Рецензии

Выражение «как в кино» с незапамятных времён стало символом не слишком добросовестной выдумки. Хоть в приукрашивании реальности в кино ничего дурного не видели лет 100 и даже 50 назад. Появившись на пороге жестокого ХХ века как развлечение, кино быстро стало важнейшей социальной отдушиной эпохи мировых войн и революций, которыми столь богата была первая половина столетия. От экрана ждали именно сказки — красивой и непременно с хорошим концом, хлебнув уже горя и безысходности в творящейся на глазах истории. Но ближе к новому тысячелетию стал все очевиднее запрос на «жизненность» кино. И уже с 90-х, когда поспешили провозгласить «конец истории» и жизнь на сытом Западе, выигравшем «холодную войну», временно поскучнела, — косяком идут фильмы с шокирующим отсутствием хеппи-энда, натурализмом развенчиванием всего и вся.

Претендующий на звание короля исторического фильма Ридли Скотт сталкивается в «Царстве небесном» с тем более трудной задачей. Любое кажущееся среднестатистическому зрителю отступление от пусть и кажущейся «правды жизни» тут же вызовет шквал критики за лакировку истории, превращение ее в лубок.

Именно этим, вероятно, в «Царстве небесном» обусловлена главная из многочисленных «правок» Скоттом исторической канвы, как ее доносят сохранившиеся средневековые хроники и летописи, включая свидетельства участников крестовых походов. А именно — превращение барона дИббелина, честного малого и среднего полководца, оказавшегося в критический момент надеждой — (правда, вполне себе иллюзорной) обречённого Иерусалима на спасение от Саладина, одержавшего триумфальную победу при Хиттине (одной из битв, творящих мировую историю, подобно Гавгамелам, Каннам, Каталаунским полям, Ватерлоо или Сталинграду) — в героя эпического масштаба, чуть ли не меняющего ход истории.

В действительности, ход той войны да и всей истории крестовых походов изменила другая личность, которой Скотт пытается придать второстепенное значение, (меж тем он как звезда первой величины, которая куда бы в небо не смотрел, неизбежно станет притягивать взор) — а именно личность султана Сирии и Египта Салах-ад-Дина Юсуфа, европейцами называемого Саладином, выдающегося полководца и государственного деятеля, на переломе эпохи возглавившего борьбу народов Ближнего Востока против западноевропейских крестоносцев и снискавшего уважение и восхищение прежде всего последних.

Второго такого случая история не знает — когда возвеличиванию исторического персонажа вражеские хронисты способствуют больше, нежели собственные придворные летописцы. Образ Саладина можно было бы принять за типичный случай исторической мифологии, если бы не удивительное единодушие, с которым отвагу, благородство, терпимость и милосердие султана подтверждают, причем словно соревнуясь друг с другом, прежде всего европейские хронисты, имевшие все основания ненавидеть Саладина как опаснейшего врага, положившего начало изгнанию крестоносных ратей из Святой Земли.

Вставь Скотт в фильм хотя бы описываемый хронистами эпизод, когда барон дИббелин, отпущенный Саладином в Иерусалим под честное слово и там принуждаемый защитниками города возглавить их, разрываясь между долгом и данным словом, поехал обратно в ставку султана и там вверил свою судьбу Саладину, оставляя за ним выбор: отпустить его или лишить жизни, заодно избавив от душевных мук- уже этот эпизод, сколько критики он ни вызови, отодвинул бы на второй план все остальное в картине. Даже при остающейся и тогда скорее всего недосказанною уж вовсе фантастической концовке этой встречи: Саладин молчал несколько минут- «они стали минутами духовного величия Саладина», напишет о нем самый критично настроенный биограф султана — современный израильский историк Петр Люкимсон — а после выдохнул, что избавляет Балиана от данного ему слова и более того- велит сопроводить своим людям отважного христианина до Иерусалима, чтобы в пути он не стал жертвой разъяренных воинов мусульманской армии. Такая история была бы чем -то из ряда вон выходящим даже в современной военной практике — для средневековья же она была столь немыслима, что неудивительно то сокрушительное воздействие, какое оказало это невиданное благородство на современников, ошарашенно фиксировавших эти кажущиеся невероятными и тогда, и теперь, спустя века факты в своды летописей.

Разумеется, тогда фильм о кузнеце-рыцаре стал бы, как его ни назови и кого ни пригласи на главную роль, уже фильмом о Саладине. А до такого все-таки не дорос ни западный толерантный кинематограф, ни мультикультурный зритель, тем более в эпоху нарастающего нового витка межцивилизационного клинча. Потому, вероятно, и играть Саладина поручили не шибко известному сирийскому актеру (Г. Массуд), и времени ему отводится преступно мало, если сравнивать с величием и масштабом этой личности.

Ну и чтоб поддержать популярный (и исправно поддерживаемый, надо признать, ими самим) стереотип свирепых мусульман-варваров, от чего не удержался даже Ридли Скотт, которого я до этой картины ценил все же выше, введена совершенно не имевшая места в реальности сцена публичного унижения плененного Ги де Лузиньяна (М. Чокаш), показанного, правда, заслуженно малосимпатичным персонажем. В действительности же последний король Иерусалимский в недолгом плену был окружен Саладином почестями как равный, и отпущен под честное слово не сражаться против него, которое христианнейший монарх нарушил, когда петух не прокукарекал и первый раз- очевидно, решив, что слово, данное сарацину, немного значит для его пресловутой рыцарской чести, от которой, правда, к тому моменту и без того мало что осталось.

То, что Саладин (из собственного кармана!) заплатил выкуп за тысячи бедняков-христиан, выпускаемых из Иерусалима по заключенному соглашению, тоже пущено побоку и никак не отражено- вместо этого введена сентиментальная, хотя и никем нигде не упоминаемая в источниках сцена с поднятием упавшего креста (кресты-то Саладин как раз убрал с мечетей, переделанных в церкви, но вот с людьми, вне зависимости от их вероисповедания обращался так, что нынешние еврогуманисты могут позавидовать).

Актёрские работы в фильме вообще-то не назовешь выдающимися. Орландо Блум, ради которого, как можно сделать вывод и по здешним отзывам, посмотрела сие кинотворение каждая вторая из прекрасной половины зрительской аудитории, может с их точки зрения и интересен, но мне его работа тут не кажется сверхудачной. Ну на твердую четвёрку, может, наработал. Э. Нортон в роли прокаженного благородного короля при всем желании не может раскрыть тут свое немалое дарование. «Зубры» Д. Айронс (Тибериан) и Л. Нисон (Годфри дИббелин) как-то теряются в бурной массовке. Убедителен Б. Глисон в роли мерзавца Рене де Шатийона.

А так Ридли Скотт еще раз показал, что он, подобно тому, как, скажем, Роланд Эммерих -законодатель мод в области фильмов катастроф, такой же номер один сегодняшнего кинематографа в жанре масштабного и зрелищного исторического кино.

При всех издержках — пока одна из лучших картин, снятых по тематике крестовых походов, хоть можно было снять, тем более Ридли Скотту, гораздо лучше.

7 из 10