Рецензии

Очень необычный фильм даже для Йорга Бутгеррайта, но при этом и самый интересный. Можно сказать что этим фильмом он даже поставил некоторую точку, этакое логичное продолжение и финал жизненного пути Некромантика из первого фильма, останься он живым на чуть больший срок. Меня же в еще большей степени удивляет, с какой поистине немецкой дотошностью Йорг поместил в главного героя все разнообразие патологичных комплексов, присущих психопатам, и с какой невинной любовью он эти комплексы показал. Из того что я насчитал это и мазохизм -самоистязание себя в ванной, возбуждение от момента пробуждения с отрезанной ногой (сон), садизм — убийство двух случайных евангелистов с особой жестокостью, вуайеризм — подглядывание за спящей и беспомощной Моникой М, фетишизм — возбуждение от протезов и уродливых масок телесного цвета, андрогинность — представление себя как существа без половых признаков и конечно некрофилия.

Некоторые сцены действительно шокируют своей натуралистичностью, например момент фотографирования обнаженного связанного тела мертвой женщины, как будто сам подглядываешь и являешься соучастником, вообще этот эффект присутствует на протяжении всего фильма. Да — зритель становится осознанным соучастником, и прекратить просмотр означает в общем то расписаться в своей нормальности, но абсолютно нормальный человек такой фильм едва ли найдет. Тем не менее несмотря на весь ужас происходящего на экране оторваться от экрана едва ли возможно, более того в какой то момент начинаешь даже сочувствовать герою, хотя это по сути машина смерти, которую к тому же захлестывает нарастающий распад личности. Так же нельзя не отметить отсылки к Кроненбергу в виде вырванной вагины с зубами и непонятными отростками — ножками, это галлюцинация (и признак шизофрении в активной стадии, это не метафора режиссера, а намек именно на болезнь) пару раз мелькнула в конце. Интересно было бы показать все это судебному психиатру, поинтересоваться его мнением именно как профессионала, уж больно интересным получился Шрамм. На фоне этой коллекции комплексов присутствует Моника М, проститутка невысокого ранга, но её способ заработка кажется шалостью по сравнению с делами нашего героя. Однако невозможность даже ей нормально сексуально обладать (комплекс) при ее фактической доступности за деньги вкупе с необходимостью сохранять при этом при ней приличное лицо и слышать при этом её стоны из за стены окончательно доканывает главного героя. Комплекс неполноценности дает просто буйный цвет, что хорошо видно когда Шрам рассказывал Монике о своем сне. Говорить о том что он её любит не приходится, хотя он и оставил её в живых, это хорошо видно в сцене когда он отчитывал её спящую за проституцию, чувствуется горечь за то что она выбрала не его. Надо признать, Шрамм является патологией долгого и неправильного развития неудовлетворенных потребностей, его действия обусловлены скорее неспособностью получить сексуальное удовольствие классическим способом, чем чистым садизмом. Его неспособность завести семью и друзей - он одиночка в принципе - неспособность разделить ни с кем свои чувства и радости ведет к еще большему упадку. На этом фоне справедлив вопрос, вынесенный еще в начале фильма – Он творение Божье, само по себе достойное сострадания - или механизм, насмешка над природой, чудовище Франкенштейна из области психиатрии? Однозначного ответа на этот вопрос мы не узнаем.

Еще хотелось бы отметить, что весь фильм по сути снят в одной квартире, с минимумом декораций и по сути с двумя актерами. Для съемок явно использовалась любительская 35мм камера, эти бледные выцветшие тона очень идут фильму и создают столь приятный и необходимый эффект, присущий фильмам 1970-ых-1980-ых годов. Так же не может не радовать отсылки Йорга на самого себя, например в какой то момент по радио говорят что он является главным режиссером немецкого андеграунда, и это так! Любопытно что фильм вышел ровно спустя 10 лет после выхода австрийского фильма Страх (1983г), Йорг в каком то интервью даже говорил что этот фильм послужил для него образцом, как и для Гаспара Ноэ с его Необратимостью. Так что некоторая преемственность присутствует, по сути перед нами разворачивается калейдоскоп из маньяков. Так же нельзя не отметить что фильм обладает своим неповторимым шармом, он полностью погружает в свою особую, очень интимную атмосферу, ведь на все происходящее мы смотрим глазами Шрамма. Разумеется эти фильмы не из тех что принято рекомендовать широкой аудитории, но не для них и снимали. Мои оценки всецело положительные.

