Рецензии

Молодому австрийскому фермеру Францу приходится делать выбор: сохранить жизнь и вернуться к семье или отказаться от присяги Гитлеру. В картине показаны два антонимичных мира: мир счастья — горы, поля, реки, небо, дети, жена; мир испытаний — стены тюремного двора, скупой интерьер камеры. Режиссер подчеркивает визуальную разницу двух миров, создавая дополнительное напряжение в выборе Франца. Бескомпромиссный религиозный контекст возникает после монолога иконописца (не дословно): «Я заставляю людей поднимать голову и мечтать. Но люди хотят сострадать, а не идти на страдания. Мы создаем почитателей, а не последователей. Когда-нибудь я наберусь смелости и покажу истинного Христа». Далее режиссер делает в своем фильме то, о чем мечтает иконописец. Дерзкая и успешная попытка.

Огромный метафорический ряд выражает смысл происходящего не меньше диалогов. В момент терзаний Франц идет по проселочной дороге совсем один, а над ним сгущаются грозовые облака. Родные пытаются отговорить Франца, а в руках у них спутанная веревка. Сцена в саду: девушка искушает Франца и срывает зеленые яблоки. Решение принято и супруги идут вдоль реки, конечно же, против течения. Почтальон приносит повестку и впервые в фильме появляется затемнение — водораздел кинокартины. Во время ареста на земле останется шляпа Франца — мирная жизнь. На допросе собеседник окуривает Франца дымом и словами одновременно. На крестный ход не допускают семью Франца — тех, кто идет путем крестных страданий и выбирает тайную жизнь души. В комнате супругов висит картина «Тайная вечеря», а в «комнате» души Франца эта картина отпечатана. В тюремной комнате то и дело появляется кувшин — цитата из жизни Христа, которому омывали ноги миром из сосуда.

В финальной сцене тюремщики одеты гиперболировано театрально, место действия напоминает сцену с темным занавесом: действительность становится сюром, а тайная жизнь души становится действительностью. Неудивительно было бы услышать в этом месте стихи Бориса Пастернака: «Гул затих, я вышел на подмостки…И неотвратим конец пути/ Я один, все тонет в фарисействе/ Жизнь прожить — не поле перейти…» («Гамлет»). Герой фильма, как и герой романа «Доктор Живаго» остается верным себе, несмотря на вихрь исторических событий. Тайная жизнь честного сердца, скрытая внутри человека. Юрий Живаго пишет стихи, сеет и взращивает их в творческом пространстве. Франц — сеет пшеницу. Они не могут взять в руки автомат и сеять свинцовые пули. Дело не пацифизме, а в условиях, с которыми придется согласиться.

Режиссер использует любую возможность выразить контраст между нет и да, между предательством и верностью, совестью и бесчувствием. Даже транспорт в кадре не случаен. К счастью и семейной жизни Франц едет на мотоцикле, вокруг — пейзажи умопомрачительной красоты. Путь к суду и встрече со злом отдан поезду, который мчится на бешеной скорости среди индустриализированного пространства. Управляя мотоциклом, человек выбирает свою дорогу сам, всегда волен повернуть, сбавить скорость. В поезде так много зависит от одного — машиниста, которому доверяют все пассажиры. Сегодня Германия признает ошибочность своего выбора, но тогда было ли это очевидным? Парадокс главного героя в том, что даже «в общем поезде он едет на своем мотоцикле». Суть христианства поймана и выражена предельно четко. Сформулированность идеи, артикуляция повествования открывают перед нами внутренний мир зрелого режиссера.

Т. Малик использует и кинематогрофическое наследие. На главную роль приглашен актер, который не раз играл людей военного времени. Режиссер словно аккумулирует предыдущие роли, показывает предельное напряжение человека военного лихолетья. Появление актера Карла Марковича напоминает о дуэте с Аугустом в «Фальшивомонетчиках», а образ Бруно Ганца (член суда присяжных) может ассоциироваться с его ролью Гитлера в «Бункере». Франц встречается с фашизмом (Гитлером) лицом к лицу. «Вы имеете право так думать», — произносит герой Ганца, а после садится в кресло заключенного, «примеряя» на себя его поступок: нет, это не для него.

