Рецензии

Смотреть исключительно в темноте, ни на что не отвлекаясь. Если уже ночь, и на середине захочется спать — ни в коем случае не идти на поводу у этого желания, иначе потом при попытке досмотреть днем вся магия фильма исчезнет, и в этом будет виноват совсем не он. К хорошему кино нужен правильный подход, погружение требует соответствующих условий. А вы думали, легко метнуться на сто лет назад?

На самом деле, фильм все сделает за вас. Шумы на заднем плане заставят ежиться, размытая глубина резкости (бокэ?) при съемке дневного Петрограда добавит сновидчества, черно-белые цвета и выверенный антураж закрутят в эту великую жуть.

Мрак фильмов Лопушанского (для меня, правда, это всего второй после «Гадких лебедей») совершенно уникален — в нем нет депрессии (субъективно) и уныния, он магнетичен, он завораживает.

- Я не могу помочь пациенту, если он сам не хочет лечиться. А он не хочет, вы это знаете. Попробуйте отвезти его в Вену, к доктору Фрейду...
- Какая сейчас Вена... но... но что же мне делать?
- Если честно сказать, я их иногда тоже совсем не пониманию
- Кого?
- Русских. Они совершают порой такие поступки... Я даже не понимаю их мотивацию, хоть я и психолог. Это как у Достоевского...
- Dostoevsky...

История – темная наука. Яснее наше о ней представление. Еще яснее собственный творческий замысел в ее изображении. Тоже можно сказать и о психологии.

Господин Лопушанский в 2013 году, опередив господина Михалкова в демонстрации зверского нутра вооруженной революционной черни, снял фильм «Роль». Выдав в классической черно-белой манере гирлянду мизансцен-эпизодов, основные минусы которых: фальшь декораций, фальшь игры и чрезмерная затянутость. Последняя, правда, могла бы быть оправдана интригой - ее мрачная тень с первых же титров начинает зависать над предлагаемым полотном.

На полотне изображают «историческую» правду. Но это лишь фон для правды «человеческой». И то и другое азартно, но грубо обеспечивают типажи. То есть, носители примитивно-характерных признаков: чекист и управдом обязательно в кожанках, актер («Вы гений!») похож на Леонида Андреева, некрасивая, но чуткая учительница крестьянских детей носит кружевной воротничок, недобитая белогвардейская контра прячется под фуражками без кокард, вагонная шалава непременно и непрерывно сосет мутный самогон из бутыля. Ее (шалаву) когда-то изнасиловал собственный батя. А как же еще?

А еще один похож на другого. Герой на антигероя. Левый на правого. Живой на мертвого. Как две капли слезы. Или как в «Двойнике» у Набокова. Этой внешней предполагаемой или подразумеваемой схожести достаточно для предельного сжатия психологической пружины. После чего рождается мотив, и в одно не очень прекрасное утро начинается обвал логики, а в действие вступает иррациональная сверхзадача. Подчиняя себе весь творческий ресурс.

Какая задача? Вот главный вопрос черно-белого сюжета. Какая цель оправдывает такие, пардон, средства? Не иначе, как пробраться в Смольный и убить Ленина! А заодно, если хватит патронов, всю его свору.

Не знаю, бывал ли в 1923 году прошлого века товарищ Ленин в Смольном. Если нет, то прокрасться Москву, и шлепнуть вождя революции там. Вот это была бы роль!

Вот это был бы фильм…

Талантливый актер узнает из архивов, что красноармейский командир, с которым его когда-то свела судьба, умер в вечер их встречи. Самое удивительное, что волей случая они были похожи как две капли воды. Одержимый безумными идеями перевоплощения на сцене и в жизни, актер решает поехать в послереволюционный Петербург и выдать себя за покойного.

«Роль» — это машина времени, которая переносит зрителя в самую гущу революционной разрухи. Черно-белая картинка, пронизывающая зима, разбитые потрясениями люди — здесь всё выглядит именно так, как современный человек привык представлять то время. Главный герой бросается в неслыханную авантюру, встречая на своем пути персонажей разной степени травмированности. Спившаяся баба, стареющий интеллигент, расстреливавший детей герой красноармеец — яркие и живые образы, достойные называться срезом общества времен гражданской войны. Протагонист со своими радикальными взглядами на искусство предстает в качестве путешественника, открывающего межстрочную суть страниц истории. Атмосфера этой болезненной среды, перемалывающей людей в фарш, будто твердит, что конец света уже наступил, но актеры в этом театре этого еще не поняли.