Его рождение не изменило этот суетный, беспокойный, безумный, безумный, безумный мир. Но он с самого своего первого, отчаянно голодного вдоха кристального воздуха не был таким как все; печать еще невысвободившегося порока, клеймо неизбежного рока лежали чёрными тенями над его холодной колыбелью. Он был любим, но он сам никого по-настоящему не любил; не умел, не знал, боялся. Его жизнь всегда была совокупностью силлогизмов, рефлексии и насилия, но не общество тому было виной, а лишь он сам. Жизнь для него была чересчур мучительным испытанием, а чужая, новосотворенная им смерть - ее главным наслаждением. Его смерть была случайной, нелепой, такой глупой и бесславно абсурдной. Смерть одиночки, одна из многих и одна на миллион. И снова мир вокруг лишь бесстрастно лицезрел на бренность человеческого существования.

Строшек, Войцех, Каспар Хаузер, Трэвис Бикл, Лотар Шрамм... Все вышеперечисленные кинематографические типажи являются героями, вытесненными за рамки обыденного, привычного и, если угодно, прозаического человеческого существования; изгои, юродивые, маргиналы, коварная прелесть бытия которых заключается в том, что оно действительно для них невыносимо, для них порой жить намного труднее, чем умереть; смерть их кажется освобождением от мук жизни, смерть становится праведной, спасая асоциальных индивидуумов и от самих себя, в том числе, не говоря уж о тех, кто их случайно повстречав на своём пути далее путь свой вынужденно переменил.

Будучи перифразом культового 'Таксиста' Мартина Скорсезе на уровне внешней фабулы, при этом напрочь отвергая его излишнюю стилевую пассионарность вкупе с академичностью, избегая неряшливого реализма раннего Херцога с его тягой порой к очевидному бытовому примитивизму, фильм 'Шрамм' 1993 года немецкого некрореалиста Йорга Буттгерайта говорит о тотальной социальной отчужденности на киноязыке экстремальной образности, исходя из внутренней изломанной логики которой логоцентрический кошмар отдельно взятого серийного маньяка, девианта и выродка с лёгкостью проецируется на все немецкое общество, которое, по Буттгерайту, мертво или глубоко погружено в вязкий экзистенциальный морок. Даже Нюрнберг, даже падение Берлинской стены не принесло ожидаемого блага для среднестатистического немца, и в этой своей безжалостной констатации факта общенемецкой неизлечимой уже депрессии Буттгерайт схож с Кристофом Шлингензифом. Только взгляд Йорга Буттгерайта, пропущенный через сновиденческое небытие Лотара Шрамма, лишен любых притязаний на лучшее; ночной кошмар Шрамма продолжается и в настоящем, ведь Буттгерайт в 'Немецком страхе' 2015 года искусно зарифмовал самого себя же, сызнова сыграв на нервических струнах уже плоть от плоти современного немецкого общества.

Впрочем, немеркнущая статика киноязыка Буттгерайта в 'Шрамме' экспрессивно и экстенсивно, от самого безобидного до чудовищно омерзительного образа, взрывается сюрреализмом, сотворяя шебальбу реального и привидившегося в последние минуты жизни Шрамма. Используя для сюжета детали биографии американского маньяка Карла Панцрама, но при этом пожертвовав привычным нарративом в угоду эдакой петли Мёбиуса, смертью начавшись и этой же смертью закончившись, Йорг Буттгерайт в 'Шрамме' убирает из внешнего пространства ленты все зеркала, лишив своего антагониста права на отражение и самолюбование, на эго в конце концов. Да и сам Лотар Шрамм едва ли желал бы видеть себя на чистой поверхности зеркального льда; человек, истово ненавидящий сам себя, в своём сиюминутном отражении видящий лишь монстра, переносит эту ярость, эту злобу, этот ад своей души на весь мир, в итоге обрекая всех с ним нечаянно соприкоснувшихся на боль и насильственную смерть.