Терренс Малик снял довольно длинную картину, в этом — смелость и желание высказаться так, как он считает нужным. Своеобразный прием: нам хочется, чтобы кульминация наступила поскорее. Возможно, некоторым захочется остановить фильм. Но страдания Франца не закончатся; выключив фильм, мы только устранимся от участия в истории. История жива без нас, но живы ли мы без нее? Режиссер рассчитывает на зрителя, привыкшего размышлять над увиденным, вглядываться в кадры, ловить каждый звук. Его послание миру таково: патриотизм без нравственного начала — вырождение нации.

Красиво. Умно. Мастерски.

Странно слышать, читать рецензии, что вот — мол — у Малика новый период творчества, что теперь он снимает не так, а вот так, что он снова — через три — снял фильм с сюжетом, но теперь с картинкой не от Любецки… Странно, потому что при том, что именно так оно всё и есть, это совершенно совсем не важно. А важно то, что с тех пор как в 1999-м Малик вернулся в кинематограф, все его фильмы, слегка отличаясь по форме, но сделанные определённо в одном стиле, все они — лишь разные куплеты восторженного гимна Мирозданию. Мирозданию, преисполненному Гармонией, автор которой — Бог. И хотя все его фильмы о том, в какое уродство норовит превратить эту Гармонию человек, пользуясь данной в рамках этой Гармонии свободы выбора, это всегда — повесть о тех из нас, кто, рискуя прослыть чудаком, юродивым, просто предателем (т. е. врагом), позволяют себе не шагать вместе со всеми в направлении пожеланий туловища, его сытого благополучия, построенного на костях ближнего.

И Франц Егерштеттер — именно такой, очень логичный, очередной герой нового фильма Малика. Для которого присягнуть злу хотя бы формально — значит реально отречься от Христа, ввергнуть совесть свою в те же муки, что заставили Иуду повеситься. И поэтический стиль Малика здесь максимально уместен, потому что позволяет испытывать те же чувства, что и герой: сначала — растерянность от одинокого ощущения своей правоты, которая в глазах всех окружающих выглядит полноценным предательством; потом — страх плоти перед лицом надвигающихся физических страданий и смерти, параллельно с муками совести за разрушенное благополучие ближних — жены, детей, матери; и наконец — обретение ясного осознания единственно возможной истинности выбранного пути, обретение прощения, понимания и поддержки от ближних за этот выбор и обретение бездоказательного, но ясно ощутимого небесного покровительства, позволяющего вступить на эшафот твёрдо, но кротко.

Собственно, путь Егерштеттера — это и есть путь Христа. Который, помимо прочего был ещё и человек, и перед лицом мучительной смерти испытывал то же, что и человек, который только человек. И не важно, в каком году и с какой формулировкой Егерштеттера причислили к блаженным и мученикам (могли и не причислить); главное, что именно таковым он и был (в отличие от многих причисленных). Так что я не удивлюсь, если в действительности Малик снял фильм о нём, потому что не хотел снимать очередные «Страсти Христовы».

«Растущее благо мира частично зависит от неисторических поступков; и то, что у нас с вами дела обстоят не так плохо, как могло бы быть, наполовину из-за числа тех, кто честно прожил тайную жизнь и покоился в не посещаемых могилах.»

Джордж Элиот.

Удивительно, что крупнейшие представители кинематографа до сих пор используют религиозную тематика. Причём половина картин из авторского кино в данном сеттинге создаётся атеистами и философами. «Причастие» Бергмана, «Назарин» Бунюэля, «Евангелие от Матфея» Пазолини, «Андрей Рублёв» Тарковского — классические примеры этого явления. В двадцать первом веке, последователем классиков становится Терренс Малик.