Суханов выдает лучшую игру за всю свою карьеру. За его завораживающим персонажем интересно следовать, прислушиваться к нему, наблюдать как он перевоплощается. Интригующий сценарий, качество режиссуры и операторской работы выдают в создателях не только больших профессионалов, но и влюбленных в свое дело людей.

«Роль» — это мрачное, глубинное зрелище для любителей неспешных драм, окунающих с головой в пугающее прошлое.

8 из 10

Пять лет назад мастер апокалиптической фантастики Константин Лопушанский снял очень нехарактерную для себя, возможно, лучшую свою картину, замысел которой вызревал у него тридцать лет. Быть может, именно это длительность стала причиной детальной проработанности «Роли», выражающей трагедию панэстетизма с невероятной для нашего кино глубиной. Решив снять фильм в черно-белой гамме, создавая сложно организованную, почти германовскую по дотошности массовку, позволяя второплановым актерам создать запоминающиеся типажи постреволюционного люда, а Суханову сыграть роль на грани шизофренического расщепления личности, Лопушанский создает цельное художественное высказывание, по духу близкое «Окаянным дням» Бунина, которыми, видимо, и вдохновлялся сценарий и атмосфера.

«Роль» - это картина, близкая по темпу неторопливому философскому размышлению, медленное и рассудительное, порой огорошивающее зрителя полным пренебрежением к законам увлекательного сюжетосложения, но целостное концептуально, не всегда аутентично передающее характеры персонажей (нет-нет да проскальзывают нехарактерные для нищих слоев онтологические или гносеологические термины), но скрупулезно, последовательно разворачивающее перед зрителем свою основную идею. В чем же она?

Когда-то в своей книге воспоминаний «Некрополь» Ходасевич писал о том, что символизм был последним направлением в искусстве, которое относилось к нему серьезно, как к жизнестроительному акту, которое хотело сделать объектом искусства все жизненное пространство, которое боготворило искусство. Именно об этом мировоззрении Серебряного века, похороненным революционными реалиями, в которые оно пытается интегрироваться Лопушанский и снимает свой фильм. Это история девятнадцатого века, влюбленного в грядущий двадцатый, который его и раздавит. Главный герой влюблен в некий идеализированный образ будущего, не имеющий с реальностью ничего общего, что приводит к существованию на грани шизофрении.

Точными, убедительными штрихами режиссер описывает несовпадающие жизненные и эстетические архетипы двух веков, как планеты, движущиеся по разным орбитам, потому Суханов вынужден играть даже не две, а три роли: Евлагова, Плотникова и Евлагова, пытающегося стать Плотниковым, то есть два мира и ситуацию, когда один из них пытается стать другим. Это трагическое расщепление русской истории, диссоциация коллективного сознания стали пролегоменами к существованию миллионов людей в советском двоемирии, разрываясь между идеологическим, ноуменальным миром и реальностью.

Невозможность стать Другим, интегрироваться в новые шизофренические реалии, блестяще выраженные Платоновым, Булгаковым, Зощенко, Замятиным, Олешей, привело носителей прежнего панэстетического мировоззрения к эмиграции, и лишь герой «Роли» пытается предпринять обратный, фантастический путь, желая раствориться в чужой, людоедской личности, что естественно приводит к краху, потому что невозможно сыграть то, что своей тяжестью раздавливает любую личность. В картине Лопушанского кроме того идет речь еще и о социальной роли, которая оказывается не по размеру – слишком широка, или слишком узка, в ней можно утонуть, а можно и не влезть.

Одним словом, «Роль», безусловно, удалась и стала самым значительным фильмом режиссера, открывающим для нас все новые и новые грани спустя годы, тем более после страшного юбилея 17-года, он показывает, что время истекает, что двадцатый век скоро будет также похоронен двадцать первым, как когда-то сам уничтожил девятнадцатый. На смену веку войн и лагерей пришел век терроризма и экономических катастроф, и уже, наверное, никто не захочет сыграть в нем роль «нового человека», ибо любить и восхищаться в нем нечем.

«Драматургом становится сама жизнь» — с такими словами обращается к своей жене главный герой глубоко психологичной драмы «Роль», повествующей не только о такой трагической странице в отечественной истории как гражданская война, но также о самой главной роли, которую может сыграть поистине талантливый актер, чьему персонажу не суждено найти свое счастье.

