боли, страдания и красоты, по разным причинам в зависимости от разворачивающейся ситуации.

Замысел очень понятен — очень ограниченное пространство, пять действующих лиц (танцовщица, ее мать, ее возлюбленный, балетный критик и медсестра), великолепный текст — все это признаки театральной пьесы, но не фильма. Это своего рода концепция. Хотя саму идею концепции Вырыпаев пытается на протяжении всего действия разоблачить. Мы как зрители в какой-то момент понимаем, что находимся перед театральными подмостками, поэтому принимаем условность происходящего. Но мы вынуждены вместе с тем принять и то, что это все-таки перед нами не кино.

Манера актеров вести диалоги также театральная. Она лишена реального, диалоги больше похожи на внутренние монологи актеров самих с собой. И эти бесконечные «восьмерки», когда идет переход от одного лица к другому, не помогают режиссуре фильма, а уплощают его. Есть несколько удачных планов, особенно хороши крупные планы с Ксенией Кутеповой (играющей роль матери танцовщицы). В остальном инструментарий режиссера ограничен, и сделано это намеренно, но не удачно.

Этот фильм, в традициях театральной пьесы, уносит наше воображение куда-то прочь от белой кафельной стены, к размышлениям о вечном: любви, смерти и счастье. Герои сомневаются в только что сказанном, заставляя и нас поразмышлять об умозрительном. Это некое поучение, о том как жить, чтобы правильно умирать, где балетный критик учит этому молодую медсестру, внезапно осознавшую конечность своей жизни. А она на самом деле не медсестра, а некий образ коллег Вырыпаева по цеху: художники, писатели, режиссеры — или даже он сам.

Главная мысль фильма, критика критики, из уст балетного критика звучит так: «лучше плохо прожить свою жизнь, нежели хорошо, но чужую»,' я всю жизнь писала о красоте танца, а сама не выучила ни одного па».

Выходит надо убрать критика, страдать и продолжать танец своей, именно своей, жизни. Высказывание получается весьма не ново и чересчур помпезно. Но, нам же сказали, что не нужно критиковать. И были правы. А мы все рассуждаем о метафизике.

Все же это — не кино, и нельзя его судить по кинозаконам.

В фильме представлены 7 новелл, 7 небольших историй о человеческих понятиях о жизни.

Честно говоря, это сложно назвать «фильмом». Сначала меня смутила игра актеров, уж слишком неправдоподобная: темп речи, интонации, мимика, взгляд… Однако вслушиваясь в реплики актеров, понимаешь, что режиссер, Иван Вырыпаев, настойчиво заставляет человека задуматься о проблемах мироощущения, чувств, любви, отношении к себе. Помимо проблем, касающихся людей, их личных переживаний, автор раскрывает проблему понимания искусства, причем не только танцевального.

Стоит отметить, что далеко не каждому «подойдет» этот фильм в силу нехватки жизненного опыта или того, что человек еще не задумывается над такими философскими вопросами в силу своего возраста.

Но хотя бы 1 история из 7 представленных точно найдет отражение в душе каждого, как это было со мной.

При просмотре фильма советую отключиться от всего, что может отвлечь ваше внимание. В противном случае, рискуете потратить свое драгоценное время впустую.

Вначале всегда — боль и непонимание. Почему я здесь? Разве тут моё место? Возможно, я заслуживаю лучшего времяпровождения?

У человека почти по любому поводу есть фиксированные идеи, стереотипы восприятия. И, если начинается фильм, то у него предполагается сюжет, смена кадров, развитие. А тут несколько новелл. И первая из них уже вызывает недоумение своим нарочитым минимализмом картинки, неестественными интонациями героев и диалогом на грани бессмысленности. Но дальше, в следующих эпизодах после начального сопротивления, начинается вовлечение в происходящее и есть подозрение, что сам фильм — это и есть вариант танца Дели. Сначала боль, которую просто принимаешь, дальше — любовь и сострадание. Если режиссер Иван Вырыпаев подразумевал это, то этот фильм — произведение искусства. В том смысле, что он меняет реальность того, кто к этому произведению обращается. Ведь в этом же задача любого культурного события.