Начиная с «Древа жизни», автор определяет зрителю жизненные пути человека, предоставленные природой, а после, в «Тайной жизни» определит дуальность бытия, и обе стороны приравнивает. Так называемое Зло и так называемое Добро находится под одним солнцем, и то освящает обе стороны одинаково. В картине поднимается проблема идеального Бога: почему, собственно, создатель мира сотворил добро и зло, а не только добро, почему он безучастен к происходящей катастрофе в виде второй мировой, и почему, в конце концов, он допускает несправедливость по отношению к просящим о помощи. По ходу всего фильма идёт диалог между человеком и богом, где последний только и делает что молчит. Молчание, безучастие — стратегия Бога. Главное здесь, конечно безучастие, ведь оно как действие, только осуществлённое пассивно, противоположное участию, действию, собственно, осуществлённому активно. Т. е фигура безучастия (Бог) порождает другую фигуру безучастия, в виде человека, отказавшегося идти служить в армии Гитлера. Роль безучастника становится, в дальнейшем, символом сопротивления, но об этом в фильме упоминания нет, а есть в биографии человека, на основе которого снята «Тайная жизнь».

Конечно, безучастие Бога не направлено конкретно на что-то определённое, как у человека. Если и допустить существование этой фигуры, то очевидно, что его безучастность направлена на всё, и поэтому всё идёт своим чередом. У Бога нет партии, взглядов и убеждений, социального класса, возраста, пола, как в сказках, написанных человеком, где его персонифицировали и предоставили всё что нужно. В «Тайной жизни» Бог не добрый, в отличие от образа того же Христа, каким его рисует художник на стенах церкви. «Когда-нибудь я изображу его настоящим» — недословная фраза художника.

Роль человека со стратегией Бога также характеризует произнесённая фраза, раскрывающая суть стратегии. Опять не дословно:«Не важно как сильно бьёт молот, наковальня не может бить в ответ, наковальня держит удар и только. Изделие, что куёт кузнец, принимает форму не только благодаря молоту, но и наковальне.» То есть, если соотносить это с фильмом, то для прекращения войны, для победы над злом, не обязательно быть воином(молотом), т. е выказывать активное сопротивление, а можно быть пассивным участником, как наковальня. Она безучастна, но при этом она есть и этим способствует. На фоне воинов, пассивное участие не восхваляют, не героизируют. Но представим, что не один человек, а вся Австрия отказалась бы от участия в войне и соучастии с Германией. Во всяком случае, Третий рейх был бы если и не слабее, то, по крайней мере, меньше, и союзников соответственно меньше, а следовательно, и война возможно, была бы короче. Благодаря таким «наковальням» в виде людей, отказавшихся от службы в армии Вермахта, ряды захватчиков пустели. Ценой таких отказов была репутация семьи, свобода и жизнь. Они не герои, потому что пассивность не восхваляется. Их жизнь, для потомков, действительно тайная, она скрыта от взора людей сквозь время, и этим произведением, режиссёр даёт возможность понять и увидеть её.

В конце, также, можно сказать и о бесподобной форме картины, сравнимой пожалуй с «Древом жизни» или, например с «Барри Линдоном». Здесь, как и у Кубрика, каждый кадр подобен нарисованной картине, особенно изображённые пейзажи, но, к сожалению, места менее разнообразны. В отличие от «Тайной жизни» в «Древе жизни» больше локаций действия. Также интересны переходы с широкоугольной цветной камеры на экран малого разрешения в Ч/Б в моменты снов и документальной съемки, передающей атмосферу происходящего в подлинном виде. Кстати задействованы кадры «Триумфа воли», преподносящие действующий режим в ярких красках.

Подводя итоги, могу сказать что кино очень понравилось, сначала только по форме, но после и по интерпретации содержания. «Тайная жизнь» слабее «Древа жизни», но всё же кино определённо стоящее внимания. Такое снимают редко.

