Рецензии

Куда ни глянь, во всех отзывах к этому психопразднику пишут РЕЖИССЕР ПОВЗРОСЛЕЛ. Вот можно подумать до этого он снимал детский лепет и развлекалочку. Каждый подчеркивает, что в Томе Саспенс (термин-то какой, уже писать стыдно) Хичкока (тоже к слову уже пошло искать аллюзии, да и вообще для нового поколения несерьезно), нотки Годара (...убейте меня!), дух кого-то там еще… Кошмар. Ребят, не умничайте, к взрослым мужикам-критикам это тоже относится напрямую. Паренёк фестивальный, да, среди молодёжи псевдоэлитарной тоже в фаворе. Но если уж и сравнивать петрушку с укропом, то только по тем причинам, что растут они на одной грядке. Все открещиваются от молодого Франсуа Озона в этих сверках, да и нужна ли тут аналогия в принципе (?!).

Не то что умно, ни то что тонко, ни то что страшно, а в целом довольно чутко и красиво. Адаптированный по пьесе некоего Бушара, фильм Долана притягивает к экрану с самых первых истерик и чем дальше они будут заходить, чаще не с пеной у рта и битьем предметов, а на уровне бешеного стука сердца и внутренних плясках чертей в нутре главных персонажей, тем сильнее ты будешь ожидать финальной катастрофы. Смотреть лучше под утро, когда светает, символично получится.

У Тома по пинку несчастного случая погибает бойфренд, на похороны приходится ехать в деревеньку откуда покойный родом. Все как у всех; горе, слезы, недоумение, да вот только последнее “слово” зажмёт ночью рот и прикажет МОЛЧАТЬ-ВРАТЬ-БОЯТЬСЯ. Этим недоумением окажется старший брат мертвого любовника, который не хочет раскрывать все карты перед убитой горем матерью, а наоборот выдумывает гетеросексуальную легенду о младшеньком. С угрозами и побоями вытягивает из городского фертика брехню на успокоительную радость мамочке, да вот только у запугиваний у этих странный характер, гомоэротичный.

Что творится в голове попавшего в просак копирайтера это конечно ад, столько накатившего давления, глазки бегают, мышцы напряжены, того гляди и судорога, любимого не вернуть, правды не сказать, а тут еще и здоровяк жмет по углам и следит за каждым движением, все приговаривая, пидарок, пидарок, я тебя съем. Но то что под черепной коробкой у второго, фермера… пострашнее ада быть может. Щетинистый братец меня, можно сказать в комок сжал, не то что Том, он там его на экране мутузит, а я ведь зритель, я ведь вижу кому хуже. Зажатый, спрятанный и закрытый на увесистый замок мотор Франсиса вызывает не жалость, а соболезнование (то самое царящее на шее скорбящих, но конкретное к одному единственному человеку, тому кто еще не в земле), такое не мертвое сердце, а жить ему не суждено. Эта мышца большая и теплая, но закрытая и боязная. Вот он тот тип мужчин не мужественных, а мужиковатых, чувственных, но в своей наигранной оболочке обреченных до конца дней носить в себе своё истинное Я без рук, ног и языка. Душа-то есть, а крыльев нет.

Обстоятельства неприятная штука, если они конечно отрицательные. Из редактора-рекламщика в коровник говядину доить, из первого парня на деревне в персону нон грата. Аккомодации не случится, как бы уста не воспевали виды на будущее и странные перемены в настоящем. Братец Фрэнсис и ХОЧЕТ и волосы на заднице дерет и сильно пьяный дышит горячим перегаром, но не может, до конца не может. Это страшно. И он тут ключевая фигура, он, а не жертва по имени Том. Пленник своих же ошибок так ничему и не научивших, джентельмен слепых обязательств и не псих он, а просто загнанный (ласковый и нежный) зверь. Сцена с танцем в сарае и бинтованием запястий показывает насколько все могло бы быть хорошо, но под духовной импотенцией, которая сильными руками душит слабую шею и в момент бравирования своими мудями трахает пьяную девку, намекает на то что дальше лучше не соваться. Яблочко от яблони далеко не падает, у тебя такой же запах как у него и он сводит меня с ума, ты такой неотесанный, но я принимаю правила этой игры. Твой брат был первой и истинной любовью на моей ненадежной дорожке, а у тебя она в сухой кукурузе, которая в октябре острая, как бритва.