***

Есть мудрая китайская пословица: «Когда начинают дуть Ветра Перемен, люди возводят защитные стены. И только немногие строят ветряные мельницы». Но секрет в том, что ветра дуют всегда. Наша жизнь — это пространство бесконечных изменений. Ведь каждый день что-то да и происходит. Но это как рябь на воде, действительно важных событий не так уж и много. Введенский отмечал, что есть только три важных вещи, о которых стоит думать: Бог, время и смерть. В фильме «Танец Дели» только об этом и говорят.

О Боге, который есть любовь (но так непросто найти свою любовь и позволить себе любить). Ведь, прежде нужно испытать боль, ведь для любви следует быть открытым, а боль — это неизбежное испытание. Ведь если мир есть Бог, а иначе и быть не может, то как выдержать боль этого мира? А если предположить, что мы и есть Бог, танцующий эту жизнь, то как можно не любить? И всё-таки мы не любим.

Время. Оно же — принятие. Отпускание. Мы судим о мире исходя из своих фиксированных идей и, когда не можем что-то объяснить, начинаем судить. Да, «страдать легче, чем решать». Когда нам надоедает страдать, мы начинаем что-то решать. Решать с точки зрения справедливости. И приняв на себя роль вершителя, мы с лёгкостью начинаем судить.

«Ты думаешь, есть две чаши весов. А на самом деле, у этих весов только одна чаша. Есть только одна чаша, и на ней ничего не взвешивают, из этой чаши пьют. Пьют свою жизнь. Каждый свою жизнь. И не нужно превращать Грааль в продуктовые весы. Тут нечего взвешивать, тут нужно пить.» (Цитата из фильма).

Самая большая наша удача — это жить во времени. То самое «здесь и сейчас». То, что называют принятием. Что кажется лёгким на словах, но почти недоступным на самом деле. Ведь всегда есть возможность продолжить страдание, всегда есть отговорка в виде «Освенцима». Или Врадиевки, Голодомора, «слезинки ребёнка,» ГУЛАГа. Что угодно, что можно предъявить Богу как улику. «И это тоже любить, Боже?». Сострадание, сострадание.

Смерть. О ней не стоит забывать. И в жизни, и в фильме. Всё время, пока длится фильм, мы видим приемный покой больницы, и всё время приходит медсестра с известием о смерти. И на этом ограниченном пространстве, в котором так много боли и непонимания и так мало любви и счастья мы и проводим свою жизнь. Получаем удивительную удачу и сразу её теряем, постигаем суть и снова окунаемся в свои помрачения. И всё время боимся жить. Но и боимся умирать. Любая смерть, которая приходит к нам — чужая, не наша. Свою мы не знаем и не хотим знать.

***

Вся наша жизнь — набор бесед с ограниченным количеством людей. Нет, конечно, мы за свою жизнь знакомимся с десятками, с сотнями людей. И всё же их всего несколько. Мама, любимый человек, старший друг. Проблема понимания на базовом уровне порождает разрыв между миром и человеком. Тщетные попытки восстановить единство раз за разом наталкиваются на жесткое сопротивление. Ведь наши собеседники — тоже искалеченные люди. У них нет другого способа взаимодействия, как только говорить слова, часто ненужные и лишенные смысла. Говорить о танце и танцевать — это не одно и то же. Говорить/думать о жизни и жить — это…

Стена, кушетка, человек рядом. «И больше нет ничего, всё находится в нас». Куда уже откровеннее истина. Убери декорации — страну, оболочку квартиры, политику, экономику — всё это вроде бы важно, но это не суть. Оставь — страдание, боль, непонимание, одиночество.

***

О чем фильм «Танец Дели»? О том, может ли человек быть счастлив. Хорошая новость — да, может. Несмотря на Освенцим, трудности с мамой, безответную любовь.

Плохая новость — счастье длится, пока длится танец. А танцевать нужно самому. И при этом — быть открытым всему, особенно — боли.

«Я бы поверил только в такого Бога, который умел бы танцевать!».