«Смелость, граничащая с безрассудством, заключает в себе более безумия, нежели стойкости». Мигель де Сервантес Сааведра

Перед тем, как перейти к самой рецензии, оговорюсь, что многократно пересматривал предметно схожие киноленты, от «Списка Шиндлера» и «Мальчика в полосатой пижаме», до «Антропоида» и «Операции «Валькирия», которые оцениваю, в основном, сугубо с положительной стороны. Знаете почему? Я понимаю смысл действий главных героев этих и иных похожих произведений.

И вот, мне 'посчастливилось' увидеть и данное кинопроизведение. Признаться, после просмотра был крайне поражен тем фактом, что к моменту написания моего очерка, у рецензируемого фильма мало того, что столь необоснованно высокая оценка, так еще и напрочь отсутствуют отрицательные отзывы. И именно последнее заставило меня написать своё субъективное видение данной кинокартины. Ее герой — австрийский фермер Франц Егерштеттер, сугубо по личным убеждениям отказавшийся служить в нацисткой армии и приносить присягу Гитлеру.

Самое любопытное, что я не стану распинаться на тему того, что фильм крайне скучный, нудный, блеклый и затянутый. Некоторые рецензенты (даже в положительных отзывах) и без меня отметили сей факт. Про добротную операторскую работу, неплохую актерскую игру и красивейший пейзаж австрийских Альп также сказано немало лестных слов. Эта рецензия совсем не про это. А предметно остановиться хотелось вот на чем. Нацизм — это плохо? Безусловно, да. Политическая и военная верхушка Третьего Рейха преступна? Да, что как минимум документально закреплено Нюрнбергским процессом и законодательством большинства европейских стран (и не только). Солдаты, проходящие службу и умирающие за ценности своей родины и государства (каким бы оно, по их мнению, ни было), надлежащим образом выполняющие свой долг перед Отечеством, но не творящие военных преступлений, могут быть военными преступниками или заведомо плохими людьми? Нет, не могут, что также закреплено во множестве различных законов и нормативных актов.

К сожалению, наш мир, его история, в том числе и российская (а в том числе советская), вымощены принципом, что, будучи при исполнении, даже заведомо преступный приказ необходимо сначала исполнить, а уже потом обжаловать (если, конечно, хватит смелости и духа). Не мне давать оценку этому, но вот к чему следует мой пространный монолог: а кому сделал лучше религиозно фанатичный Франц Егерштеттер актом своей максималистской непокорности, фактически самовольно обрекший себя на верную смерть, а свою семью поставив в удручающее положение отщепенцев и изгоев? А большинство остальных солдат (да и некоторых офицеров) вермахта — поголовно идеологически преданные нацисты без своей воли и разума? Выходит, Франц Егерштеттер, идущий против воли, нужд и интересов своего тоталитарного государства, умнее и благороднее всех остальных? Чем на самом деле руководствовался и на что рассчитывал герой фильма? А советские призывники (или любой иной страны), уклонившееся от воинской обязанности в военное время, разве тоже сегодня герои? Нужно ли три часа вяло объяснять в военном драматическом фильме 2019 года, что белое — это белое, а черное — (внезапно!) черное? А не кажется ли Вам, что необоснованно и часто многие путают и смешивают понятия 'храбрости' и 'безрассудства'? Так о чем же данное произведение? В чем конкретно заключена исключительная уникальность 'подвига' австрийского фермера? Что действительно полезного для самого себя, своей семьи, окружающих (читай, сопротивления) сделал наш герой? Может быть, его действия (или бездействие) хоть как-то изменило ход войны? Думаю, ответы на поставленные вопросы каждый найдет сам для себя.

«Спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Остап Бендер

P.S. Кто-то может возразить, что Франц Егерштеттер, изначально гражданин Австрии, имел некоторое моральное право не служить и не присягать немецкому вермахту, и вот тогда я напомню, что аншлюс Австрии 1938 года состоялся мало того, что без единого выстрела, но также и с цветами для немецкого 'освободителя'.