Причём очевидно, что Буттгерайт в этой картине мыслит категориями фрейдизма. Единственный раз мотив зеркала появится в сюрреалистической сцене у дантиста, приобретающей невольно эффект сексуальной девиации, извращенной иррумации, орального садизма; лишь мельком взглянув на себя, Лотар Шрамм узревает бездну. И vagina dentata, этот овеществленный символ гинефобии, страха перед сексуальным контактом, и фотографирование умерших, и прочие перверсивно-агрессивные акты обнажают суть того кем является Шрамм - человеком, чьё существование было бесцельно, брошено в утиль, мрак одиночества, ненужности и безумия его поглотил, но наказан он был не сам собой, но Богом, в которого верить ему никак не хотелось. Глупая, бессмысленная, какая-то абсолютно гротескная смерть по сути становится для Шрамма, как и для Роберта Шмадтке и вереницы самоубийствующихся героев 'Короля Смерти' если не спасением, то хотя бы не тягостным продлением их мук.

Самое глубокое одиночество - одиночество сумасшедшего. Самая черная бездна - бездна собственного безумия. Самая тесная камера - камера внутри собственной головы. Сартр говорил - 'Ад - это другие'. Но что делать, когда ад - это ты сам?

'Вы верите в Бога?' Того самого, создавшего вас именно такими, какие вы есть? Вы верите в Бога? Нет, не в цветные картинки под стеклом, к которым с трепетом прижимаются красными дрожащими губами грешники в храмах, сбивчиво требуя себе прощения ежедневных приступов гедонизма. Вы верите в Бога, который населяет мир своими подобиями? Теми, которые грезят о мертвых шлюхах. Теми, которые пробивают себе гвоздями свое мужское достоинство в надежде более яркого оргазма. Теми, которые насилуют в экстатическом припадке резиновую игрушку, представляющую четверть женщины от горла до живота? Вы верите в Бога, который наплодил этот мир людьми, которые открывают дверцу своего такси, собираясь вас подвести и подвозят.. Прямиком в могилу.

Вы верите в Бога, создавшего этот мир таким, будто он его ненавидит? Будто мы все осточертели ему как вид. Будто он испытывает к нам отвращение, как к застрявшему в зубе остатку завтрака. Как к использованному презервативу.

Я не знаю в какого Бога верите вы. И что он для вас значит. Но для Лотара Шрамма, пробивающего головы религиозной паре, задающей ему вопрос верит ли он в Бога и предлагающей обсудить мучения Христа и то, как он искупил своими страданиями наши грехи, отличия между Богом, создавшим его именно таким, какой он есть и Дьяволом - не было. Этот грех Иисус тоже искупил?

Когда однажды ты ловишь себя на мысли, что рассвет не наступил. Когда психологические сумерки полного умопомрачения обретают образ абсолютной и непроглядной мглы, погребая тебя в себе. Когда вечная ночь становится твоим спутником от часа к часу, отчего бы тебе не провозгласить Богом себя самого? Отчего бы не позволить себе право определять кому жить, а кому умереть? Искупив это право уже своими мучениями.

Что чувствует человек, чье сознание полностью порабощено безумными желаниями? Каково это - быть послушным заложником тюрьмы собственного либидо? Что значит видеть объект своего желания в каждом предмете, в который упирается взгляд? И как это - желать страшных вещей, но так истово и безгранично, что не сметь отказаться от своих желаний, даже когда они начнут пугать тебя самого, когда ты начнешь в ужасе жмуриться от собственных фантазий? Как жить, когда ты боишься и ненавидишь себя самого? Есть ли вообще возможность принять себя таким, какой ты есть на самом деле? Без ложной мишуры.

Лента, представляет собой нарезку воспоминаний главного героя. Нарушенная хронология, чередование вымышленного и реального, показательная деструкция последней реанимации памяти, базирующаяся только на моментах сексуального удовлетворения. Хронология, возведенная в апогей своей бессмысленности, т. к. сопровождается фактом смерти Шрамма. Фактом нелепой и случайной смерти от падения со стремянки, при будничном закрашивании белой краской кровавых доказательств 'удавшейся' ночи. Но может ли умереть тот, кто никогда и не жил? И кто на самом деле в этом виноват?