Крик раскаяния и осознанный ужас одиночества под конец фильма, настолько рьяно начинают бежать по лестнице, что не остановиться они не имеют никакого права. У кого оно интересно есть.

Первый фильм режиссера, где тебя не отвлекают наворотные картинки, а в прямом смысле пожирают крупные планы, где до лица в этой психологической считалочке дотрагиваешься энное количество раз и в завершении дышишь не то с облегчением, ни то с грузом сомнения.

Мышка уходя из ловушки отдает ее во владения Кошки.

«Том на ферме» — четвертый по счету фильм Долана. Если пытаться анализировать и раскладывать все по полочкам, то в случае с Доланом, вряд ли это получится: его кино либо нравится, либо нет. Я внимательно слежу за режиссерскими и актерскими работами Ксавье и с нетерпением ждала «Тома». Наконец-то мне удалось увидеть его с субтитрами. Не могу сказать, оправдал он мои ожидания или нет. Это уже не тот Ксавье, который снял «Воображаемую любовь», теперь это новый и явно повзрослевший режиссер.

Том — парень, который потерял близкого человека и свою любовь. Он отправляется на ферму, к семье Гийома и пытается отыскать частичку погибшего в его родном брате. Загвоздка в том, что братец оказывается настоящим деспотом. Несмотря на все унижения со стороны Франсиса, Том все же остается на ферме. Вероятно, ему просто нравится находиться под деспотичным и властным влиянием Франсиса, а быть может он просто не знает, чем заполнить пустоту в сердце и готов на все, лишь бы быть поближе к знакомому запаху и похожему голосу. Да и к тому же Том полагает, что именно здесь, на ферме, «все настоящее».

Не знаю, привлек бы мое внимание фильм, если бы его снял кто-то другой. «Том на ферме» получился пасмурным и напряженным. Не берусь судить о сюжете, так как он основан на пьесе. Думаю, жертвами в этой истории выступили оба одновременно: Том — жертва унижений Франсиса, а Франсис — жертва обстоятельств, заставивших его остаться на ферме, практически оборвав контакты с внешним миром, и копить ненависть и агрессию в себе.

Ксавье растет и это не может не радовать.

6 из 10

Фильм ограниченного проката, те что идут в маленьких и почти пустых залах, посещаемые лишь немногочисленными ценителями авторского кино да теми, кому поставлена конкретная задача осветить ту или иную область кинематографа. Фильм с довольно оригинальным сюжетом, затрагивающим как глубокие инстинктивные человеческие качества, так и поверхностный взгляд на происходящее. Так вот как раз «поверхностно» это кино смотреть нельзя — не понравиться и покажется скучным. Надо всматриваться в лица актёров, угадывать их чувства и мотивы, предугадывать их поступки — и тогда в небольшой отдалённой ферме с «неотёсанными деревенщинами» раскроется целая палитра красок и переживаний, какими наполняет её юный талант Ксавье Долан. Очень напоминает оставшийся в стороне (только не для тех, кто его смотрел) канадский триллер «Цепь» (2000) с блестящей игрой полностью погружающих зрителя в безумие актёров, а также более жестокий австралийикий «Любимые»(2009) и небезызвестную «Мизери».