Синопсис Финляндский Выборг, 1923 год. Белый эмигрант актёр Николай Евлахов, чудом выживший в красном терроре, получает уникальный шанс воплотить свою мечту и сыграть в живых декорациях погибшего краскома Плотникова. С помощью контрабандистов он переходит границу и приезжает в Ленинград, где под видом красного командира знакомится со всеми его товарищами. Однако, чем больше Евлахов погружается в мир Плотникова, тем сильнее он начинает воспринимать чужую жизнь как собственную.

Самое ценное в картине — это талантливая игра наших актёров, чьи персонажи буквально живут на экране. Прежде всего, хотелось бы отметить игру неподражаемого Максима Суханова, которому по факту пришлось сыграть одновременно сразу две роли. Также понравилось исполнение финской актрисы Марии Ярвенхельми в роли жены Николая Амалии, отчаянно пытающейся понять своего мужа, но все же не способной на это. В фильме яркий второплановый состав, который запомнился своей искренностью и даровитостью.

Помимо игры актёров фильм отличается сильным режиссерским креслом. Режиссер Константин Лопушанский мастерски передал трагизм той эпохи. Одним лишь эпизодом трагедии на станции Рытва он воспроизводит тот хаос и ужас, в который была погружена вся страна, когда брат шел на брата, а одержимые жаждой крови некогда обычные люди жестоко расправлялись над невинными людьми. «Роль» также хорошо отражает последствия гражданской войны, когда народ жил в смятении и при полном отсутствии представления, а что его ждет в будущем. Черно-белый фон еще больше усилил эффект безысходности и противоречивости происходящего.

Пожалуй, самая ценная сторона фильма — это его сценарий. События гражданской войны и её последствия служат лишь фоном, поскольку на первый план выходит главный герой актер Николай Евлахов, мечтающий сыграть лучшую роль в своей жизни. Будучи актером талантливым, для него высшей степенью пилотажа стала живая роль погибшего красного командира Плотникова, почему-то пощадившего Евлахова во время красного террора. Главный герой настолько вживается в роль, что даже начинает видеть чужие сны. В итоге он понимает, что трагический характер краскома Плотникова достоин трагического финала, который завершается фразой Евлахова «Занавес!».

Итог Несомненно, «Роль» — очень сильная работа, которая производит положительное впечатление своей душевностью своим психологизмом и особой философией. Фильм удачно передает эпоху после прихода к власти большевиков. Поэтому я настоятельно рекомендую данное кино к просмотру.

9 из 10

«А я теперь спать не умею». Почему-то все вертится в голове эта фраза из фильма. Ее произносит главный герой в минуту интимного откровения с соседкой по коммунальной квартире. Когда не спят? Когда болят совесть, душа. «Душа, чужая душа болит», — стонет герой. А еще не спят, когда уже во сне!

Фильм Лопушанского — фильм-разгадка приснившейся яви. Я не знаю, как еще объяснить его жанровую сложность, его метафоричность, его немногословную и косноязычную, как заговор иль бред, поэзию. Через сон. И роль — это ведь тоже сновидение. Кто мы, когда снимся сами себе, когда играем со сном «в явь», «в прибежище», «в бегство», «в смерть», «в чужой сон»?..

Поэт Г. Айги писал, что «сон — не только он, человек, но и что-то еще «другое»». Ведь во сне словно теряется наше «Я», мы становимся себе чужими. Сердечная пульсация чего-то другого /кого-то другого пронзает весь фильм Константина Лопушанского, становясь и его сюжетным стержнем, и эмоциональным основанием. «Внутренний сон» героя (дар, талант, вдохновение, одержимость искусством) с помощью «самоизымания» роли сплавляется с «внешним сном» (больная сцена революции, войны, нэпа, коммуналок, ЧК, занавес истории) и на выходе предстает высоким произведением искусства, являющимся свидетельством жизненной полноты, глубины, автономности, свободы, глубоко человечной искренности, несмотря на «роль»…

Герой, устроивший силой собственной творческой воли из реальности сон, смеет пребывать в этом сне всецело, сообщаться с ним, жить, обогащаться, спасаться и умирать его драматургией, питаться им, как кто-то — пищей насущной. Так может только художник. Причем не всякий. Кто любит символистов, поймет с полуслова… В символе, как и во сне, «воздух замешан так же густо, как земля: Из него нельзя выйти, в него трудно войти» (О. Мандельштам), фильм Лопушанского точно такой же! Он, как груз бытия, как повисшее в воздухе время, давит тяжестью полноты.