Я смотрю этот фильм средь бела дня. В наушниках, не отрываясь ни на секунду. Зная, что в соседней комнате мои родственники. Спиной к двери, не имея возможности видеть кто стоит сзади меня, наблюдая за моим досугом - именно так расположен мой стол. Понимая, что случится, если кто-нибудь увидит хоть одну сцену. Но неотрывно следя зрачками, глотая каждый кадр как иголку на нитке - все глубже и глубже, через все органы, через животрепещущую плоть, чтобы потом, в конце, на последних секундах, будто выдернуть все это из себя, перевернуть, изменить. Смотрю с содроганием, не от неприязни - опция брезгливости отключена во мне по умолчанию, не от желания - я не мечтаю о мертвых шлюхах, но от осознания, что после фильма Буттгерайта прежним остаться уже невозможно.

И если какой-то безумец все-таки решит окунуться в Ницшеанскую бездну немецкого андеграунда, он должен помнить, что бездна имеет привычку начать всматриваться в ответ, а самый главный андеграунд - внутри нас. Фильм основан на реальных событиях.

Не забудьте помолиться на ночь.

Его рождение не изменило этот суетный, беспокойный, безумный, безумный, безумный мир. Но он с самого своего первого, отчаянно голодного вдоха кристального воздуха не был таким как все; печать еще невысвободившегося порока, клеймо неизбежного рока лежали чёрными тенями над его холодной колыбелью. Он был любим, но он сам никого по-настоящему не любил; не умел, не знал, боялся. Его жизнь всегда была совокупностью силлогизмов, рефлексии и насилия, но не общество тому было виной, а лишь он сам. Жизнь для него была чересчур мучительным испытанием, а чужая, новосотворенная им смерть - ее главным наслаждением. Его смерть была случайной, нелепой, такой глупой и бесславно абсурдной. Смерть одиночки, одна из многих и одна на миллион. И снова мир вокруг лишь бесстрастно лицезрел на бренность человеческого существования.

Строшек, Войцех, Каспар Хаузер, Трэвис Бикл, Лотар Шрамм... Все вышеперечисленные кинематографические типажи являются героями, вытесненными за рамки обыденного, привычного и, если угодно, прозаического человеческого существования; изгои, юродивые, маргиналы, коварная прелесть бытия которых заключается в том, что оно действительно для них невыносимо, для них порой жить намного труднее, чем умереть; смерть их кажется освобождением от мук жизни, смерть становится праведной, спасая асоциальных индивидуумов и от самих себя, в том числе, не говоря уж о тех, кто их случайно повстречав на своём пути далее путь свой вынужденно переменил.

Будучи перифразом культового 'Таксиста' Мартина Скорсезе на уровне внешней фабулы, при этом напрочь отвергая его излишнюю стилевую пассионарность вкупе с академичностью, избегая неряшливого реализма раннего Херцога с его тягой порой к очевидному бытовому примитивизму, фильм 'Шрамм' 1993 года немецкого некрореалиста Йорга Буттгерайта говорит о тотальной социальной отчужденности на киноязыке экстремальной образности, исходя из внутренней изломанной логики которой логоцентрический кошмар отдельно взятого серийного маньяка, девианта и выродка с лёгкостью проецируется на все немецкое общество, которое, по Буттгерайту, мертво или глубоко погружено в вязкий экзистенциальный морок. Даже Нюрнберг, даже падение Берлинской стены не принесло ожидаемого блага для среднестатистического немца, и в этой своей безжалостной констатации факта общенемецкой неизлечимой уже депрессии Буттгерайт схож с Кристофом Шлингензифом. Только взгляд Йорга Буттгерайта, пропущенный через сновиденческое небытие Лотара Шрамма, лишен любых притязаний на лучшее; ночной кошмар Шрамма продолжается и в настоящем, ведь Буттгерайт в 'Немецком страхе' 2015 года искусно зарифмовал самого себя же, сызнова сыграв на нервических струнах уже плоть от плоти современного немецкого общества. Впрочем, немеркнущая статика киноязыка Буттгерайта в 'Шрамме' экспрессивно и экстенсивно, от самого безобидного до чудовищно омерзительного образа, взрывается сюрреализмом, сотворяя шебальбу реального и привидившегося в последние минуты жизни Шрамма.