Главная ценность фильма заключена вовсе не в элементах классического триллера, таких как погоня по кукурузному полю или по лесу (конечно, лишними они совершенно не являются), но куда интереснее наблюдать за напряжёнными и полными недосказанности и неоднозначных взглядов диалогами главных героев. «Настоящий психологический триллер, не уступающий фильмам Хичкока»- эту фразу из анонса фильма следует отнести именно к общению героев. Мать (Лизе Рой) хоть и выглядит усталой и разбитой, но на самом деле оказывается сильной и волевой женщиной, способной при посторонних влепить взрослому сыну пощёчину и является единственной, кого этот сын (Пьер-Ив Кардинал) действительно боится. Она не раз повторяет что «здесь прямо ад какой-то», при том сама же отчасти его и создаёт. Она не тот человек, кому можно излить душу, она слышит лишь то, что хочет, и не удивительно, что так заботящийся о ней на первый взгляд Франсис на самом деле желает поскорее от неё избавиться. В противоположность мягкому и сговорчивому (только пригрози кулаком) Тому Франсис представляет собой куда более интересную с психологической точки зрения личность — в нём постоянно воюют две противоположные стихии — нежность и жестокость, и одну он выражает через другую. В нём будто бы живёт два разных человека; не очень-то отличаясь наклонностями от своего покойного брата, он боится их, то есть самого себя, и пытается выглядеть сильным и мужественным, а главное — правильным. Но правильность невозможна там, где изначально заложено безумие. Здесь и проблемы воспитания, и одиночества, и попытки вернуть самого себя в правильное русло… Действительно не часто увидишь, чтобы настолько хорошо прочувствованные человеческие черты были ещё и качественно перенесены на экран.

Кульминация, на мой взгляд, находится вовсе не в конце, а в середине фильма в виде «танго на ферме». Сам же Ксавье Долан (Том) выступает в качестве провокатора случившихся событий, на самом деле лишь безвольно подчиняясь указаниям. Он тоже одинок и готов терпеть побои, лишь бы быть с кем-то «сильным и уверенным». Он готов реальность заместить сонным забвением и назвать это настоящим, и только счастливая случайность заставляет его мозг проясниться… хотя как сказать, может быть этот очередной необдуманный импульсивный шаг, финал фильма, всё сделает ещё хуже. В любом случае, от Ксавье Долана следует ожидать в будущем нестандартных шагов для кино, которое надеюсь будут показывать ни в одном-единственном кинотеатре города.

9 из 10

Долан растёт. Почти обходится без красивостей Кар Вая, копает глубже. Наконец-то в основе не свой сценарий (пьеса Марка Бушара). Не знаю, почему Том — на мой взгляд, главным героем в фильме является Франсис. Этот фильм объясняет одиночество, несчастье человека. Почему человек становится злым? Зачем он боится себя и своих желаний? Жестокость и хотела бы быть рядом с нежностью, но жестокость побеждает. Кто-то бежит от неё, а кто-то очарован ею.

Это фильм о любви. Долан вновь умело говорит о природе влюблённости, он, как ищейка, чует этот воздух и иногда даже умело передаёт через экран. Жестокость притягательна, она — естественная и «здесь всё настоящее». Кровати рядом и Франсис ставим рядом с Томом коробку с дневником.

Другая тема — забота о родных. Кто-то уезжает, кто-то остаётся. И тот, кто остаётся, загоняет себя в угол. Он лучше уехавшего, но угол тесный и тёмный. Но при этом «здесь всё настоящее».

Долан умеет снимать кульминации. На этот раз он снимает танго на ферме — жуткая такая энергия и страшные слова героя о маме. Засчитано. А под финал так вовсе триллер. В свои 24 года Ксавье Долан снимает страшное и умное кино. То ли ещё будет.

Ксавье Долан. Хрупкий адонис не от мира сего со взором горящим и узкими плечами, его имя у всех на устах, его фильмы у всех на компах, в его руках ключи к благосклонности строгих судей. Он парень взрослый и самостоятельный: с 20 лет сам себе режиссер и актер, сам ищет деньги, пишет сценарии, мастерит костюмы, монтирует и рекламирует. Вокруг него мгновенно вырос культ и почет, когда сам Ксавье не стал возводить себя в квадрат, а прилежно и с полной самоотдачей творит, творит, творит. Безупречный стиль его, с легкой манерностью, пристрастием, любованием и пронзительными песнями, напоминал бы видео-блог о взрослении, если бы не тонкий психологизм и предельная честность — с собой, со зрителями, со всем миром. В этот раз Ксавье не стал продолжать разговоры о наболевшем, а экранизировал театральную пьесу своего земляка Мишеля Марка Бушара.

