Рецензии

«Седьмая печать» (1957) — рассказ о Смерти в человеческом обличье, ее безнадежности и безысходности. О том, что от нее бессмысленно бежать. Рано или поздно она настигнет всех. И здесь важно — каждому оценить отпущенный ему ресурс времени и привести в порядок свою жизнь.

Кого-то осознание скорой смерти заставляет мгновенно переосмыслить свою жизнь. Это, в свою очередь, мобилизует весь их скрытый внутренний ресурс: сделать то, что не сделано; исправить то, что не исправлено.

В фильме же оно лениво тянется через весь сюжет. И кажется, что в жизни героев это ничего не изменило. Поэтому картина тяжела для восприятия — в основном из-за монотонности повествования. Через главного героя, рыцаря Антониуса Блока, проясняется ее посыл — все скитания и искания бессмысленны.

Практически нет никаких гарантий, что все личные жертвоприношения обретут какой-то смысл или как минимум чем-то окупятся. Единственное, в чем можно быть уверенным, — это то, что все мы умрем.

Эта мысль словно оставляет «печать», клеймо на зрителе. Перед скорой смертью у него не остается шансов попробовать жизнь на вкус. Да, в фильме есть отзвук осмысленного жертвоприношения (весьма случайного и мелкого) во благо ближнего своего, но все равно — можно ли назвать это спасением? Ведь от Смерти нельзя спастись — от нее можно только взять отсрочку.

Картина начинается как загадка и так же заканчивается. Она не дает ответов — она хладнокровно рушит любые надежды их найти. Так что если Вы в глубокой депрессии, то этот фильм для Вас. А если Вы на эмоциональном подъеме, то лучше его не смотреть.

«Седьмая печать» не подарит Вам горькую пилюлю вместо сладкой лжи. Вы не проснетесь, как Нео из «Матрицы», и не познаете Истину через взгляд на реальный мир. Просто она вам скажет: нет смысла ни спать, ни просыпаться. Поэтому если спишь, то умри; а если проснулся, тоже умри.

Чего-то морально-фундаментального и жизнеутверждающего здесь нет. Ни принципиальной веры, ни принципиального безверия. Ничего. И в этой несомненной правде нет шансов ухватиться ни за малейшую соломинку.

Словом, экзистенциальная безвкусица.

2 из 10

Средневековье – тысячелетний период между Античностью и Новым временем или подспудная, в обычной жизни почти незаметная реальность, время от времени прорывающаяся сквозь тончайший слой «цивилизации»? А если то, прошедшее Средневековье, лишь репетиция нового, настоящего, которое ждет нас впереди?

Впрочем, каким оно, Средневековье, было, мы никогда не узнаем, ибо перед нами лишь его образы, созданные не столько для постижения прошлого, сколько для самопознания в нынешнем своем бытии.

Фильм Ингмара Бергмана - один из гениальнейших образов Средневековья, и восприятие его, подобно восприятию эпохи, которой он посвящен, неизбежно меняется в зависимости и от личного, и от исторического опыта.

Он был создан через двенадцать лет после окончания Второй мировой войны, обесценившей все многовековые достижения европейской культуры. Возможно, это стало одной из причин того, что временем действия фильма стал XIV век, когда веру в Бога потеснила вера в дьявола, когда зло, воспринимаемое прежде (во всяком случае в теории) как орудие добра превратилось в сознании людей в самостоятельную и всемогущую силу, когда образ гармоничного и прекрасного, живущего в ритме космической музыки мира, побеждает образ «мира наизнанку», где добро и зло поменялись местами и где, среди абсурда и уродства, есть только один повелитель – Смерть. В этом мире каждый обречен идти впотьмах, не ведая, что творит, и любые усилия придать своему существованию хоть какой-то смысл обречены на неудачу.