Используя для сюжета детали биографии американского маньяка Карла Панцрама, но при этом пожертвовав привычным нарративом в угоду эдакой петли Мёбиуса, смертью начавшись и этой же смертью закончившись, Йорг Буттгерайт в 'Шрамме' убирает из внешнего пространства ленты все зеркала, лишив своего антагониста права на отражение и самолюбование, на эго в конце концов. Да и сам Лотар Шрамм едва ли желал бы видеть себя на чистой поверхности зеркального льда; человек, истово ненавидящий сам себя, в своём сиюминутном отражении видящий лишь монстра, переносит эту ярость, эту злобу, этот ад своей души на весь мир, в итоге обрекая всех с ним нечаянно соприкоснувшихся на боль и насильственную смерть.

Причём очевидно, что Буттгерайт в этой картине мыслит категориями фрейдизма. Единственный раз мотив зеркала появится в сюрреалистической сцене у дантиста, приобретающей невольно эффект сексуальной девиации, извращенной иррумации, орального садизма; лишь мельком взглянув на себя, Лотар Шрамм узревает бездну. И vagina dentata, этот овеществленный символ гинефобии, страха перед сексуальным контактом, и фотографирование умерших, и прочие перверсивно-агрессивные акты обнажают суть того кем является Шрамм - человеком, чьё существование было бесцельно, брошено в утиль, мрак одиночества, ненужности и безумия его поглотил, но наказан он был не сам собой, но Богом, в которого верить ему никак не хотелось. Глупая, бессмысленная, какая-то абсолютно гротескная смерть по сути становится для Шрамма, как и для Роберта Шмадтке и вереницы самоубийствующихся героев 'Короля Смерти' если не спасением, то хотя бы не тягостным продлением их мук.

Понятно, большинству этот фильм будет не по душе. В первую очередь из за давящих на психику сцен. Но вы посмотрите на Шрамма с другой стороны. Ведь главное что хотел донести Буттгерайт это то что главный персонаж терзаеться того кем он есть. Ведь по промыслу Божьему человека создал Бог. И Шрамма гложет, постоянно гложет чувство вины происходящего с ним. Он видит других и ощущает свою неполноценность. Избавления не существует, ведь он таким родился. И вот главный вопрос - СМЕЕТ ЛИ ТВОРЕЦ СУДИТЬ СВОЁ ТВОРЕНИЕ?!

Это очень сложный и многогранный фильм, не развлекательное и не шокирующее кино. Это трагедия, трагедия одного человека, глубоко ранимого в душе своей участью в этом мире, и частичке этого времени в который он был помещён. В голове которого постоянно возникающий вопрос - Зачем я родился?

Может тема и не новая но показана столь пронзительно, душевно и глубоко: ЙОРГ - ТЫ ГЕНИАЛЬНЫЙ ПАРЕНЬ! Если в Некромантике присутствует отвращение, в Короле смерти - не воплощенность всех сцен, то Шрамм безупречен и реализован на все сто.

Подобного фильма нет и не будет. Поймут его мало, полюбят ещё меньше а возненавидят почти все. Но таков он есть, этот Шрамм - человек красно-чёрных тонов, смешавшихся удивительным образом в его душе.

10 из 10

Следует сразу оговориться, что фильм не принадлежит к категории легко понятных, приятных и воодущевляющих, но в то же время он и не настолько сложен, отвратителен. Подобно тому мгновению, когда вы, бывает застыв на какой-нибудь особенной ноте прочувствываете всю песню или случайно подслушав разговор своего знакомого, которого много лет знаете, вдруг сознаете его истинный характер, так и фильм 'Шрамм' возможно откроется вам во время, возможно и после просмотра, а возможно никогда.

Основная задача, поставленная перед постановщиками - проникновение в сознание убийцы, исследование его чувств, эмоций, переживаний и, максимально эффективное, отражение его состояния на кинопленке с целью передачи его зрительской аудитории. Как видно, задачка не из простых. Как же с ней справляется режиссер? И удачно ли?

Прежде всего необходимо рассмотреть самого персонажа. Не очень молодой, но и не старый, полнеющий таксист по фамилии Шрамм. Живет в уединении и относительном одиночестве, если не считать периодических контактов со своей красивой соседкой по лестничной клетке, подрабатывающей проституткой и нисколько этого не стыдящейся.

Как и во всех остальных случаях психических отклонений - болезнь Шрамма базируется на чисто сексуальной основе (что позволяет ввести режиссеру мнообразную фрейдистскую символику и несколько обезопасить себя от проблемы со смыслом). Посему трактовать такие эпизоды как встреча с 'зубастой вагиной', отсутствие конечности, прием у зубного врача можно с чисто психологических точек зрения. Лично мне эти эпизоды не показались такими уж действительно обморочно ужасными, гораздо страшнее видеть как люди поступают.