Посмотрел «Танец Дели»

Не знаю с чего начать. Как только начал смотреть, то было не по себе от танцовщицы Кати. Ей сообщают что умерла её мать, а ей всё равно.

Вообще все эти фильмы похожи на систему уравнения, но в которой меняют переменные, от фильма к фильму.

Больше всего меня впечатлил фильм с медсестрой, рассказывающей про свое осознание смерти(может быть потому что в 17 лет я лежал в больнице и из интереса пошел вместе с медсестрой в морг отвозить труп дедушки, я увидел тела лежащие на полу, один труп был без ноги, вглядывался в их лица, казалось, что сейчас они промограются и проснутся… но потом резко осознаешь смерть. Еще никогда смерть не была так близка, я начал на всех людей смотреть как на «этому пару лет, и в холодильник, этому десять лет и на холодный бетонный пол». Я видел признаки смерти повсюду. Действительно, понять что умрешь, и пережить осознание того что умрешь, разные вещи. И по её глазам, поведению, было видно, что этот вопрос для неё первостепенной важности, она даже на скамейку с ногами вылезла, того не заметив. Я на похожие вещи наталкивался дня два назад, когда читал книгу, что купил на фестивале. Там опрашивали умирающих людей, о чём они сожалеют больше всего. И только перед лицом смерти человек не ВРЕТ СЕБЕ, а честно признается, что же действительно ему хотелось бы. И многие сожалеют о том, что обманывали себя, что делали не то, что на самом деле хотели, что были не теми, кем на самом деле хотели.

А еще я про себя понял, что я такой же трус, как и этот Андрей. Я не пускаю чувства в свое сердце. Я панически боюсь страданий, которые могут прити за этими чувствами. Аналогично мне не нравятся страдания других. У меня логика и трезвый расчет. Я даже чувства научился нейтрализовывать логикой. Как говорила Вера, лучше прожить свою жизнь, но плохую, чем хорошую, но чужую. Я как будто живу чужую жизнь. Как будто смотрю на экран, где показывают мою жизнь.

После фильма я минут 20 сидел и думал, как мне следует жить свою жизнь. Жить, не обманывая себя. Если действительно понимаешь что умрешь, то становишься смелее и все страхи меркнут перед лицом смерти. Правильно сказала мать танцовщицы, что смерть — это доктор. Рак — это доктор. Речной. Я смеялся вместе с ними. Как только ты принимаешь свою смерть, ты получаешь избавление от страхов и лжи себе, которых так много в нашей жизни.

В рамках фестиваля 'Меридианы Тихого' посмотрела 'Танец Дели'. Скажу честно, ушла после 3 'истории' этого 'шедевра'. В общем, не нужно до конца смотреть откровенную халтуру, чтобы понять, что она таковою является. Просто мне стало жаль своего личного времени на такое вот 'искусство'. Весь просмотр меня не покидало ощущение включенного телевизора, который не можешь не только выключить, но даже переключить на другой канал. Очевидно, было жаль времени, а главное эмоций самим актерам, которые тараторят свои монологи с такой скоростью и с такими каменными лицами, что прочувствовать хоть что-то, кроме раздражения мне так и не удалось. Все фразы - набор заезженных 'штампов', диалоги откровенно скучны, каждая мысль повторяется не менее пяти раз, словно режиссер полагает, что его основной зритель - законченный имбецил, который не в состоянии воспринять информацию с первого раза.

Пожалуй, самое интересное то, что сейчас режиссеры постоянно пытаются найти что-то новое в искусстве, бесконечные новые трактовки старых произведений, 'служебные романы: перезагрузки', нестандартные взгляды и новые подходы. Однако хочется просто хорошей актерской игры, там где не надо говорить: 'Я трус, Катя. Я тебе все наврал.', а где по одному взгляду героя будет понятно, что наврал, что трус и почему наврал, в общем всю ту гамму чувств, что испытывает нормальный человек, а не эти 'модели людей' представленные в фильме.