Образ смерти в фильме заметно отличается от образов смерти в искусстве позднего Средневековье. В популярном (особенно в Германии) тогда жанре «Пляски смерти» она выступает в обличии скелета или трупа (высохшего или разлагающегося). В немецком языке смерть мужского рода, а потому в германских землях и там, где работали немецкие художники (один из них и написал фреску, которая вдохновила Бергмана), предстает как мужчина. Он (т. е. смерть мужского рода) болтлив, склонен к многословным нравоучениям, не лишен чувства юмора, а порой и вовсе весельчак и балагур. Шахматы - относительно редкий атрибут смерти. Она чаще играет на музыкальных инструментах, аккомпанируя кладбищенским пляскам или подгоняя нерасторопные жертвы. Будучи мужчиной, смерть особенно интересуется пышнотелыми девушками и молодыми женщинами: незаметно подкрадываясь к ним сзади, она (т. е. в данном контексте он) сжимает их в объятиях, нагло хохочет и целует… (см. творчество Ханса Бальдунга Грина).

У Бергмана Смерть совсем иная. Лишенная явных признаков пола, бесстрастная, неразговорчивая, неторопливая. Плоское, чуть округлое лицо, пристальный взгляд узких пустых и как будто невидящих глаз, тонкие плотно сжатые губы…

Она заменила Бога отчаявшимся людям, которых хватает лишь на то, чтобы, сбившись в кучу, обсуждать чужие несчастья, пугать друг друга грядущими бедствиями и вместе бежать – вначале от Смерти, а потом вслед за ней, растянувшись живописной гирляндой на фоне грозового неба…

Но, может быть, выход есть? Нарушить правила игры, оторваться от группы и, покуда другие, цепенея, зачем-то пытаются что-то объяснить зловещей гостье (которую сами и призвали), бежать своей дорогой совсем в другую сторону. Вероятно, это только отсрочка, однако… Да Смерть ли то была на самом деле?

'Седьмую печать' называют философской притчей — историей о жизни и смерти, содержащей мораль. А когда и какую философскую притчу вы рады выслушать?

Ну вот вы в далёкой стране попали в беду. Постучались в незнакомый дом. Хозяином оказался старик-мудрец. Он вас принял, накормил, и теперь у огня неспеша рассказывает две философских притчи — истории о жизни и смерти, содержащие мораль.

В первой притче есть два героя и три события с ними. Её сюжет удивительно похож на историю вашей сегодняшней неудачи. Слушая старика, вы замечаете, как похоже это на вас, замечаете это ему и вместе смеётесь. История короткая. Финал непонятен и смысл притчи ускользает, но... лёгкое светлое ощущение на душе присутствует.

Вторая притча была длинная (это фильм Бергмана 'Седьмая печать'). В ней было семь героев-архетипов: добряк-простак, хитрушка-проститутка, беспокойный умник, всезнайка-шалун, грустный молчун, романтик и ребёнок. Кроме этого, была одушевлена смерть и действовала на правах одушевлённых героев. Герои делились на три группы. У каждой группы была своя история, но в середине рассказа три истории пересекались, а в конце снова расходились. Эта притча баловала интересными фантастическими ходами (как операторская работа в 'Седьмой печати') и была сложена в необычайно красивых стихах (таких же красивых, как актёрская игра в 'Седьмой печати'). Финал непонятен и смысл притчи ускользает, но... лёгкое светлое ощущение на душе присутствует.

Какую притчу послушали бы вы?

Я бы послушал обе.

И когда Он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса. (Откр. 8.1.).

Седьмая печать это последняя печать, которую снял Агнец с книги в руках Сидящего на престоле. Затем воцарилась тишина. Все замерли в ожидании того, что будет...

Явился Ангел Смерти. И все герои фильма Бергмана предстали перед этим лицом смерти.

Вот Антониус Блок, рыцарь - рефлексирующая личность, интеллигент. Он полуживет, сомнения отравляют его, он оставил свою жену ради крестового похода, вроде бы он верит в Бога, но хочет Знать. Антониус постоянно в пути, и с ним всегда его скучный попутчик - он сам... Вот Йонс - оруженосец, атеист-гуманист. Он добр и помогает людям, наказывает негодяев, поддерживает несчастных. Но Йонс лишен и веры, и любви... Вот кузнец со своей женой, блудницей, и её любовником-комедиантом, это обыватели, им не хочется ни о чём задумываться, они просто живут, как могут.. И две женщины - жена Антониуса и служанка Йонса, эти женщины провели свою жизнь в тоске и безрадостности дней...