Примечательно, что начинается лента с того, что главный герой убивает 'посланников божьих', пытающихся склонить его к вере. Возникает вопрос не были ли они сами неверующими, атеистами (как механический, бездушный музыкальный автомат, проигрывающий 'Ave Maria' - можно ли назвать его атеистом?). Хоть это и не четко обозначено. Действительно, как можно в мире, где никем не признается действительность и сущность души верить в душу, а не в тело? Кажется все вокруг Шрамма напоминает ему о единственной реальности - наслаждении - постоянные крики во время оргий, обнаженные женские части тела, общество, построенное на принципе сексуальности. Да и он сам вовсе и не отрицает свою телесную структуру, но! заниматься сексом предпочитает с воображаемыми, а не реальными женщинами. Можно даже сказать, что он в своих желаниях скорее склоняется в сторону аскетизма, умерщвления плоти и самобичевания.

Так, довольно неспешно и размеренно, протекает его одинокая, скучная жизнь, наполненная различными ужасными галлюцинациями, кошмарами, страхами, неудовлетворенными желаниями. Возможно, Лотар Шрамм и жил бы спокойно до сего момента. Но цепочка событий предрешила его исход.

Пригласив к себе свою возлюбленную, Шрамм поит ее алкоголем со снотворным и она теряет сознание. Кажется, что вот он - самый желанный момент - тело самой желанной женщины в полном распоряжении и абсолютной власти. НО! Шрамм пользуется таким случаем лишь для того, чтобы наблюдать свою любовь со стороны, фотографируя и запечетлевая навечно ее образ на кинопленке. Поначалу, он нежно любуется телом своей соседки-проститутки, но под конец разражается ужасной громкой бранью, обвиняя ее в различных проступках и грехах (главный из которых - то, что она любит любого мужчину, но не его), изрыгая проклятия он выплескивает не только свой гнев.

Смерть Шрамма так же нелепа и ужасна как и его жизнь. Он падает с лестницы, пытаясь закрасить следы преступления (как видим - присутсвует мотив кары и наказания). Стоит отметить, что со времен Л. Н. Толстого (да простят меня любители классики за упоминание в рецензии на столь далекий от 'настоящего искусства' фильм) все изменилось только в худшую сторону. В его рассказе под названием 'Смерть Ивана Ильича' главный герой также умирает от падения с лестницы, но Головин хотя бы успевает осознать перед смертью всю бессымысленность своей пустой, никчемной, абсолютно бесполезно и зря прожитой жизни. И поняв, что для своих коллег он помеха, для жены обуза, а также, что своей болезнью он только мешают счастью дочери, он перед самой смертью находит покой, даже, возможно некое отдохновение в небытии. Вспомним о единственном положительном персонаже в повести - крестьянине Герасиме.

Шрамм же не имевший ни жены, ни детей, ни коллег, упав, умирает тотчас же, так и не успев осознать бессмысленность самого себя.

Также следует отметить хорошую операторскую работу и просто потрясающую атмосферную музыку, которая и принесла 70% успеха данному фильму. Одним небольшим недостатком является малая продолжительность фильма. Учитывая всю поднимаемую в нем проблематику и те средства выразительности, что выбрал режиссер. Ведь у 'маленьких' униженных и оскобленных людей большие, космические проблемы, требующие внимания.

В заключение цитата американского поэта Ч. Буковски, адресованная хулителям и негласным обвинителям таких персонажей как Л. Шрамм во всех мыслимых и немыслимых преступлениях мира:

'Если попытка
Нормальной жизни
Любого из нас
Жестоко, чудовищно
Разбивается в прах -
Я уверен,
Мы все
Равно виновно
Во всех преступленьях
Мира. Невинных
Средь нас
Нет.
И если даже Ада
Не существует -
Те, что
Этих несчастных
Холодно
Судят,
Для всех нас
Выстроят
Ад.'