В какой атмосфере, в какой исторической и бытийной ситуации играет герой, обретая игрой новую (более цельную, настоящую) жизнь и новую (светлую, как морок его боли) смерть? Каковы его «предлагаемые обстоятельства»? Вот они. Ветер Истории навеки потушил свет, мир дрожит в объятьях Мировой Ночи, Единое распалось навсегда, его Раскол лег шрамом не только на Эпоху, он прошелся по Душе и оставил на ней навсегда лезвийный след. Дезориентация нашего / своего / чужого. С точностью их место нигде не удостоверено. Утрата Центра личностью и миром. Утрата чувства Времени в ежеминутном испытании смертью/Вечностью. Существование больше никому не адресовано. Каждый живущий, словно немаркированный конверт, не придет по назначению. В блоковском неуютном «одиноком ветре» — сбившаяся музыка существования. Этот ветер поет «будь что будет», и это «будь что будет» становится трупом в финале, а кто-то скажет — вечным воплощением мечты о самой главной в жизни роли, той, что выбрал и сыграл сам, с которой сросся кожей, до скрежета зубовного… кровью своей напитал.

Помните короткий диалог в начале фильма.

Она: Что дальше?

Он: Судьба.

А все остальное — страшная зима, холодная луна, кровь, пот, истерики, «наган руку помнит», «ща все можно», «Бога нет» — это лишь партнеры, диалоги, декорации, предложенные обстоятельства, свет и тьма рампы, занавес…

В фильме звучал Мандельштам… Сначала подумалось, что вся «Роль» — это болезненная визуализация его строк: «О, глиняная жизнь! О, умиранье века! Боюсь, лишь тот поймет тебя, В ком беспомощная улыбка человека, Который потерял себя». Но сейчас кажется, что фильм не о такой потере — в истории, в веке, в горе, в злой судьбе, в роли, навязанной эпохой. Он, скорее, о величайшем обретении себя. Когда герой трясущимся голосом говорит, что ему «чужие сны снятся», это радует, а не ужасает. Хотя нестерпимо больно не то что взаправду видеть такое, но даже представлять.

Чья боль на этом свете больше, больнее? Общая боль. Та, что в фильме прочитана как остаток общей судьбы. Подвиг героя (актерский или человеческий, как думаете?), — перевоплотившись во врага, в того, кто его когда-то расстреливал, слиться с общей судьбой. С судьбой страны, народа, с судьбой темного и смертью пахнущего Игната. Одна Россия, один народ, одна боль, до сих пор саднящая под белым снегом общего прошлого, под темными водами общей истории, общей судьбы, общей жизни и общей, как океан, вечности.

В разгар Гражданской войны пассажиров заблудившегося поезда громят одичалые красноармейцы. Усталый командир вынужден самостоятельно производить фильтрацию — кому жить, кому нет. В ряду выстроенных на морозе бедолаг он обнаруживает собственного двойника. Это преуспевающий актер, уезжающий затем в Финляндию, где в его руки попадает дневник погибшего в ту роковую ночь краскора. Артист загорается идеей вернуться в Россию 1923-го года и примерить на себя судьбу героя революции.

Такова, вкратце, завязка. А теперь, пожалуйста, ответьте мне: а при чем здесь вообще Максим Суханов?! Нет, актер он, безусловно, самобытный: мощный, харизматичный, способный «дать глубину». Вот только всегда ли она нужна, эта глубина? Ведь кого мы тут видим? Беспощадный краскор, рубака с классовой чуйкой и «Лениным в башке» — с одной стороны. Типаж вполне очевиден. А с другой — премьер драматического театра, герой-любовник, кумир публики, шоумен, игрок. Увлечен Евреиновым, азартен, мечтает о небывалой в мире роли. И опять ничего уникального. Стало быть, весь секрет в переходе из одного качества в другое, в перевоплощении. О, это очень благодатная тема, настоящий клондайк для актера! Тут так зажечь можно, такой фейерверк выдать: поменять осанку, мимику, интонацию голоса, артикуляцию, дикцию, наконец… Вспомните навскидку, из того, что на поверхности, из самого «попсового»: Леонов-завдетсадом и Леонов-«Доцент»; Яковлев-Бунша и Яковлев-Грозный. Замаскировавшийся Ливанов-Холмс… Думаю, всякий без труда может самостоятельно продолжить этот ряд.