Мрачное небо, беспросветный горизонт полей, острые, как бритва, листья засохшей кукурузы — все гонит подавленного горем Тома прочь от родного дома погибшего возлюбленного Гийома, чьи похороны должны вот-вот состояться. Как стервятник, романтичная баллада Les moulins de mon coeur с безжалостной тоской пикирует на машину героя на фоне одинокой дороги средь полей, и тонкий намек на сельскохозяйственную тематику предвещает опасность быть перемолотым в крошку — духовно иль физически. Мать Гийома приветствует Тома фразой про пережитый ад, а брат Гийома, Франсис — удушением, условиями, угрозами. И тогда тучи резко сгущаются, как отменные creme de la creme, с которых десертной ложечкой мы снимаем саспенс, страх, стресс в лучшем их проявлении.

«Том на ферме» — вот, казалось бы, детская сказка о летних каникулах в деревне. Да, где двое забавляются игрой «не рассказывай маме», притворяются не теми, кто они есть; где принимают роды у коровы и затем танцуют танго с руками по локоть в крови. Где насилие есть единственное правило, и любопытно дойти до дна вопреки всем предостережениям. И Том, и Франсис ощутили тяжесть потери, и оба как могут справляются со страданием и заполняют возникшие пустоты друг в друге. Один подчиняется, продается в рабство, ведется на угрозы, лишь бы заслонить призрак ушедшего этим самым настоящим, пусть пугающим, но с тем же голосом и запахом. Другой властно и уверенно ведет, как в танце, начиная с ненависти к чужому и заканчивая подавляемым влечением. Стокгольмский синдром.

Это опасная игра-противостояние, где с пижонски-городским сталкивается деревенско-невозмутимое, с потерянным и непричесанным Томом — собранный и непреклонный Франсис, с искушенностью — традиционность. И победила жестокость, ибо она подобно занесенному над жертвой ножу разрубила узел отношений и спугнула Тома, освободив его от наваждения.

Фильм насквозь пронизан чувством загнанности, безысходности, запуганной жертвенности (Том метафорично принес себя в жертву правилам игры, когда собственноручно принял теленка и позже его мертвое тело вынес на руках на поле). Жуткая атмосфера отрезанности от всего мира напоминает «Психо», в подтверждении чего мы созерцаем полную тихих ужасов реинкарнацию пары Норма-Норман. Вряд ли это дань классику ужасов, Хичкоку, — Долан был едва с ним знаком на момент съемок — и не изобретение колеса, но что-то иное в копилку психологического триллера, когда влечение добровольно идет под руку с насилием.

Наводящие тоску сельские виды, заставляющие стучать зубы мотивы прекрасного Габриеля Ярда, неузнаваемый Том со шрамом. Вот именно, что Долана сложно узнать в новой ипостаси, и она, безусловно, украшает его. Переиначив поговорку для благих целей, можно без зазрения совести сказать, что молодцу все к лицу, благо молодец дерзок, талантлив (пусть и горе-фермер) и не топчется на одном месте, а смело идет вперед, раздвигая рукой океаны и моря. Ну, и мы за ним по проторенной дорожке.

8 из 10

Вы когда-нибудь теряли близкого человека? Сразу ли удавалось поверить в случившееся и принять реальность?

Главный герой, Том, приезжает на похороны своего парня, Гийома, на ферму, где живут мать и брат усопшего, Франсис. О связи Тома и Гийома мать не знает и Франсис намерен любым способом избежать правды. Ферма становится странной зоной отчуждения от реальности, местом где герои вступают в игру друг с другом и с самими собой. Цель у этой игры лишь одна — сбежать от реальности. Герои видят друг в друге связь с умершим Гийомом и идут на всё, чтобы сохранить её. Разрушить эту связь могла только Сара, которая ни с кем не собиралась играть в игры и плевала на погибшего.

Ферма — сладкий сон. Чтобы выбраться из него нужно пройти через боль, преодолеть себя и отбросить все иллюзии, а вместе с ними и тех, кто не может с ними расстаться. Горечь утраты безмерна, но это не повод переставать жить. Об этом и говорит автор.