Сейчас модно говорить, мол, 'ты просто не понял, не дорос до такого искусства, не увидел скрытый смысл'. Это очень удобно. Собственно хипстеры пользуются этим приемом регулярно. Но тем и хорошо настоящее искусство, особенно такое народное, как кино, что чтобы отличить хорошее кино от плохого не нужно быть профессионалом. Пожалуй, важнее быть просто живым человеком, способным чувствовать.

Выход первый. «Настоящая рецензия…»

«Здравствуйте». «Здравствуйте. Присаживайтесь, пожалуйста. Меня зовут Андреем, и я должен провести с вами десять стандартных тестов, хорошо? Замечательно. Возьмите, пожалуйста, карандаш и нарисуйте на этом листе дом». «Дом?» «Да». «Но я не умею рисовать». «Это не имеет значения. Я не буду оценивать ваш талант, мне только необходимо узнать ваше эмоциональное состояние». «Нет, нет, зачем это нужно? Вот давайте-ка я вам лучше этот дом сыграю, а?»

Он достает из сумки флейту-пикколо.

Выход второй. «…как и любое другое…»

«Что ты там опять смотришь в рабочее время?» «Танец Дели». «Про что?» «Про… про то, как танцевать жизнь». «Скажешь тоже! Слушай, я тут вспомнила: попросил меня как-то Эльдар посмотреть клиента, а там натуральная шиза! Я ему говорю: «Нарисуйте мне дом, дерево и человека». А он знаешь, что отвечает?» «Что?» «Да нет, — говорит, — так скучно. Давайте-ка я вам эти дом, дерево и человека сыграю?» Представляешь?»

Выход третий. «… произведение искусства…»

«Доктор, помогите, пожалуйста». Я взглянул на часы: припадок продолжался полминуты, зубы были сжаты настолько, что оставалось одно: стирать стекающую слюну уголком простыни. «Что с ней?» «Эпилепсия. Метастазы в мозг». «Ужас! Сейчас как?» «Нормально». «Ясно. Слушай, я вчера посмотрела фильм, который ты советовал, «Танец Дели». Здорово. А есть что-нибудь еще из его же?» «Вырыпаевское?» «Да». «Эйфория», «Кислород», очень неплохо, но после «Танца» тебе не понравится». «Почему?» «Это его вершина. Нынешний потолок. Не знаю, что будет дальше, но сейчас он довел стиль до совершенства. Свой собственный стиль. Ничего лишнего, понимаешь? Достаточно белой стены, скамьи и нескольких человек. И с этим только можно рассказать обо всем. Рассказать все: тебя, меня, мир, танец, Дели, счастье, несчастье, красоту, мерзость, Бога…»

Мы помолчали.

Выход четвертый. «… коим она является…»

«Блин, в маске так неудобно… и почему здесь такой запах?» «Формалин слабой концентрации, ткани начинают подгнивать…» «Передай мне голову, пожалуйста». «Ты не находишь, что это чересчур?» «Ты о чем?» «Посмотри, это же ребенок». «Его голова». «Прекрати. Это неправильно. Мы кичимся тем, что мы делаем. Что заходим сюда и роемся в этой горе органов, в мешанине, ты только посмотри: это же куски мертвых детей: голова с содранным скальпом, две ножки на обнаженном позвоночнике, этот вообще с вытащенным кишечником. Это неправильно, понимаешь? Кем мы становимся?» «Врачами. Все с этого начинают». «Я не хочу так. Начинать с этого — значит этим и продолжить и закончить. Это уродство. Не дети, которые вот здесь, в ванне, а то, что вокруг. Уродство, несчастье, боль. А мы… мы пытаемся на этом построить свое будущее…» «Ты говоришь как Вырыпаев» «Кто это?» «Режиссер, снявший «Танец Дели», Я вчера посмотрел. Вы и место с ним выбрали… похожее». «Тебе смешно?» «Нет, мне очень грустно. Но давай все-таки отнесем их, а то ты ведь знаешь Палыча — за морально-нравственные рассуждения он зачет не ставит».