Лента Терренса Малика «Тайная жизнь» 2019 года, но в России вышла лишь в марте 2020. Фильм сильно отличается от предшествующих ему, таких как «Рыцарь кубков» или «Песня за песней». Картина снята также в особой стилистике Малика, но в ней присутствует четкий сюжет, что являются плюсом для зрителей.

За основу взяты реальные события. История об австрийском фермере Франце Егерштеттере, который отказался сражаться за нацистов во Второй мировой войне. Франц не верит в нацистское дело и не согласен с его расовой ненавистью. В фильме показаны два героя: Франц и его жена, их жизнь до и после призыва на войну мужа. В последствии отказ Франца воевать на стороне немцев тяжело скажется на судьбе его семьи.

Военный фильм, который не показывает само действие, но показывает как она разрушала человеческие судьбы. Сюжет идеален для Малика — раскрытие обычного человека, его жизни, взглядов — вот что в действительности интересует режиссера. Широкоугольный объектив, долгие кадры и крупные планы помогают рассказать историю до мельчайших подробностей, не оставляя зрителя равнодушным. Картина религиозна, но не даёт однозначных ответов, показывая все происходящие отстранённо. Хронометраж фильма 3 часа, что является только плюсом и праздником для разума и глаз.

Режиссёр Теренс Малик — непредсказуемый. Разные фильмы Малика не похожи друг на друга, режиссёр в постоянном поиске. Но, раз фильм о второй мировой, я буду сравнивать «Тайную жизнь» с другой картиной Малика про ВМВ — с «Тонкой красной линией». И сравнение — не в пользу «Тайной жизни».

Прежде всего, Малик яркий пацифист. Пацифизм так или иначе практически во всех его фильмах (исключая раннюю работу «Пустоши» — хотя и там можно увидеть манифест о тупике в конце любого пути насилия). В «Тайной жизни» Теренс не изменяет себе: картина повествует о пассивном сопротивлении злу, об отказе от жестокости даже в условиях коллективного отсутствия ответственности («я просто выполнял приказы»). Вопреки окружению, вопреки пропаганде, вопреки собственной безопасности герой картины Франц Егерштеттер отказывается от военной службы в армии Гитлера. Это реальная история. В 2007-м Франц Егерштеттер причислен к лику святых католической церковью. Малик не мог не увлечься этой историей — убеждения Франца совпадают с убеждениями Малика, с его философией и видением мира.

Но мне не понравилось воплощение истории на экране. Странные решения оператора и неудачный выбор актёра на главную роль способны разрушить любой гениальный сценарий. Прежде всего, невероятно раздражала при просмотре постоянная картинка с суперширокоугольного объектива. Оператор Йорг Видмер практически весь фильм снял на 12—15мм объектив (ЭФР 35мм). Люди по краям кадра сильно искажены, похожи на карикатуры. Если оператор таким решением старался добиться некомфортного ощущения при просмотре и неверия в происходящее — он свою миссию выполнил. Вспоминая красивейшую «Тонкую красную линию», не верится, что это один и тот же режиссёр.

Суперширокоугольные объективы — это мощный инструмент для съёмки. Но суперширокое фокусное невероятно требовательно к построению кадра. Филигранно обращаться с супершироким углом умеет другой ранее работавший с Маликом оператор — Эммануэль Любецки. Его «Выживший» — просто эталон операторской работы с широким углом, как и «Бёрдмен». Но Йорг Видмер совсем не Любецки. И даже близко не подошел.

Вторая претензия — актёр главной роли. Аугуст Диль на 10 лет старше своего реального прототипа. И это видно. 33-х летний идеалист — это не 43-х летний идеалист. Но даже если не замечать морщины, то Аугуст Диль сам по себе никогда не был сложным драматическим актёром. И в «Тайной жизни» он играет слабо, неглубоко. Его «жена» Валери Пахнер справилась гораздо лучше, её эмоциям я поверил больше.