Все они предстали перед Ангелом смерти и взглянули в его глаза, матовые и чёрные – в них мрак, бездна, и …. ничего… (Эти глаза потом возьмёт себе Дэвид Линч в картину «Шоссе в никуда»).

Подлинное бытие Бергман оставляет за милыми комедиантами, Юфом, Миа и их ребенком, живущими в любви и радости. Нам ними пролетает Ангел смерти и не замечает их. После бушевавшей бури они остаются целы, невредимы и выезжают в ясный солнечный день в кибитке к берегу моря. Юф, с его даром вИдения наблюдает, как Смерть уводит с собой наших героев…, а он и его семья остаются – жить.

Хочется вспомнить слова Василия Розанова о любви «Мы рождаемся для любви. И насколько мы не исполнили любви, мы томимся на свете. И насколько мы не исполнили любви, мы будем наказаны на том свете», а ещё процитировать Диану Арбенину из песни «Армия», посвящённой битве в Армагеддоне: «Я прикажу поцеловать того, кто от любви погиб» и «Я прикажу похоронить того, кто без любви погиб».

«Седьмая печать» Бергмана – настоящий шедевр христианской культуры. Фильм снят прекрасно, каждая сцена и каждый персонаж вызывает восхищение и любование благодаря великолепной игре артистов и отточености, выверенности диалогов и монологов героев.

10 из 10

Из Википедии: Действие фильма происходит в XIV веке в средневековой Швеции. Рыцарь Антониус Блок и его оруженосец Йонс возвращаются на родину из крестового похода спустя десять лет отсутствия в родных краях. На пустынном берегу Рыцарю является Смерть в облике мужчины в чёрном, Рыцарь, терзаемый сомнениями в существовании Бога и Дьявола, предлагает Смерти сыграть с ним Игру — партию в шахматы...

Конечно, смерть окружает все события фильма. Но... всё же не только о ней. Главной темой видятся отношения с религией и церковью. Парадокс, что отношения с религией попроще - их выразил его главный герой: Что бы я ни делал, но Бог из меня не уходит! А вот антиклерикализм прёт из всех щелей: добрые христиане напоминают воинов царя Ирода, монахи, да и в целом шествие супротив чумы, сродни языческой мистерии. И едких красок Бергман не особенно жалеет, но и не сосредотачивается на этом.

Потому как роль пророков берут на себя уличные музыканты и артисты. Но не только - Бергман вручает своим героям три версии нецерковного гуманизма: первая, явленная рыцарем, пытается разумом философа в игре умов (шахматы) победить смерть, вторая умом циничного прагматика, но при этом гуманиста-экзистенциалиста, пытается противостоять силой злу человеческому и отчуждением злу вселенскому - чуме. Наконец, третья - силой любви средневековых Иосифа и Марии выживают, не теряя Бога, и они сами и их дитя.

Нужно, однако, иметь ввиду, что, пожалуй, рыцарь - это альтер-эго самого Бергмана: богоборец в смысле сохранения человека перед лицом бога-смерти, даже если проиграешь ему.

Естественно, что последователей у Бергмана дикое количество - и в теме, и в образах. Правда, большинство из них склонно, скорее, к упрощению. Так что, несмотря на условный аскетизм художественных средств (это всё-таки 1950-60-е и спецэффектов и боевых сцен здесь нет), лучше всё-таки обратиться к первоисточнику. Маловато ведь фильмов, которые обращают нас к выяснению отношений с Богом, даже если его нет...

Антониус Блок в компании своего оруженосца Йонса держит путь к родовому замку по стране объятой чумой, в самом начале путешествия за ним приходит Смерть, которая, дала ему отсрочку. Смерть очень любит игру в шахматы, а Антониус сильный игрок, в итоге она решает оставить его в живых до окончания партии. Блок и Йонс становятся свидетелями жутковатых покаянных шествий призванных защитить народ от чумы, в которых принимают участье разного рода увечные, сумасшедшие, а возглавляют их безумные монахи, ненавидящие жизнь, проклинающие людей которые ещё не заболели.