Выход пятый. «… должна исходить…»

«Я так и не поняла фильм, который ты мне дал посмотреть», — сказала Динка, опуская голову мне на плечо. Рядом монотонно бубнила девочка-экскурсовод: «Ночной Павлиний глаз считается необычной бабочкой. По народному преданию, если он опустится на человека, тот может загадать любое желание, и оно обязательно сбудется». «А что такое?» «Не знаю, просто не поняла. Объясни мне». «Что объяснить?» «О чем он?» «Молодой человек, вы что, не замечаете?» Я обернулся. Толстая тетка показывала на мою футболку. На ней сидела крупная серо-желтая бабочка. «Загадывайте желание», — впервые за все время экскурсовод оживилась. «Что ты загадал?» «Ничего. Пусть все идет своим чередом.» «Ну ты даешь! Так о чем же все-таки фильм?» «Об этом, Дин. О бабочке. О желании. Точнее, о его отсутствии». Она улыбнулась.

Выход шестой. «…не из головы…»

«Почему ты ушел?» «Знаешь, я пытался. Я ломал себя. У меня болели ноги, у меня даже грибок на ступнях появился, у меня! Ты представляешь? Но я не могу танцевать в его группе. Я ему не нужен». «Просто не нужно считать себя великим». «Я и не считаю. Я танцую. И я знаю, что могу станцевать что угодно: тебя, его, себя, этот снег… что угодно! И так, что даже другие смогут это понять. Я знаю, я уверен, потому что это просто жизнь. Помнишь, как в том фильме… «Танец Дели»… счастье, несчастье, боль, смерть, страх, любовь — все это просто есть и не мы создаем это и не нам взвешивать то, что получается и то, что дано. Да ничего и не дано, кроме чаши, и взвешивать на ней нечего. Надо просто пить, понимаешь?» «Нет. Но я хочу, чтобы ты станцевал меня сейчас».

Выход седьмой. «…а из сердца».

Белый кафель. Скамья. Мужчины. Женщины. Живые. Мертвые. Меняющиеся местами живые и мертвые. Танец. Боль. Счастье. Смерть. Любовь. Страх. Жизнь.

«Чтобы понять «Танец Дели», его нужно видеть. Писать о танце все равно, что проживать чужую жизнь вместо своей. Счастливый вегетарианец с куском сырой свинины во рту — вот что такое «Танец Дели…»

Наше замыленное сознание настойчиво требует, чтобы мы воспринимали искусство буквально. Нам привычно и УДОБНО смотреть на картинку, героев и сюжет, которые для нас вполне понятны.

Когда я начинаю смотреть подобное кино, тот же «Кислород», мой ум нервно выплескивает нейромедиаторы и требует логики, и жаждет понимания, и стремиться выстроить адекватную хронологию, всего происходящего на экране. Не дождетесь. Вырыпаев, в очередной раз приготовил для вас, тот самый немедийный, неформатный, несмотрибельный, но до боли чувственный и пронзительный нефильм, но как сам он любит говорить-текст.

Бедность и абсолютная, на первый взгляд, незаполненность кадра, так же сбивает с толку. К концу первой новеллы, я была уверена, что локации будут меняться. Это ведь по крайней мере странно, все время снимать на стену. Однако, уже к концу второй новеллы я полностью растворилась в происходящем. Минимализм белого кафеля и почти полное отсутствие динамичности, сделали свое «Вырыпаевское» дело и я начала ОЩУЩАТЬ.

Этот фильм надо воспринимать, как сон, где действия зачастую бессвязны и алогичны, но даже в дреме, вы прекрасно понимаете, что и для чего вам сейчас сниться. Диалоги, как часто бывает у Вырыпаева повторяются. Это создает удивительный эффеект «заедания». Слова героев вертяться в голове, словно примитивная мелодия, которую ты непроизльно напеваешь весь день.

Вырыпаев так жадно хочет докричаться до зрителя. Так настойчиво он пытается научить нас жить более качественно, научить нас ОЩУЩАТЬ, что ты чувствуешь его любовь ко всему миру и к себе в частности.

Мы его талантливыми глазами можем увидеть мир наполненный болью, любовью и смыслом.