В итоге мы имеем очередное пацифистское высказывание Малика против войны и насилия. Но это высказывание похоже на скучную лекцию в пыльном кабинете — профессор вроде и говорит правильные слова, но в голове повторяется одна мысль: «Сколько времени осталось до конца лекции?».

Начинается фильм с Гитлера, проезжающего на автомобиле и приветствуемого бодрой толпой, находящейся в состоянии экстатического опьянения; вытянутые вверх руки должны вроде бы приводить в неописуемый ужас, но в итоге получается нечто противоположное — историцизм кадра заглушает подлинно человеческую драму.

Простой деревенский житель Франц Егерштеттер, единственный в родном Санкт-Радегунде проголосовавший против аншлюса, отказывается жертвовать деньги нацистской партии, здороваться с соседями, восклицая «Heil Hitler!», и даже — верх безрассудства для бережливого сельчанина! — не принимает денег, положенных детям, от властей.

Осуждаемый добрыми соседями, но не желающий служить фюреру и Рейху, Егерштеттер обречён на нескончаемые тюремные мытарства, прерываемые живописными пасторальными пейзажами Австрии. Такое чередование — физически неприятных сцен насилия и пыток (особенно запоминается кадр, в котором главный герой целует сапог надзирателя) и успокаивающе-безмятежных буколических нетронутых красот природы — создаёт интересное в своём дуализме впечатление, сочетающее два крайних полюса философской ойкумены: величие ницшеанской борьбы и христианское смирение.

Многие рецензенты называют данную ленту «антивоенной», «призывающей к пацифизму». Позвольте не согласиться! Да, замученный австриец не идёт воевать, но где же здесь слышен призыв к миру? Напротив, весь сюжет, вся картина — это непрекращающийся бой, принимаемый неохотно в начале, но остервенелый и не ждущий милости победителя в конце. Остракизм, которому подвергаются жена и дети Франца, настойчивые уговоры адвоката, тюремные пытки, ухудшающееся физическое состояние протагониста, а более всего — полное несогласие с тем установленным в обществе порядком, который каждый раз большинству кажется фундаментальным и несокрушимым, но который каждый раз, раз за разом, отмирает и отходит в прошлое — именно это игнорирование существующей парадигмы, всевидящий взгляд, направленный вглубь неё, — делают нашего героя одновременно святым и Ubermensch’ем.

Американец Малик, в юности увлекавшийся философией и даже съездивший в Германию, дабы повидаться с Хайдеггером, показывает реальность национал-социализма в духе документальных фильмов на тему «ужасы нацизма». Непонятно также, как Терренс читал труды Мартина — уж не по диагонали левым глазом ли? Но не будем строги к «бытийной определённости тут-бытия» и «неаутентичному Dasein’у» в лице Егерштеттера, показанным Маликом, — ведь визуальная реализация фильма безупречна.

Больше кинематографист, чем философ, Малик, тем не менее, демонстрирует нам убедительную работу, на языке Бунюэля и Годара выражающую «…et intellexi me non ad bestias, sed contra diabolum esse pugnaturam; sed sciebam mihi esse victoriam».

А автор сей рецензии — мирянка Салтанат Естемесова, в кругу преисполнившихся знаемая как «нечестивая матушка Мессиада Навыворот», — желает вам приятного дня, и да минует вас чаша бездумного поклонения маликианству.

История «символа» австрийского сопротивления — Франца Егерштеттера, отказавшегося сражаться за нацистов во Второй мировой войне. Когда Франц сталкивается с угрозой казни за измену, несмотря на многочисленные возможности ее избежать, он продолжает отстаивать свои убеждения, опираясь на веру и любовь своей семьи.

