Рецензии

Посмотрел вчера в Иллюзионе этот фильм. Фильм меня заинтересовал столь известным персонажем в области педагогики - Марией Монтессори. Кто не слышал это имя?

Есть такое понятие 'педагогика Монтессори'. Есть частные школы Монтессори. В Большой советской энциклопедии (2 издание) сказано: 'Монтессори - буржуазный реакционный педагог'.

Итак, я перед экраном. Действие происходит во Франции. У одной женщины ребенок с отклонениями. Она везёт его в Италию к Монтессори. Почему к ней? Неизвестно.

Далее, почти всё действие происходит в этом экспериментальном пансионате. Подробные длинные планы с неполноценными детьми изобилуют в фильме. Над ними проводятся некоторые действия физического воздействия: какие-то ванны и обтирания, восхождения по ступенькам, собирание пирамидок. Результат не замедлил себя ждать. Дети становятся 'почти что' полноценные. Они умеют считать в уме, пытаются танцевать (причем успешно, напоминает современные 'танцы').

История заканчивается 1907 годом. Монтессори дожила до 1952 года. Наверное, всё главное из её метода будет впереди. Зачем об этом рассказывать?

Какая главная мораль сей басни? Что неполноценные дети тоже умеют многое понимать и чувствовать и следует их любить такими какие они есть. Больше в этом фильме ничего не было. История Монтессори осталась за кадром.

Это был дебют режиссёра. На мой взгляд, крайне неудачный. Проблеска таланта я не увидел. Ни одной положительной стороны.

В этой картине этическая позиция авторов интереснее художественных инструментов. Не потому, что решение банально. Прежде чем выверять свет, цвет, темпоритм, принципы монтажа, необходимо было найти морально безупречный ответ на вопрос: как решить проблему показа центральных героев картины? С главными все понятно: характеры, обстоятельства, искушения, обольщения, решения. Но вот те, без которых все искушения и достижения ничего не значат – как быть с ними? Мария Монтессори, чье имя вынесено в русское название картины (в оригинале фильм называется проще и прямолинейнее «Новая женщина»), героиня не вымышленная. Одна из первых женщин – врачей, автор своего метода воспитания особенных детей и подростков.

И вот тут начинается самое скользкое место. Слово «особенные» - это моя личная капитуляция в войне прямоты и недомолвок. Режиссер Леа Тодоров на такой вариант права не имела. Это – не текст, это – реальность кино. Здесь за словом «особенные» не спрячешься. В кадре будут дети с задержками психического и умственного развития, аутисты. На научном языке юные пациенты френастенического типа. В начале 20-го века слово « особенные » еще не применяли. Говорили просто: «идиоты». И не от желания обидеть или наклеить ярлык. Просто констатировали факт. Но фильм снимается в наши дни всеобщего приступа эмпатии и толерантности. И поверх одной этической гололедицы намерзает еще более скользкий второй слой: а кого снять в ролях пациентов? Да, зритель одобрит и поддержит благородную миссию Марии по превращению вчерашних «идиотов» в нынешних « особенных». Но лишь теоретически. Показать все импульсивные движения, внезапные лицевые судороги, стремительно меняющуюся фокусировку взгляда крупным планом, и вот вам диагноз: «эксплуатация». Размыть лица, увести все на сверхдальние планы – значит стать мишенью для упреков в ханжестве. А уж снять в ролях игровой картины сегодняшних френоастеников – это вообще риск невероятный.

Леа Тодоров отважилась. Она решила быть честной. Она не отвела взгляда. Она ни разу не укрупнила кадр до того, чтобы зритель чувствовал себя подглядывающим. Она выбрала ту самую дистанцию, которая позволяет быть соучастником событий, а не вуайеристом. И особенных детей в ролях их сверстников вековой давности она сняла так, что сначала кажется, что режиссер просто аккуратно инкорпорировала актеров и фабулу в их реальное житие. Потом позволила зрителям с изумлением заметить, что компромиссное слово «особенные» в реальности абсолютно правдиво. Вглядываясь в то, как эти дети воспринимают и реагируют на музыку, как руками, ногами, всем телом постигают мир вещей вокруг, режиссер с оператором за руку ведут зрителя к итогу: эти подростки чувствуют и воспринимают стихи, буквы, ноты, взгляды во всей их полноте. И, вполне возможно, ярче и насыщеннее большинства неособенных. Они точно не идиоты. Просто им надо было дать шанс. Монтессори дала шанс своим пациентам. Леа Тодоров своим актерам. Они действительно сыграли свои роли. Они на самом деле актеры. Как режиссер объясняла им задачи? Как просила повторить, сыграть вновь и вновь – это должно остаться тайной съемочной площадки. Вероятно, метод Монтессори помог.

Конечно, тем, кто дал фильму русское прокатное название, надо голову оторвать. Вся ткань фильма, как и идеи самой Марии Монтессори – это прямо противоположное воспитанию любовью. Сама героиня скажет: «Разве можно доверять свою судьбу такому непостоянному чувству, как любовь?». Она воспитывает не любовью, а совместной деятельностью. Вместе умыться, вместе убрать постель, причесаться, почитать, посмотреть на вырезанные буквы, собрать деревянную пирамидку. Совместная жизнь – это не всегда любовь. Мария Монтессори откажется от брака с любимым и отдаст своего сына в приемную семью на долгие годы ради феминистических идей свободы женщины. Это любовь? Это новая женщина? То, что ее родной сын до конца жизни будет звать ее не «мама», а «синьора Монтессори» - это нормальная плата за научный и социальный успех? Честный подход в показе пациентов не позволил режиссеру и здесь передернуть карты. По тексту диалогов, фильм – абсолютный гимн феминизму. По реакциям, усталости в лице, по смирной и покорной жестикуляции – его полная противоположность. Честный ответ: «Я не знаю!».

Материнство – не всегда радость. Любовь непостоянна и изменчива. Торжество женского феминизма неизбежно ведет к ущемлению прав мужчины. Причем, любимого мужчины. Возможно, временно – любимого. Чем прекрасна эта картина – тем, что авторы ничего не декларируют, не заявляют, не отстаивают. У каждого из главных героев – своя правда. И они постоянны в ней точно так же, как постоянны в своих импульсивных реакциях их особенные пациенты. Думать, предполагать, решаться, ошибаться – это и есть жизнь. Гимн феминизму с похоронным оттенком. Странно. Зато честно.