Всего пять говорящих персонажей, всего две избитые темы: любовь и смерть; и всего одна больничная лавка, вмонтированная в белое кафельное полотно… и сколько в этом любви и смысла…

Весь фильм, состоящий из семи новелл, снят в одном интерьере, а вернее — на фоне одной бело-кафельной стены.

И с одной банкеткой в качестве реквизита. Такое мебельное роскошество время от времени позволяют себе на выездных спектаклях в столице Сибири звезды московской антрепризы, приезжающие сюда «живьем». Но в кино такой визуальный лаконизм, если не сказать — экстремизм, не может не бросаться в глаза. По наивности до последнего кадра ждёшь: а вдруг, в качестве компенсации, всё-таки покажут что-нибудь ещё, хотя бы этот самый «невероятный, неповторимый, умопомрачительный…» танец Дели, без восторженных разговоров о котором тут, кажется, не обошлась ни одна новелла.

Но вместо простодушно ожидаемого музыкально-телесного фейерверка души и плоти на экран выползают в финале очередные титры. Чем-чем, а ими режиссёр не жадничает, прогоняя фамилии создателей (с собой во главе) всякий раз после очередного диалога. Да, именно диалога, так как назвать происходящее новеллой или историей язык не поворачивается. И всё же я бы не сказал, что это «кино обманутых ожиданий». Хотя в то же время было бы чрезмерной лестью с моей стороны назвать сей проект «экспериментом».

«Танец Дели» из разряда тех редких фильмов, в которых 95% бюджета уходит на зарплату съёмочной группе. По сути, перед нами новый формат авторского позиционирования, или, простите за культурологизм, нарратива, который можно обозвать «актёрскими этюдами», разыгранными перед камерой двумя или тремя исполнителями, проникновенно или пафосно декламирующими хорошо заученные монологи/диалоги Ивана Вырыпаева. А по факту — это заснятый на плёнку его же спектакль, который он не решился травмировать нарочитой интерпретацией, как это случилось ранее с «Кислородом».

Собственно, проникнуться происходящим в кадре не составляет труда, особенно если у вас резонирует с текстом какая-то личная тема. И тогда вы с большой вероятностью будете внемлеть героям с особым вниманием. Вот и я держал ухо востро, когда единственный мужчина в кадре сообщал, что продал машину, так как из-за пробок ездить по Москве стало совершенно невозможно. В эти мгновения я был солидарен с ним, как с лучшим другом, поскольку по той же причине эту самую машину даже и покупать не стал.

Мировоззренческое совпадение случилось у меня и во время монолога балетной критикессы, которая рассказала, как будучи вегетарианкой, купила однажды кусок свиного мяса и съела его. После чего, правда, её вырвало. И поскольку читала она свой монолог на пределе эмоционального включения, и только что не умерла в нём, то я вкус этой свинины, тоже будучи с некоторых пор вегетарианцем, не только вспомнил, но и почувствовал. До последствий, аналогичных описанным, дело у меня не дошло…

Видно, что с актёрами Вырыпаев чувствует себя, как рыба в воде, так как на заре своей успешной сценической карьеры успел поработать даже преподавателем актёрского мастерства в театральном училище родного Иркутска. У него тому, что обычно делают студенты первого курса, с упоением отдаются уже законченные профи, демонстрируя в каждом отдельном случае различные уровни театральной условности.

«Танец Дели» — одна из образцово-показательных «витрин» так называемой «новой драмы», уже не только признанного, но и канонизированного движения театральных сектантов, к которому Вырыпаев имеет счастье принадлежать. В отличие от упомянутого «Кислорода», «Танец Дели» не так известен на миру, однако Вырыпаев уже не раз сам ставил этот текст на сцене (в России и в Польше) и другим давал, в частности Сергею Афанасьеву в ГДТ.