Фильм начинается с документальной, исторической хроники политического режима в Германии в начале Второй Мировой войны. «Я думал, что мы совьём гнездо высоко на деревьях, и улетим высоко в горы» — рассуждает голос Франца (Аугуст Диль). «Мы жили над облаками!» — вторит ему голос жены Фанни (Валери Пахнер). В самом начале войны в глубоком, глухом и прекрасном своими горными пейзажами поселении Радегунд («Природа не знает человеческих страданий») — Франца отправляют в военный лагерь (штыковые атаки и просмотр «взятия» Парижа) для подготовки, и вскоре отпускают «в запас» до «повестки». Однако он настроен против военной службы, и эта «новость» в замкнутом пространстве поселения — распространяется быстро: «как огонь по сухой траве». Вся деревня встаёт против этой тихой и милой семьи: «Ты хуже врага!» — доказывают ему в «патриотической горячке», жгут ночами костры и говорят о вере режиму: «Вокруг не мир — хозяйственный магазин!». «Мы привыкли к злу!» — пытается ему в этом помочь ближайший знакомый — хлебопекарь. Отец Франца погиб на другой войне — Первой Мировой, а он демонстративно не даёт денег на «нужды фронта». Разговор с местным священником также не приносит облегчения — он не поддерживает его «случай»: «Бог не желает нам зла!» — вторит он. «Наковальня держит удар!» — подтверждает местный епископ. «Я изображаю страдания, но сам не страдаю! Когда-нибудь я напишу истинного Христа!» — говорит художник в местной церкви. «Пришёл конец света — свет погас». «Ты не изменишь мир — он сильнее!» — говорит ему Фанни после того как приходит «повестка». «Вы мудрее всех? — вторит ей следователь (Маттиас Шонартс) на допросах когда Франц отказывается от военной службы — Вы слышали голос?». После отправка в тюрьму в Берлине — начинаются бесконечные издевательства и предлагают быть санитаром, и просто произнести «присягу» — это всего лишь слова. «Я и так свободен!» — говорит он своему адвокату. «У меня есть чувство не делать то что неправильно!» — говорит он полковнику (Бруно Ганц) на военном суде. Казнь, а до этого проникновенная встреча Франца и Фанни — происходят быстро и неминуемо.

10 режиссёрский фильм Терренса Малика вышел относительно быстро, учитывая все предыдущие опыты «постпродакшна» фильмов, хотя съёмки и начались в 2016 году. На Каннском кинофестивале в мае 2019 года фильм получил приз экуменического жюри. Впервые за несколько последних фильмов — в этом фильме Малика — есть внятный сюжет, хотя присующее ему «наблюдение» и «размышления» — естественно никуда не делись. Тому подтверждение — и пристальная операторская работа Йорга Видмера («планы» и «блуждания» камеры — бесподобны), музыка Джеймса Ньютона Ховарда, и монтаж который создаёт весь этот «мир» на экране. Перед нами за 2,5 часа экранного времени проносится целый «внутренний мир» отдельного человека со всеми его мыслями и наблюдениями — горячая любовь семьи, думы о родном доме («Дитя Радегунда») — вот то, что помогает ему в итоге обрести себя на «другой стороне» («Я молюсь на той стороне» — пишет он в письме дочерям). Антивоенный фильм в своей самой грандиозной форме. Грандиозная подача материала во всех аспектах и на всех уровнях — от актёрской работы до монтажа — вроде из-за одного бессмысленного и несчастного случая. «Мы узнаем то что не знали! Нам откроются все тайны!» — говорит в финале Фанни.

Известно, что у Терренса Малика есть философское образование, и это ощущается в каждой его работе. В своих фильмах он всегда отражает важные общечеловеческие проблемы. «Тайная жизнь» — не исключение.

Фильм имеет пафосную подачу, которая свойственна киноязыку Малика. Невероятно красивые локации, актеры, световые состояния, широкоугольная оптика, необычный монтаж… Получается интересный набор инструментов для создания кино. Однако лично у меня появляется некоторое отторжение, автор будто бы смакует великолепие своих кадров. Нельзя не уважать Терренса Малика за наличие собственного почерка, но при просмотре этого фильма возникает впечатление, что он пользуется наработанной палитрой, не утруждаясь искать подходящие для данной истории «краски».