И вот, значит, Суханов… Щетина вместо шевелюры, щетина вместо бороды, вместо дорогого пальто — солдатская шинель. Вот, в сущности, и всё «превращение». Потерял память, контужен, замедленные реакции в Петрограде; однако слегка тормознутым был и раньше, в Выборге. Лицо везде практически неподвижно, речь скупа, походка неуклюжа. Евлахов, в сущности, остался самим собой. Так зачем надо было огород городить, в чем фишка-то?!

Ну да, ну да — есть же еще экзистенциальные вопросы, проблемы самоидентификации и этого, как его… морального выбора. Что тут сказать… Я, вы знаете, совсем не против, сам люблю в этом покопаться. Но ведь, согласитесь, мы больше уважаем художника-абстракциониста, который обладает способностью писать и «обычные» картины. Например, нарисовать похожий портрет. Некоторые искусствоведы, какие преподают в худшколах, даже ставят это необходимым условием. Вот и я, если говорить о наших «продвинутых» режиссерах, полагаю большим недостатком многих из них то, что, не умея толком рассказать даже простой внятной истории, они увлеченно бомбардируют зрителя своим умничаньем и эстетством. В результате получается «разрыв башки», недоумение и скука. Научились бы для начала хоть исполнителей правильно подбирать. А там поговорим.

На дальней станции ночь и смерть. Революционный паровоз сделал остановку, и озарённые большевистским пожаром крестьяне сжигают арестованных дворян. В топке. На шум вызван комиссар Плотников, который решает вопрос по-военному: офицеров, юнкеров и подозрительных интеллигентов – в расход, дабы не смущали своим присутствием мятежные умы. По снегу пляшут тени, отрубленные головы бессмысленно таращатся в беспросветный мрак, остатки белого воинства заслоняются от пуль ничейными детьми. Мороз крепчает, хаос множится, и подставить бы зеркало, чтобы ведали, что творят. Опасливо щурясь, комиссар вдруг видит в толпе своё отражение – а закутанный в пуховой платок незнакомый мужчина недоверчиво всматривается в него. В ту же ночь комиссар гибнет, незнакомец бежит – и позже, уже в Финляндии, становится лощёным и успешным актёром Евлаховым. Но, так и не сумев избавиться от наваждения этого зеркального сходства, он одержим желанием сыграть свою единственную и неповторимую Роль: Плотникова, в реальной жизни. Эмиграция тела не избавляет от национальной прописки души – и Евлахов, надев вещи погибшего, возвращается в стылый, вязкий от мороза Петроград, чтобы воскресить того, кто мог стать его убийцей.

Идея «Театра для себя», рождённая драматургом Николаем Евреиновым – наследие безвозвратно ушедшего века Серебряного и тоже отражение, шекспировского вечно живого «весь мир – театр». Все лицедействуют, все носят маски, человек – существо не только общественное, но и театральное. Восставший из снега и пепла псевдо-Плотников имеет успех: его принимают «боевые товарищи», ему выделяют жильё, а со временем он начинает чувствовать чужую боль, видеть чужие сны, принимать чужие грехи. Но роль его меняет: на свет выходит уже не Евлахов и ещё не Плотников, а кто-то новый, сплавленный из двух противоположностей. Убийца и «убитый» в одном лице, доверенный представитель обеих сторон, одинаково пострадавших в гражданской войне. Тот, кому режиссёр Лопушанский доверил исповедальную миссию раскаяться и испросить прощения за зло, что не знает меры. Серебряновекий театр для постановщика, скорее, предлог показать сметённый революционными ветрами мир во всей его кривой неправильности, в череде постоянно сменяющихся социальных ролей. На подмостках жизни вчерашний палач может стать примерным отцом, обычный парень из народа – его же безграничной властью, бывший офицер – заурядным вором, едва освоившая грамоту девица – учительницей. А те, кто не нашёл себе роли, не приспособился к новым веяниям, выброшены из этой пьесы на мороз и погибель. И актёр с сосредоточенным, «не от мира сего», лицом Максима Суханова бродит по холодным улицам неприкаянной тенью и пророчит сам себе трагическую долю. Приняв чужую судьбу, он потерял свою жизнь, но не обрёл новой, перестал быть собой, но не стал кем-то другим. И даже актёрская слава ему не грозит: этот театр только для себя, эта роль – вещь в себе, непознанная никем, неизвестная никому.