Ксавье Долан показал совершенно новый для себя уровень режиссерской работы. Картинка не перестает держать в умственном и эмоциональном напряжении и ни на секунду не отпускает.

В фильме, если можно так выразиться, отлично обыграна мимика души: герои непрерывно меняют отношение друг к другу на протяжении фильма. Им дорог покойный и на основе этого создается иллюзорная связь, сближающая их. Впрочем, рано или поздно придется снять темные очки и увидеть, что вокруг ночь.

8 из 10

Быстро сменяющиеся, летящие пейзажи сверху, догоняющие не менее «летящую» машину посреди полей, дрожащие руки, пишущие синими чернилами на салфетке слова, ответа на которые адресат не дождется никогда, потому что на похоронные речи еще никому не отвечали.

Так «Том на ферме» встречает своего зрителя.

С первых минут внутреннее отчаяние выдает все, что можно: и осенняя палитра кадров, и капна выцветших, спутанных, «соломенных» волос, спадающих с головы главного героя. С таким раскладом говорить о музыке, погоде, одежде, окружении не имеет смысла-тут все ясно.

Отчаяние и невозможность сказать правду, скованность действий, решений и желаний- главные черты первого часа картины.

Позже к нарастающему спектру негодований прибавляются чувства смятения и… вины. Насильственное содержание на ферме перерастает в удовольствие, подтверждаемое теленком Задницей, смачным танго в сарае, какими-никакими откровениями и смехом скорбящей матери. Физическая грубость в отношениях Тома и старшего брата его дружка, сопровождавшая героя с самых похорон, никуда не делась, но приобрела немного другой характер.

Но вдруг приезд псевдо-девушки якобы простого друга Тома рушит роман, который, может, никогда и не начался бы, но, безусловно, имел небольшие ростки причудливой формы.

На этом все. Том просыпается от сна на ферме, принимает решение бежать куда подальше. Рассказ местного бармена только сопутствует ему в этом. А изорванная улыбка, которую Том видит не полностью и издалека, но тем не менее узнает, одобряет его действия.

Ночные огни трассы, сменяющиеся под саундтрек «Going to a town» дают ощущение легкости и долгожданной независимости. Птичка вырвалась из клетки.

Ксавье Долан — один из тех самых режиссёров, которые снимают фильмы, ориентируясь исключительно на своих чувственных представлениях, состоянии зарождения новой и продолжительной любви; какой бы она не была. Несмотря на то, что Ксавье всего двадцать пять лет, истории длинною в коренной перелом жизненного этапа выходят откровенными, провокационными и личными, поэтому, каждый, кто прикоснётся к его творчеству, становится частью его интима. Когда в твоих руках находится весь процесс: сценарий, съёмка, актёры, стиль, то из этого обязательно должно получиться нечто стоящее, иначе и быть не может. Человек сам волен выбирать, что ему ближе, роднее, к чему тянется сердце. И у Долана, определённо, этого не отнять.

Каждый этап в творчестве знаменуется всплеском какой-либо из социальных, личностных, внутриутробных проблем, но Ксавье сильно не заостряется на этом и просто снимает про самого себя. «Я убил свою маму», «Воображаемая любовь» — теперь же более зрелая актёрская и режиссёрская работа в «Томе на ферме», где каждый сможет почувствовать весь страх потери свободы, находясь в железных тисках. Нет ничего проще, чем смерть любимого человека для Вселенной и наоборот. Так Том попадает в милую сельскую местность со своими чУдными захолустными видами на коровники, трактиры, поля, смерть, дорогу, навоз. Именно в таком порядке происходит знакомство с обиходом злачного местечка. Толерантность то качество, которое отличает людей в округе, в особенности старшего брата усопшего — Франсиса, который чуть что — рвёт голыми руками «пасть», тем самым заставляя улыбаться ещё долгое время, оправдывая себя благом, совершаемым на пользу мамы. Когда всё идёт согласно плану — наш дорогой друг покладист, уравновешен, чисто выбрит, с одинаковой длиной роговицей глаз, их цветом, ежели нет — дело приобретает нуарный тип прогулки, сродни путешествия меж остроконечных золотых игл, выкрашенных в скальпезных тонах Тома. Чтобы окончательно не свихнуться в замкнутом пространстве, давящем своей узколобостью: танцуется вальс, вдыхается кокс, доится скатина, происходят вожделеющие романтические разговоры рядом с толчком и рассказы за ужином о сексуальном опыте с «подружкой».