Фильм затянут. Первую половину ленты мы топчемся на месте. Малик будто переносит на зрителей мучения героя фильма. Возможно, это прием, который часто используют в кино: длительная скука, а затем неожиданная кульминация. Но у Малика, на мой взгляд, этот прием только утомляет и отталкивает от просмотра. Кажется, мы уже в начале картины догадываемся, что произойдет в конце.

Интересно, что визуально Малик остается Маликом с любым оператором. Это говорит о сильном влиянии режиссера на изображение. В данной работе меня поразила заполненность кадров при таком широком обзоре. Проделана колоссальная работа художника-постановщика и оператора.

Особую роль в фильме играют пейзажи. Создается впечатление, что природа переживает события вместе с героями. «Тайная жизнь» пропитана зеленым цветом. Естественный зеленый цвет травы перекликается с болезненными зелеными оттенками, когда герой попадает в тюрьму. Это удачное решение для данного фильма, так как главный герой тесно связан с природой и одновременно кажется «больным» для нацистов.

Также важны эпизоды с детьми. Дети становятся символом свободы. Только они свободны, все остальные люди вынуждены делать выбор: за или против режима.

Как мне кажется, в основе фильма лежит удивительная история, безумно трогательная, но режиссер не рассуждает о поднятой проблеме, а скорее поэтично ее преподносит.

6 из 10

Мощь Терренса Малика проявляется в том, что он наследует в своём творчестве богатый опыт американской культуры: от Уитмена, Торо и Эмерсона до Кубрика, Олтмена и Копполы. Его режиссура тяготеет к форме американского романа, к широте и эпичности, к притче. Этим он похож и на Мелвилла, и на Томаса Вулфа, хотя Малика в большей степени, чем строгих литераторов, кидает в свободные эксперименты, которые не всегда получаются успешными.

Позднего Малика принято ругать, якобы он стал высокопарным и искусственным, скатился до уровня попсы и «духовки» для масс. Никто уже не ждет от него еще одних «Пустошей» или «Тонкой красной линии». Тем не менее, на фестивалях Малик гость почитаемый, по-прежнему оказывается в списках фаворитов и получает награды. Звучит это парадоксально, потому что Малик режиссер не политический, не социальный, за актуальными событиями не гоняется и вообще ведет полу-затворнический образ жизни.

На мой взгляд, Малик никуда не скатывался, а просто резко осознал тщетность продирания к сути бытия через выбранные им жанры. В новых фильмах он стал ближе к чему-то сокровенному, скрытому, нуминозному, но творческие поиски не часто совпадали со зрительскими ожиданиями. Если сравнивать «Тайную жизнь» с его предыдущими работами, то окажется, что это самый понятный и самый массовый фильм из последних. О нем даже непозволительно писать плохо из-за положеной в основу фильма реальной истории австрийца, казненного за отказ служить вермахту. Весь он какой-то надрывный, прямолинейный, монологи героев иногда так и топорщатся за пределы кадра. Стереотипные орущие нацисты, повторяемость, мерзкая театральность казни.

Но что Малику удалось, так это создать внутри ясной истории философский контекст, который не зашифрован посредством сложных символов, а наоборот, как бы рас -шифрован. Весь он в природе, в томных, безмолвных горах, в физическом труде, дымных облаках, в прохладной, сырой земле. Пейзажи, которые занимают в фильме большую часть времени, навевают о «Проселке» Хайдеггера, работы которого, кстати, Маллик переводил на английский язык будучи еще студентом. А эпилог картины и вовсе будто представляет собой экранизацию предпоследнего абзаца «Проселка», резюмируя, что глубина бытия стремится к простоте, а человек существует подлинно только тогда, когда находится внутри своего бытия, обратившись к нему:

«С последним ударом колокола еще тише тишина. Она достигает до тех, кто безвременно принесен в жертву в двух мировых войнах. Простое теперь еще проще прежнего. Извечно то же самое настораживает и погружает в покой. Утешительный зов проселочной дороги отчетливо внятен. Говорит ли то душа? Или мир? Или Бог?»