Можно представить каким адом была жизнь людей в то время, ведь чума сожрала треть жителей Европы, превратив её пространства в огромное кладбище. К рыцарю присоединяют бродячие артисты, кузнец со своей женой, все они надеются добраться до замка, в котором смогут пересидеть чуму.

Когда мне говорят что-то вроде: «В этом фильме есть все!», то в голове у меня возникает этакая огромная кастрюля, в которой варятся слова: любовь, жизнь, смерть… и пр. определения которые фундаментально важны для человеческой жизни. Мне всегда плохо верилось, что в рамках фильма, возможно, уместить абсолютно все вещи, которые определяют бытие человека (т. е. грубо говоря, загнать в картину все книги по теологии, философии, социологии).

Примеров того рода удачных экспериментов единицы, на вскидку сейчас я могу назвать лишь «Гражданин Кейн», «Солярис», неудачных же намного больше. Но теперь я с уверенность могу сказать, что Бергману это удалось, ведь его история о рыцаре Антониусе Блоке если и не отвечает на важнейшие вопросы человеческого существования, то, по крайней мере, является, удачной попыткой разобраться в них.

Хочу сказать сразу, что лента не состоит исключительно из размышлений о жизни и смерти, она вполне живая, картинка на экране подвижная, яркая и интересная. В ней нет давящей нравоучительности (лента не ограниченна несколькими действующими лицами, которые ведут камерную беседу), напротив, на протяжении фильма персонажи проходят большое расстояние, встречая множество людей.

Антониус заводит разговоры в попытке узнать: есть ли бог, в чем смысл жизни, его душу терзают сомнения и неуверенность. Все виденное им ранее это череда убийств, проявлений ненависти, и он пытается найти некое оправдание человеческой жизни, которое даст ему надежду и уверенность. Не смотря на мрачный антураж, лента на несет в себе позитивное начало, ведь не смотря на чуму, на творящееся вокруг безумие жизнь не замирает, она как трава упорно пробивается через страхи и боль, что бы в итоге дать новое, ещё более лучшее начало.

10 из 10

В раннем творчестве Бергман при всем своем экзистенциальном упорстве никогда, казалось, не умел избежать поиска бога, причем его методы по наполнению сильно отличались от привычных изысков человека на распутье мировоззрений. Да и само распутье в этих знакомых координатах использовалось скорее как красивый образ, за ширмой которого скрывалась уже давно избранная дорога, а дилемма оказывалась не более чем средством преподать устоявшиеся взгляды окружению. Поэтому, например, любой христианин представлял обществу свои воззрения, если они были выражены в художественной форме, непременно как историю атеиста, через ошибки и мучения неверных представлений о мире нашедшего правду в творце, равно как и атеист показывал противоречие и истинное одиночество в сердце обязательно того, кто когда-то ошибался и верил в бытие бога, в его спасение и любовь. По Бергману же чуть ли не главным грехом в суждениях об абсолюте, не позволявшем восхвалений единственной из сторон, становилась однобокость, и хотя он непременно стремился к одиночеству, которое и ставил, как принято, антиподом богу, а заодно нигилистично провозглашал силой духа, никогда не оставлял идеализм и веру в пропасти глупых ошибок, а уравнивал их с атеизмом. Казалось, тут и целью абсурдно ставилось противоречие, при котором неустанно напоминается о различиях мировоззрений, но этим одновременно крепче затягивается узел, держащий их рядом и не дающий воплотиться отдельно друг от друга, или даже демонстрирующий невозможность такого воплощения. Поэтому у Бергмана, как художественный феномен, встречались и атеисты и верующие, каждый из которых был именно тем, кто он есть, а не замаскированной противоположностью. Хотя к последним режиссер обращался самым непосредственным образом – демонстрировал их рефлектирующей толпой, истязающей себя и молящей о спасении, но истинная причина этих действий, конечно, не была раскаянием или верой.