Грамотно расставлены приоритеты, что даёт полностью завладеть сознанием жертвы, которая, войдя в зал, уже не вернётся прежней, если вернётся.. . В каждом кадре скрыты отождествляющие посылы с тем, кем же является герой на самом деле, выворачивая его нутро, показывая оголённое тело с гомогенной природой. Сил под конец уже не остаётся. Хочется бежать, бежать скорей на встречу девственному воздуху, свободному от гнёта эгоистичных пёстрых оков. Неожиданные повороты, какое-то небрежное мельчешание, страх, ужас, бельмо, саспенс и.. . снова дорога.

Должно быть, именно благодаря такой всепоглощающей истории запретного желания быть самим собой, что разнится со словом Божьим, и является «Том на ферме». Кажется, это уже в прошлом, но не будет ли сам Долан скучать об насильственном ограничении свободы или поддастся естественности? Этого мы никогда не узнаем.. .

8 из 10

Картины Ксавье Долана большей частью публики воспринимались легкомысленно, вызывая разговоры на тему гомосексуальности и визуального китча. В то время, как за первым недальновидный и ограниченный зритель не видел любви, не знающей границ, а во втором не мог разглядеть красоту. «Том на ферме» это нечто совершенно иное, здесь Долан демонстирует не просто элегантность и оригинальность, а высшее мастерство. Экранизируя пьесу квебекского автора Мишеля Марка Бушара, он создает неоспоримое доказательство своей режиссерской состоятельности в качестве зрелого автора.

Прекрасный Том едет в провинцию, на далекую ферму, чтобы проводить в последний путь своего возлюбленного, там его ждут сюрпризы не только неприятные, но и прямо угрожающие жизни нашего героя. Душевная нестабильность Тома, вызванная потерей спутника жизни, сплетется с ненавистью и психической неустойчивостью Френсиса, что был братом покойного, и образует причудливый узор из страха, необъяснимого подчинения и удушливости, который в кинематографической плоскости выглядит как превосходный психологический триллер в истинном смысле этого слова.

Легкость и красота сменяются гнетущей атмосферой и мерзостью страха. Высокое и яркое небо «Воображаемых любовей» превращается в свинцовую пустоту «Тома на ферме», кудри Юбера Минеля становятся неряшливыми желтоватыми прядями Тома, а грандиозность истории Лоранса Алия сменяется повествованием обрывочным, резким и напряженным. Полностью изменяя свой стиль, Долан, не смотря ни на что, все же остается ему верен: все в «Томе на ферме» перфекционистом Ксавье просчитано до мелочей – от саундтрека до цветовой гаммы. Музыка снова выдающаяся в части песен («Les moulins de mon coeur» и «Going to a Town»), но на это раз большее внимание уделено score, написанному Габриэлем Ярдом специально для этого фильма, а не песням о любви. Визуальная же часть целостна и единообразна в своих серо-желтых тонах.

Рациональному объяснению отношения, возникшие между Томом и Франсисом не поддаются. Эти напряжение, опасность, доминирование и страх можно только почувствовать. Послушно приняв виктивное поведение, Том обрекает себя на душевные страдания и физические муки. Для тех, кто внимательно читает интервью Ксавье Долана, некоторые сцены с очевидностью вызовут параллели с озвученными ранее сексуальными фантазиями режиссера. Хотя секса на экране не будет, но намеками в виде сдвинутых кроватей Тома и Франсиса, постановщик покажет зрителю, что большая (и, очевидно, наиболее неприглядная) часть отношений героев остается за кадром. Да, Долану и не нужно прямо демонстрировать сексуальное насилие, так как это слишком примитивно, а Ксавье играет на качественно ином уровне.