Режиссёр, ныне живущий «примаком» в стране своей второй жены, польки Каролины Грушки, похоже, аналогичным образом ощущает себя и в кино, куда время от времени совершает набеги из родного театра. Но если раньше приходилось полжизни работать на своё имя, чтобы потом при удачном стечении обстоятельств имя начинало работать на тебя, то сейчас этот процесс заметно ускорился. Отдав новой драме 10 лет, Вырыпаев уже начал стричь купоны. Сложно представить, чтобы кому-то другому презентовали почти полмиллиона баксов только лишь на то, чтобы заснять разговоры на фоне стенки, а самым сложным техническим приемом сделать при этом «восьмерку» — классическое монтажное соединение двух лиц, вступивших в диалог.

И если энергетика театрального «Кислорода» была в самом деле сродни глотку О2, то «Танец Дели» — это, скорее, те самые оставшиеся 79 процентов прочих газов, которые и образуют наряду с кислородом окружающую атмосферу. Готовил ли нас Вырыпаев этим бескислородным воздухом к грядущему концу света или, без затей, всего лишь «фиксировал на плёнку свой текст»? — вопрос риторический. Но в том и в другом случае, надо думать, небесполезный.

Я люблю фильмы Ивана Вырыпаева, Абсолютно. Их хочется смотреть, а больше их хочется слушать, разбивать на цитаты, записывать и целовать каждую буковку. Танец Дели прекрасен. В нем столько идей, столько жизни и кислорода.

Каждая из его частей несет в себе определенный смысл, новую идею. Но есть идея, которая рефреном проносится по всему фильму. Жизнь это танец, даже когда нет музыки мы танцуем под ритм своего сердца, она прекрасна во всех своих проявлениях, как прекрасен любой танец, нужно принимать ее такую как она есть, ведь каждая жизнь уникальна.

Герои без горечи встречают смерть близких, возможно, так и нужно, ведь если человек действительно нас любил, он бы не хотел, чтобы о нем печалились.

Фильм потрясающий, его стоит посмотреть, добавить в свою кинокопилку. Это один из немногих фильмов, который я готова неоднократно пересматривать, а это что-то да значит.

Каждый раз, когда иду на очередной просмотр русского фильма жду или длинных, затянутых, скучных сцен, или чего-то глубокого и проникновенного, что ещё вываривается у тебя в душе на протяжении нескольких дней и недель. Есть такие фильмы, кадры из которых всплывают снова и снова с большей силой, монологи и фразы актеров вертятся на языке и не покидают тебя месяцами.

Этот фильм тоже преследовал меня несколько месяцев, но совсем по другим причинам. Жизнь - это танец, который имеет много ходов и вариантов развития, и даже сам танцор не знает, куда увлечет его музыка и ритм. Танец поглощает все бытие танцора, становится его властелином, уводит в другой мир. Но танец - это балет, это сцена, это гармония и движения. Это как те мысли, которые, облекаясь в слова, становятся избитой пошлостью. Танец - это чувства, мысли, переживания. Переложить танец на театральную сцену и говорить о нем - это как обсуждение балета после выступления великого танцора двумя престарелыми дамами. А переложить танец на театральной сцене в кино...

Было невероятно скучно сидеть утром в кино и выслушивать натянутые, отчеканенные диалоги актеров, у которых ко всему акцент и надуманные выражения лиц. Претенциозное кино с большими амбициями и без особого смысла. Очень люблю Ивана Вырыпаева, хороший драматург, театральный режиссер, шоумен, но в кино все-такие другие средства, цели и задачи. Театр сложно воспринимать, это требует внутренней работы, кино же для зрителя легче. Но чтобы создать что-то стоящее, для этого порой нужно вложить больше усилий чем просто кафельная стена, скамья и пара-тройка актеров, выдающих патетичные речи о смерти и смысле жизни.

Возвращаясь к тому, почему меня преследовал этот фильм... Ужаснейший акцент, в котором я не вижу ничего изящного и оригинально, К. Грушка и тараторенье Маракулиной А. возникали в моей голове снова и снова, как дешевая мелодия из ларька, от которой не отвязаться. Есть большое количество достойных русских фильмов, которые вышли несколько последних лет в кинопрокат, но этот фильм не стоит потраченного времени

3 из 10