В «Седьмой печати» такая толпа бродила по краю погибающего мира, показательно карая себя кнутами и тяжелыми крестами на плечах. Этим Бергман открыто критиковал христианскую религию как нивелированный страх смерти и инструмент власти, его герой, ищущий бога, так и не пришел к толпе, к церкви в финале, напротив, покинул ее окончательно, осудив крестовый поход, из которого недавно вернулся на родину, и церковный суд, видевший дьявола там, где был лишь испуг невинного человека. Этот временной промежуток – 14 век с бушующей инквизицией и чумой – не зря выбран в качестве фона повествования. Зрителю «…печать» подали, когда Европа, стряхнув пепел войн, вошла в светлую вторую половину 20 века и провозгласила нигилизм своим идейным поводырем. Смерть стала не просто неотъемлемой частью существования, она превратилась в гордость человечества, в стимул к жизни. Для масс отныне исчез потусторонний мир и вечность, остался лишь сегодняшний день, а достижением души стали не попытки уравняться с абсолютом, а ощущение реальности своего здешнего существования, признание единственности мира вокруг. Это, как и всякое мировоззрение, постепенно перерастало в привычку согласия, но непонимания. И Бергман настоял на сложности выбора нигилизма, показав смерть, идущей бок о бок с человеком, а не ожидающей его где-то впереди, показав всю тяжесть осознания отмеренности собственной жизни, и, фактически, неспособность человека абсолютно отдать себя в руки реальности. Человечество могло восхвалять смерть лишь вне страданий, когда в глубине подсознания оставляло себе долгую жизнь, но на словах тешилось смертью как оправданием бытия. Когда же мир погрязал в гибели, и смерть не была плодом фантазий, только единицы могли бы увидеть в ней то, чему так восторгалась Европа при Бергмане. Потому игра со смертью в фильме – вполне понятная аллегория игры с собой и собственным нежеланием принять действительность, а проиграть в такой партии – единственный способ обрести гармонию, в то время как выигрыш, если он и был возможен, являлся очередной иллюзией.

По степени этих иллюзий «Седьмая печать» и делит людей, начиная от толп, где одни кричат про величие бога, а другие про его фальшь, и заканчивая основным дуэтом – рыцарем (фон Сюдов) и его оруженосцем (Бьорнстранд), между которыми, несмотря на то, что один не хочет признавать одиночество, а другой живет с уверенностью в нем, нет споров и баррикад. От громкой толпы, прячущей страх за мнением, фильм, через протагонистов веры и их противников, поднимается к настоящим людям, грань между главенством и правотой которых невыразимо тонка.

Впоследствии Бергман продолжит эту линию в «Причастии» с тем, чтобы вновь привести веру к одиночеству, притом смело гипертрофировав даже воззрения Иисуса, сделав и его одиноким перед смертью, сделав его без бога и отца, или превратив бога в чудовище. И вера Иисуса в несуществующее оказалась главным испытанием, осознание неправоты сделало его одиноким, подарило ему то, чего он так боялся – божественную тишину, и этим сделало богом.

В фильмах Бергмана постоянные взгляды грустных лиц мимо камеры, непонимание своего предназначения, когда даже любовь лишь воспоминание, не требующее возрождения, отсутствие нравоучительных выводов, которые в христианском творчестве тоже не предстают ответами, а лишь ссылками на само христианство, а в атеизме ничем иным, как противоборством религии, может и граничат с боязнью предосудительности, но очень точно отражают внутренний мир человека, не набравшегося сил для абсолютной реальности, но хотя бы сумевшего скинуть груз стереотипов.

Я хорошо помню, как это бывало, когда я был маленьким и вынимал из шкафа игрушки. Подобное ощущение я порой испытываю и сейчас. Только теперь по непонятным причинам мне еще платят за это деньги и множество людей относятся ко мне с уважением и делают то, что я им скажу. Все это временами сильно меня удивляет. И. Б.