Можно ли считать происходящее на экране демонстрацией взаимодействия между геем и гомофобом/латентным геем (как вам будет удобнее)? И да и нет – эта тема определенно присутствует, и, возможно, является магистральной. Она акцентируется сценой танца в сарае, демонстрирующей одновременные тягу и отрицание Франсиса. Но, в центре истории все же взаимодействие по схеме «охотник-жертва». Схеме, которую практически невозможно сломать. «Том на ферме» это, безусловно, психосексуальный триллер, но упор следует делать на части «психо».

Центральная сцена картины – это бегство Тома по полю высохшей кукурузы. В этой сцене отображена вся суть происходящего – загнанный и запутавшийся Том убегает, сам не ведая своего направления, а «охотник» Франсис догоняет его. Для того, чтобы подчеркнуть значимость этой полной жесткости гонки, Ксавье изменяет разрешение картинки, делая из widescreen нечто, что можно назвать ultrawide. К слову такой переход будет еще в одной сцене ближе к концу, но она, по сути, дублирует описанную выше, разве что ее развязка, одновременно являющаяся кульминацией фильма, будет иной – Том бежит изо всех сил, но убежит ли он?

Говоря об околоэкранных перипетиях, нельзя не упомянуть, что «Том на ферме» подвергся значительной правке, и в своей театральной версии ему не достает ряда сцен. Также Ксавье не задействовал в картине никого из списка своих постоянных муз. Нет здесь ни очаровательной Анн Дорваль, ни обворожительной Сюзанны Клемен. Только лишь грубый и брутальный Пьер-Ив Кардинал составляет пару Долану, перевоплотившемуся в Тома (волосы Ксавье, «благодаря» обесцвечиванию и наращиванию, пришли в такое плачевное состояние, что в результате на премьере фильма режиссер появился с ультракороткой стрижкой). Также присутствует в фильме Эвелин Брошу, актриса не выдающаяся, но вполне подходящая на роль сильной, но в тоже время легкомысленной особы, попадающей под животное обаяние Франсиса.

Перенося пьесу на экран, Долан иногда позволяет себе вольности, но в целом ему удается практически невозможное – он точно передает настроение театральной постановки, сохраняя камерность, но в то же время, создавая пространство бесконечного пасмурного неба, убранных полей и дорог, прямых как стрела. Игра взглядов, недосказанность и резкие переходы между сценами – взяв все лучшее из мира театра, режиссер адаптирует это для большого экрана.

Безумие страха оплетает выбранный им объект цепко словно плющ, и вырваться из его объятий не так-то просто. Сам того не желая, Том погружается в пучину липкого страха и грязного насилия. Удастся ли ему вырваться? Удастся ли остаться собой? Удастся ли красоте победить мерзость? Вот основные вопросы, на которые отвечает «Том на ферме».

Этот фильм предназначен не только для верных поклонников Долана, адептов его мировоззрения, и он первая работа Ксавье, что не является целиком авторской, какими были три предыдущие ленты. Этот триллер рассчитан на более широкую публику. «Том на ферме» это неоспоримое доказательство того, что юноша с курчавой головой не просто утонченный ценитель красоты, а настоящий режиссер, мастер своего дела, сочетающий талант и подлинную оригинальность видения. Ксавье Долан постановщик настолько хороший, насколько это только можно себе представить. Любой обласканный критикой режиссер, только лишь от имени которого публика, мнящая себя «ценителями искусства', начинает маструбировать не годится Долану и в подметки. Вся фильмография Ларса фон Триера (подставьте любое другое подобное «громкое» имя) не стоит и пяти минут «Тома на ферме», да и любой другой картины гениального канадца.

«Том на ферме» это манифест, в котором утверждается, что прекрасный Ксавье это не просто мечтатель, получивший мимолетную известность, а выдающийся постановщик. И манифест этот в первую очередь предназначен для снобов из мира авторского кино, так как верные поклонники отдали свое сердце Ксавье Долану еще во времена «Я убил свою маму». На данный момент лучшего, чем Долан, художника в современном кино нет, да он и не нужен – ведь на троне есть место только для одного короля, и имя ему Ксавье Долан.