Константин Лопушанский довёл искусство перевоплощения до красивой крайности, до абсолютной, жертвенной самодостаточности. Он и кино снимает как искусство: на плёнку в век цифровых технологий; монохромно – в век буйства красок; полунамёками, неторопливо и многослойно – в век простых, эффектных историй. Фильм похож на беспокойный сон, состоящий из незаконченных сюжетов, случайных встреч, блуждающих мыслей, до бесконечности размноженных зеркальной композицией картины. В этой рекурсии не только двойники отражают друг друга, но их разные судьбы отражают своё смутное время, которое, будучи отражённым уже режиссёрской волей, даёт изображение цикличной истории, где каждый виток спирали повторяется в последующем – и вся страна с её прошлым без остатка растворяется во времени и пространстве. Это образ не той России, которую мы потеряли, а той, которую забыли. Амнезия героя становится диагнозом всему поколению, его помрачённость – состоянием народной памяти, а сам фильм – беззвучным плачем по безымянным, потерявшим лица, затерянным в пустыне времён нашим мёртвым. Подобно Энею, Евлахов путешествует в царство смерти, но, в отличие от Энея, актёру некуда возвращаться. Это его утраченная родина умерла; и это воспоминания о революции, как и во многих постсоветских экранизациях, покрыты морозным инеем: за далью лет годы грозовые воспринимаются годами холода и тьмы, полными безысходной боли и бесприютной тоски. История беспощадна: кого – цивилизованно в расход, кого – по-дикарски в топку, выживших – на жизненную сцену, где роли начинают играть уже тобой. Бессмысленно нести театр на улицы, ибо он уже там. Невозможно сыграть лучше, чем прожить, но за занавесом тебя поджидает смерть.

«Роль» – этакий концентрированный портрет нашего коллективного бессознательного, которое совместило в себе столько культурно-исторических наслоений, что по такой экранной фантасмагории приятно блуждать с чувством узнавания. Вот Евлахов сквозь мутное стекло начальных титров проглядывает портретом Гоголя, вот кружит почти пушкинская метель, вот психологическим клеймом «Достоевский» актёр намертво припаян к своей мятущейся национальной идентичности. Этакий кинематографический гипертекст, где есть всё, от внезапных цитат и аллюзий до самостоятельных высказываний и даже приглашений к диалогу (загадочная «тайна русской истории», открывшаяся Плотникову в финале). Однако более всего этот лабиринт отражений напоминает жутковатую картину постапокалипсиса, где «расстреливают палачи невинных в мировой ночи», но невозможно примерить на себя чужую боль, как и снять приросшую к лицу маску, потому что вокруг одни мертвецы. Будто сняв головы с церквей и убив Бога, мы сами умерли как народ; убивая других, убили себя, оставив в ледяном мраке прошлого лишь кровоточащие души. Актёры на сцене мертвы; нас играет театр теней.

Константин Лопушанский — один из немногих российских режиссеров, имеющих свой неповторимый «голос» и, несомненно, создающий авторское кино. Причем авторское — это не обязательно для узкого круга почитателей. «Письма мертвого человека», рассчитанные, отнюдь, не на массового зрителя, тем не менее, посмотрело 15 миллионов человек. Значит, все эти миллионы нашли в постапокалипсическом ужасе, наступившем после случайного запуска баллистической ракеты, что-то созвучное своему мироощущению.

Фильм «Роль», снятый в 2013 году и последняя, на данный момент, работа Лопушанского, отсылает к спорам начала двадцатого века о сути и роли театра. Великие трансформации, вызванные промышленной революцией, крушением монархий, общественных сословий, войнами и революциями, на которых люди истреблялись в промышленных масштабах, не могли не отразиться на искусстве. Простое лицедейство на театральных подмостках стало казаться архаикой, не отражающей новые жизненные реалии. И все настойчивее звучит голос реформаторов, противопоставляющих системе Станиславского новые необычные театральные формы. Одним из таких ярких реформаторов был Николай Евреинов — режиссер, драматург, актер, музыкант, художник — человек явно не обделенный талантами и, к слову, создатель «Привала комедиантов» и «Бродячей собаки» — знаковых мест Серебряного века. Он считал, что высшей формой театрального искусства должна быть «игра в жизнь», когда актер проживает (в прямом смысле этого слова) жизнь реального человека.