Множество фильмов сняты, как трактовка Библии: «10 заповедей дьявола», «Евангелии от Матфея», «Последнее искушение Христа» и т.д. Во всех них основной темой является Библия, жизнь Иисуса и т.д. «Седьмая печать» не исключение.

В основе данного фильма лежит откровение Иоанна Богослова про Апокалипсис, трактовку к которому даёт нам Бергман. Именно словами из Библии Бергман открывает и закрывает свою картину. Тем самым, говоря нам, что конец света настал. А смерть – яркий представитель этого конца.

И весь фильм есть ничто иное, как борьба с этим концом. И выглядит это борьба с концом, как игра в шахматы, игра с забвеньем, с самой смертью. А что, по сути, есть Смерть?

1) Послание, наказание Бога. Первые кадры, где смерть, словно коршун, спускается на Землю, тому подтверждение.
2) Смерть есть темнота.

Когда мы впервые оказываемся в темноте, не успев привыкнуть к ней, мы не знаем, что делать, мы в непонимании, что делается, творится, мы в неком забвенье. В фильме эта темнота показана не только костюмом смерти, который полностью чёрный, но так же и моментом в начале, когда смерть приходит забрать рыцаря. Вскинув свой плащ, наказание божье на секунду погружает нас во Тьму.
И только со словами Антониуса Блока, темнота исчезает. Из этого, можно предположить, что смерть – темнота, т.е. неизвестность.

Против Смерти борется рыцарь, который в данном фильме олицетворяет не только всех людей перед концом, но и свет, противоборствующая сила темноты.

Второе его значение появляется не сразу, а только после встречи с бродячими актёрами. Но об этом после.
Сначала о борьбе.

Как я написал выше, борьба смерти и человека выражается в игре в шахматы. На протяжении всего фильма рыцарь играет со смертью три раза. Первый раз - в самом начале, в экспозиции фильма. Кадр построен так: левая сторона, сторона Смерти, затемнена, а правая, сторона рыцаря, освещена. посередине, перед ними, шахматная доска. В двух композициях из трёх над шахматной доской находится ставка игры, то, ради чего бьются персонажи.

В первой композиции ставкой является пустота, то что не интересует персонажей. Ну, зачем им небо и вода? Ни для чего и потому, игра начинается с того, ставка неизвестна.

На пути ко второй композиции, ставка появляется. Ею становится труппа актёров, которая едет вместе с рыцарем в его замок.

Как можно увидеть на второй композиции, рыцарь – представитель света и доблести, находится на освещённой, светлой половине. Смерть- представитель конца, в затемнённой, чёрной стороне. А над их игрой находится семейство, ставшей целью игры, соперничества двух сил.

И конец всей этой борьбы показан в третьей композиции, в которой рыцарь проигрывает. Не из-за глупости, а по любви. Увидев любовь и заботу у других людей, он понял, что есть добро. Именно потому, он решил сдаться, для того чтобы спасти семью.
Его поражение показано не только тем, что ему поставили мат, но и тем, что он почернел как Смерть.

Конец для рыцаря и его спутников показан точно так же, как и борьба – в виде шахмат. Смерть, как королева, ферзь, пришла забрать пешек. Они, увидав свой конец, перед смертью исповедуются нам, в каком то смысле. Как, наверное, и мы все будем, когда настанет судный день или когда Смерть явится за нами.

И, казалось бы, нигде нету спасения от смерти, она встречается везде: и в виде убитого странника, и даже в обличии священника, с которым Блок разговаривает, объясняю тому, почему он решил отсрочить гибель.

Но есть выход из под власти смерти. Это любовь, которая дарует нам светлый конец, как и семье бродячих актеров в конце фильма.

Данный фильм не только полностью показывает, на что способен кинематограф, но и раскрывает тему конца, тему смерти, которая рана или поздно нас коснется. Бергман приложил массу усилий чтобы это сказать нам: и в изображении, и в слове, и в действии – во всём.

Будем надеяться, что сегодняшний зритель, который, к сожалению, смотрит в основном «американский пирог» и «переполох в общаге», услышит автора этого незабвенного фильма.