Что неплохо удается Ксавьеру Долану, так это говорить о тонких, наэлектризованных отношениях между людьми. Сложных и запутанных, о том, что называется химией или физикой, — что дела не меняет. Отношения, на которые часто не повесишь ярлык, подобные странноватому танцу, коктейль всех чувств с любовью в качестве тайного ингредиента, — вот что интересует Долана, чем занято его творческое «я» помимо каминг-аутов, квиров и несостоявшихся мелодрам. Молодой режиссер за плечами, которого четыре, учитывая «Тома», картины, все ситуации проецирует на себя любимого, а вместе с тем увлекает и зрителя, который — хочет он того или нет — погружается в личные переживания автора.

Так что же его волнует? У Долана вы не найдете разоблачающих лент про жизнь трансвеститов, ему исключительно плевать на бедные кварталы родного ему канадского Квебека, его не интересует тайная жизнь сытых буржуа, он не скрывается за громкими словами — мир, дружба, толерантность, — он просто снимает кино о себе самом. И пусть «его» играет Мельвиль Пупо. Такая самовлюбленность не смущает жюри Венецианского или Каннского фестиваля, которые год за годом отличают фильмы в своих номинациях. Искусство — всегда исповедь, и для Долана это стопроцентно так.

В «Томе на ферме» зрителя ожидает отнюдь не яркость красок «Лоранса», не элегантность «Воображаемой любви» и не кажущаяся повседневность «Как я убил свою маму», Долан покоряет ландшафты канадской глубинки. Поначалу он создает атмосферу в духе «mean little town», затем добавляет щепотку психологического триллера и стокгольмского синдрома. Однако как ни пытается Долан создать нового героя из себя самого, и в Томе и, более того, — в злодейски привлекательном Франсисе видится герой из «Воображаемой любви», которого по иронии или недосмотру автора также зовут Франсис, отмечающий всех отвергнувших его мужчин. Кажется, эта отверженность, причем со стороны одного итого же человека — брата Франсиса, и одиночество не сближает их, но самым беспардонным образом сталкивает, делая безумно привлекательными друг для друга. Раненый хищник Франсис нападает на свою обездвиженную жертву, но первый переоценил свои силы.

Детективная линия придает аппетитную перчинку сюжету, однако оказывается немного беспомощной и ненужной, для автора неважно, что и зачем сделал Франсис. И это чувствуется. Проступок Франсиса нужен Долану, чтобы показать, как далеко тот может зайти в своей страсти. И к слову, это отличает Франсиса от героев Долана — Том, Лоранс, Франсис, Юбер, ряд свободно может дополнить Мари и Фред, — они принимают все как есть, не пытаются взять реванш у своих любовников. Чувства Франсиса к брату перерастают с жуткую ярость, которая выливается в приступ агрессии по отношению к несчастному мальчику, и проявляется в желании обладать Томом как заменой своему неверному брату. Насилие в характере Франсиса не что иное, как бессилие, так как своими поступками он не смог ни вернуть брата, ни удержать Тома. Что и приводит его к тому же одиночеству.

У Долана герои одиноки, потому что не могут быть с любимыми («И все же Лоранс») или не могут найти контакт с ними («Как я убил свою маму»), часто додумывают, чего нет («Воображаемая любовь»). То, что называется им не суждено быть вместе, и не потому, что кто-то хорош или плох, просто его герои и их любовники хотят от жизни и от партнера разного. В этом причина их одиночества — запросы не совпадают с предложением. В «Томе» ситуация несильно меняется. Франсис, по сути, сам не знает, чего хочет: то ли выбраться из своей глубинки, то ли остаться в ней навсегда вместе с Томом, то ли вернуться в детство и не расставаться с братом. Том страстно желает взаимной любви. Во Франсисе Том был готов принять звериную страсть, пусть и к собственному брату, за живое чувство к нему самому, и в принципе, не был против остаться с Франсисом в этой глубинке, и наслаждаться его обществом, благо оно точно не способно стать рутинным. И певать на «В твоих чертах ищу черты другие…». Однако он бежит. Не уж то от страха? Другого объяснения нет.

Так, Ксавье Долан по-новому завлекает своего зрителя в пучину сложных взаимоотношений, из которой несильно хочется выбраться.