Не сказать, что я ярый фанат Буттгерайта, но целый диск с его работами записан, просмотрен, и оставлен в коллекции. «Шрамм» понравился больше всего. «Некромантик» по мне слишком специфичен, так что я просто наблюдала за происходящим, стекло экрана чувствовалось особенно отчетливо. «Король смерти», несомненно, атмосферный и насыщенный, но слишком тяжкий для восприятия, с третьего раза только осилила. Остальные не так впечатлили. А вот «Шрамм» очень понравился, пересматривала два раза.

Он сильно отличается от других работ Йорга. В нем меньше открытой некрофилии и больше сюжетной осмысленности. А прямолинейность заменена иносказательностью и даже попыткой создать сюр. Он не такой тяжелый по сравнению с «Королем смерти» и гораздо сердитее «Некромантика». Скажем так, по уровню депрессивности, он завис где-то между, но сюр, попытка создания классического сценария, образность и б`ольшая аккуратность выбивает этот фильм из творческой биографии режиссера. Хотя, возможно, именно за это его ругают поклонники Йорга.

Я по своему люблю и те фильмы, и этот. Но этот мне ближе и переживания героя понятнее. Хотя с чувствами в «Короле смерти» было на уровень глубже. Зато здесь есть сюжет.

Вообще, глубина в этих, таких дешевых и неприглядных на вид, творений странного немецкого парня, определенно присутствует. Она чувствуется эмоционально, подкоркой… в них есть жизнь, как бы абсурдно это ни звучало. Жизнь проявляется в своем отсутствии. Ты начинаешь чувствовать отсутствие жизни, как начинаешь чувствовать отсутствие воздуха, когда тебе зажимают горло. А потом один маленький глоток — и головокружение. Так и здесь. Минутная сценка с маленьким Шраммом и его подружкой… эта минута стоит десятка мейнстримовых мелодрам. Все потому, что она — глоток воздуха. Вы когда-нибудь перекрывали себе доступ кислорода специально? Не о задержке дыхания я, конечно, говорю. Если делали так, то, может быть, меня поймете.

Без оценки.

Фильм найдет свою аудиторию… как и другие творения этого немца с красивым именем.

Берлинский таксист Лотар Шрамм лежит в луже собственной крови. Он умирает и маленькое пространство его комнаты медленно меркнет перед глазами. Воспоминания яркими вспышками являются к нему, воспоминания о его кошмарном бытие.

Режиссер Йорг Буттгерайт — очень нестандартная творческая единица немецкого андеграунда. Большинству зрителей такие его фильмы, как «Некромантик 1, 2» и «Король смерти» абсолютно неизвестны, да и даже не все поклонники трэша смогут по достоинству оценить его работы ввиду специфичности их содержания. Однако лента «Шрамм», вышедшая в 1994 году, является, пожалуй, самой нетипичной работой Йорга Буттгерайта, представляя из себя историю жизни и смерти, на первый взгляд, типичного берлинского таксиста Лотара Шрамма, на самом деле маньяка и садиста, историю его странной любви к проститутке Марианне, особе тоже весьма необычной. Однако «Шрамм» все же можно назвать и иносказательной шокирующей притчей о человеческом одиночестве и невозможности любви в мире, давящем как изнутри, так и снаружи, потому герой Флориана Корнера Фон Густорфа даже вызывает сочувствие, хотя ассоциировать себя с ним никак не получается. Фильм буквально переполнен библейской и фрейдистской символикой, которую сумеет понять далеко не каждый зритель.

Операторская работа Манфреда О. Желинского в картине очень эмоциональна и оригинальна и зритель погружается в девиантное сознание главного героя, сам пытаясь понять причины падения Лотара.

Гнетущую и депрессивную атмосферу в ленте создает саундтрек, написанный Максом Мюллером и Гундулой Шмитц. Подчас музыка давит психологически сильнее, чем сцены насилия или эротики, присутствующие в картине.

«Шрамм» — авторское и авангардное кино не для всех, драма одиночества и индивидуальности, рассказанная в форме хоррора с сильным сексуальным подтекстом, который я особо рекомендовать к просмотру не буду. Однако если Вы ищете нечто необычное и шокирующее, данная лента Вам идеально подойдет.

6 из 10

Серое небо города. Кажется, если и будет просвет в этой пелене бесконечных облаков, что заволокли не только небо но и разум, то и он не даст ожить все ускоряющемуся движению в чернеющую пропасть индивидуального ада. Ада, который каждый создает себе сам, видения которого обретают все более четкие очертания, не давая холодным солнечным лучам отогреть замерзшие участки сознания, позволяющих взглянуть на мир без нескончаемой череды холодных, непрекращающихся дождей, что закрыли не только чувства и эмоции, а даже некритическое и опосредованное восприятие этого мира.