Гражданская война. Сибирь. Поезд с убегающими от революции мещанами и интеллигенцией захватывает бригада Игната Плотникова. Командир идет вдоль выстроенного ряда пассажиров и на глазок определяет белых офицеров, сразу же пуская их в расход. Пока его взгляд не упирается в человека как две капли воды похожего на него самого.

Действие переносится в Финляндию, где «двойник» оказывается известным актером, достигшим вершины своей славы. Но его все больше и больше захватывает мысль — сыграть в реальной жизни убитого на той станции Плотникова, так не решившегося отнять у него жизнь.

А далее на наших глазах происходит полное перевоплощение интеллигентного, живущего барской жизнью актера, в контуженного красного командира, приехавшего в Питер 20-х годов.

В этом черно-белом фильме множество подтекстов.

О заочной театральной полемике уже было сказано выше (в фильме главный герой в Питере даже недолго стоит перед афишей спектакля Евреинова).

Другой слой — исторический. Происходит полное погружение в атмосферу конца гражданской войны, когда народ всеми силами пытается выжить, приспосабливаясь к новой власти. Когда смерть подстерегает за каждым углом, и даже матерый контрабандист предпочитает застрелиться, чем попасть в руки ЧК.

Третий слой я назвал бы буддистским. Путь главного героя в чем-то созвучен восьмеричному пути, когда концом самой главной сыгранной роли может быть только реальная смерть.

А есть еще, наверное, и четвертый, и пятый…

Это глубоко «личный» фильм, ведущий с каждым свой персональный разговор.

9 из 10

Фильм явно снят не для широкого проката, о чём кроме содержательной стороны говорит мизерное число посмотревших его в кинотеатрах зрителей. Да и, честно сказать, труден он в понимании. Идеи представлены неотчётливо, мотивы главного героя сходу неясны, в общем, трудно раскусываемый символизм чистой воды. Талантливый актёр, достигший пика славы в театре вдруг оказывается пленён идеей сыграть роль не на сцене, а в реальной жизни. Возникают вопросы «почему?» и «ради чего?». И тут фильм даёт псевдоответ во фразе доктора, якобы мотивы русских, часто непонятны ровно как у героев произведений Достоевского. Ну, так от этого мне понятней не стало, что происходит, пришлось напрячься — подумать и вчувствоваться.

Актёр ставит грандиозный эксперимент в духе Раскольникова, для ответа на вопрос «Способен ли я принять роль как судьбу? Да и возможно ли это?» Ради этого он бросает комфортную мирную жизнь в Финляндии, оставляет жену, и, будучи русским, отправляется в Россию играть жизнь другого человека. Он плачет по ночам от счастья, что имеет возможность играть в жизни роль красноармейца пришедшего с гражданской войны, попавшего в депрессивный быт холодной безжалостной постреволюционной России. В конечном счёте, его настолько это вставляет, что он сжигает мосты возврата к прежней жизни. Роль он играет самозабвенно для себя самого. Искренняя игра такой роли кроме внешних действий и диалогов подразумевает ещё и душевные переживания и эти переживания главного героя, должно быть, отражают суть мироощущения русского человека в ту сложную эпоху. В конечном счёте, что в поведении, что в переживаниях прослеживается подчинённость фатуму, признание неизбежности и непротивление воли судьбы. Образ паровоза красной нитью проходит через весь фильм, паровоза бездушной беспощадной русской истории. Герой решается играть роль до конца, а конец, по его мнению, для его персонажа обязательно трагичен: «Либо он сам застрелиться, либо его расстреляют».

Русскому человеку, возможно, более предпочтительно быть раздавленным паровозом истории на своей земле в нищете и безвестности, чем жить в комфорте, роскоши и славе на чужбине играя чужие роли. С таких позиций роль русского красноармейца играемая в реальной жизни возможно куда ближе к натуре главного героя, чем ряд исполняемых им ранее ролей в театре и социальной жизни.

Что же он переживал, и что значило быть русским в ту эпоху? Последние слова фильма повествуют о том, что актёра нашли полумёртвым в завьюженной степи и перед смертью он бормотал о «мировой ночи, о затерянности человека в пустыне времён, о невыносимой тоске, реющей над беспредельными пространствами России» Возможно ли из этих скудных слов понять русскую душу? Лишь отчасти.

А самый главный символ посвящённый русскому человеку содержится во фразе: «Куда он шёл и зачем, так и осталось неизвестно».