В нем уже стало не видно чего-то теплого, что могло отогреть бредящий разум, который может показать лишь оживление зубастой вагины из бесконечного сна. Невозможность проснуться и осознать свое местоположение в череде движущегося нескончаемым потоком транспорта мыслей, которые все дальше уводят в мир отрезанных чувств и ампутированного счастья.

Только непролазная тьма, сопровождающаяся дурными видениями по пути в ад, в котором уже нельзя спрятать бывшие эфемерными, но воплощающиеся в жизнь дурные сны. Страх, который не дает прикоснуться к единственному лучику света, ставшему благодаря череде серых дождливых будней таким блеклым, но таким желанным. Ибо он один способен вырвать из стремительного марафона в бездну, проиграть в котором невозможно, как ни поворачивай во всевозможных направлениях. Боязнь прикосновения к потрепанному и грязному «прекрасному», заставляет совершать безвольный акт ментальной мастурбации, не приближая к выходу из мокрой и вязкой дороги в никуда.

Ни чья смерть уже не остановит этот разогнанный с детства процесс. И нет воспоминаний, которые дали бы умереть с улыбкой на каменном лице. Теперь осталось лишь разорвать ленту и погрузиться навсегда в пучину кошмарных сновидений, над которыми уже давно потерян контроль. И пусть в окно стучится дождь. Он уже не сможет что-либо изменить, ибо явился одним из катализаторов, год от года погружавших в смердящую реку зловоний собственного сознания.

Остается только одно. Уйти, осознав свою никчемность выиграв то, что так отчаянно стремился проиграть, дергая за все ниточки, которые, казалось могут вытащить в состояние где летаргия останется в прошлом и можно будет набрать чистый воздух заплесневелыми легкими, протянув свои руки к сияющему небу. Но его заволокли бесконечные тучи печали и горя.

Глаза закрываются…

9 из 10

Бедный Йорг! Ты был славный провокатор и извращенец. Твой фильм однажды даже запретили — огромный успех, такого не бывало со времен дяди Адольфа. Любители искать глубокий смысл в извращениях и расчлененке соревновались в глубине понимания твоих работ. Словом, жизнь была прекрасна, но один недуг мешал дышать ровно: извращенная страсть к киносъемкам.

Бедный Йорг! Ну кто тебе сказал, что мешать реализм с сюрреализмом — хорошая идея? Такое чувство, что «Шрамма» ты снимал, так и не определившись с жанром. Вышло ни рыба ни мясо: для драмы слишком странно, для ужасов — скучно. Да, Йорг, скучно, и это отвратительней всех твоих натуралистичных фокусов — если их выкинуть, зрители заснут.

А все оттого, что персонажи твои блеклы настолько, что место им не в кино, а в телефонном справочнике. Ну да, извращенец, ну да, шлюха. Дальше-то что? Ты так увлекся темой внутренних тараканов индивида, что не заметил: всем насрать на этого индивида. А заунывная манера съемки статической сцены в разных ракурсах, наверное, что-то символизирует, но нет ни малейшего желания выяснять, что именно. Хотя скорее всего тут другая и очень обидная причина.

Бедный Йорг! Сюжет твоего фильма вполне умещается в один небольшой абзац и вполне может сойти за скверный анекдот. Чтобы выехать хоть на час экранного времени, ты отчаянно растягивал все, что можно было растянуть — мертвый таксист, наверное, минут десять лежит на полу. Зато покойника актер фон Густорф изображает намного убедительней, чем живого. Это плюс, наверное. А в целом у него (да у и тебя, чего уж там) получился один из самых скучных и нелепых маньяков в истории кинематографа.

Бедный Йорг! Казалось бы, все просто фантастиш: ты привычно эпатировал чопорную публику и дал повод для споров трэш-интеллектуалам; даже Дарио Ардженто понравилось, хотя этот факт на комплимент не очень тянет. Только вот отчего же фильм таким унылым говном вышел, а?

1 из 10

Бедный Йорг! Я знаю, почему после «Шрамма» ты ушел из кинематографа. Ты просто его посмотрел.