Рецензии

Где-то в Италии строится собор, расписывать который должен некий ученик великого Джотто (сыгран лично режиссером). Он приезжает в город, жители которого погрязли в блуде и грешны, казалось бы, насквозь... Или нет? Все указывает на то, что нет. 'Декамерон' Пазолини - не просто сборник эротических новелл - это рассуждение о жизни, которую следует понять и почувствовать. Пожить. Как прямо говорит один из персонажей, это не грех. И совратитель может стать святым, и мошенник, и содомит. Потому что если Бог создал жизнь, ему наверняка угодно, чтобы его творения ее познавали - хотя бы в виде плотских удовольствий. Жизнь на земле, а не в поисках чего-то высшего. Для наглядности режиссер подчеркнул свою мысль картинкой - цвета в фильме землисто-желто-коричневые. Ни о какой эстетизации речи не идет. Мир - не конфетно-разноцветный рай, он может выглядеть скучной горой земли, но искать что-то еще бесполезно. Остается расслабиться и получать удовольствие. Та же история и с многочисленной (Пазолини же!) обнаженкой - никакой сексуализации, все естественно и просто. Как в жизни.

Пазолини видел жизнь именно так - в ней можно и нужно получать удовольствие, не ища высоких материй. Простая мораль. И фильм тоже очень простой - сборник из нескольких историй, рассказывающих о людях, которые научились жить. Больше рассказывать смысла нет, лучше посмотреть.

10 из 10

Джованни Боккаччо был в числе тех, кто выбрал эту дорогу. Один из мудрых проводников на бесконечном пути человечества к самому себе… (образчик советского литературоведения)

К полуэротической полумифической трилогии жизни Пьер Паоло Пазолини шел окольными путями: причащался евангельскому синопсису, припадал к источнику античной трагедии, чьи темные воды и спустя тысячелетия отдают благородной горечью, скитался по пустыне безвременья, где, ведомые протестом, люди жрут себе подобных – окровавленные аллегории на двух ногах. Он опытно ведал добро и зло, заключал их полновесные зрелые плоды в прямоугольник кадра, по привычке больших режиссеров несколько отстраняясь, предоставляя натуре взять свое, но не чуждаясь и прямого высказывания. Неизвестно, стало ли его обращение к Боккаччо спонтанным откровением, или постепенно вызрело, но в некотором роде встреча двух великих итальянцев была неизбежной. Внутренняя логика творческих странствий Пазолини магнитом влекла его к эпохе Возрождения, к ее мировоззренческой революции и возросшим на тучной почве религиозного декаданса контрастам: высокому гуманизму и откровенному скотству, мудрости и невежеству, радостному цветению плоти в кольце ветшающих, но все еще крепких монастырских стен.

Само название - «декамерон», «десятидневник» - досталось фильму скорее по наследству, нежели по праву. Отодвинулась куда-то за пределы терзающая Флоренцию чума, исчезла компания из десяти рассказчиков – весь этот внешний каркас, не позволявший новеллам рассыпаться беспорядочной грудой. Впрочем, они и не осыпались, а, скорее, пролились, выплеснулись на экран - яркие цветные пятна в строгой рамке черно-белых титров. Поначалу кажется, что вот-вот ухватишь систему: каждый сюжет танцует вокруг определенного греха - сребролюбия, лицемерия, прелюбодеяния, лжи. Но этот порядок вскоре прихотливо меняется, на смену условным грехам являются столь же условные добродетели, а границы между ними, как и стыки отдельных историй становятся все менее заметными. Фривольный порнографический анекдотец сменяется размышлением о сущности святости. Предельно лишенная романтики, но все же очаровательная любовная история оттенена мистической драмой с привкусом триллера и тихой печалью финального аккорда. Короткими интерлюдиями между ними, а потом - и внутри них, прорастает обрамляющий сюжет: скользит по лицам героев пристальный взгляд иконописца, черпающего вдохновение в пестром течении жизни. Эта маленькая роль, сыгранная самим Пазолини, констатирует его художественный метод. Там где текст Боккаччо выдавал его увлечение библиотечным делом (ровные ряды новелл, строгая красота тематического каталога, заботливо подписанные названия и обязательная мораль), режиссер действует в манере живописца: смешивает краски, открывается будущему изображению, равно принимая и не ведающие стыда цветы у края выгребной ямы, и тот сор, из которого они растут, и невесомое золото мелькнувшего в синеве ангельского крыла. Здесь нет диалогов: только сменяющиеся монологи лицом в кадр, только портреты. Игра образов и оттенков: первый вино-красный росчерк на каменной стене, теснота каменного гроба, небрежно зажатый в зубах одуванчик (весеннее золото на смуглой коже), доверчивые глаза Нинетто Даволи.

Конечно, мастер не ограничивается воспроизведением, конечно, переосмысливает. Но большая часть идейных трансформаций на пути от книги к фильму рождаются сами собой, вырастают из разницы мировосприятия, мироощущения. Гуманизм века двадцатого, нашедший в «Декамероне» свое совершенное отражение – уже совсем не тот, что был во времена Боккаччо. Он – не постхристианский, уже утративший вкус к хлебу сверхсущному, но все еще остро чувствующий свою связь с прежней традицией, а, скорее - внехристианский, забывший о горнем так прочно, что, кажется, и вовсе не ведавший его. История сделала круг, и мы снова вернулись к телесному восприятию мира: у привидевшихся мадонн усталые глаза и подкрашенные губы, у вернувшихся с того света призраков, если их ткнуть булавкой, течет кровь. Священные одежды стали декорацией, ад – страшилкой для детишек. И небеса опустели, зато под каждым кустом, в каждой смятой постели - paradiso. Герои Пазолини – это все те же птицы большие и малые, полевые лилии, что не жнут, олени, стремящиеся на истоки вод. Они знают слово «грех» и привычно побаиваются его, но, в сущности, не различают доброго и дурного: милые гробокопатели, обаятельные убийцы, смешливые мальчуганы, тянущие одну руку за монетой, а другую – к ширинке. Может быть, именно поэтому, здесь, при обилии откровенно показанных совокуплений, совсем нет духа вожделения с его извечным лукавством, подспудной игрой и томительной жаждой запретного, но – лишь чистая радость жизни и широкие улыбки, играющие на лицах. Ешь! Пей! Люби! Молись, если хочешь, а потом – возвращайся на ложе, или припадай жадным ртом к щербатому глиняному краю чашки, к виноградной влаге. Мы – сами себе и рай, и ад: небеса воспеты здесь, преисподняя мелькнет в «Сало». А на границе между ними, как уверен режиссер – только совесть.

Лента снята по мотивам книги, бессмертной книги «Декамерон» - что, в общем, чувствуется по тому, как развивается сюжет, по общему «дыханию» картины, по тому, как расставлены персонажи, по тому, насколько интересна композиция и т.д. В фильме присутствует, естественно, подлинно итальянский колорит – да он и не может не присутствовать, когда ленту снимает итальянский режиссёр с итальянскими актерами по итальянскому произведению.

Понравилась цитата, которая есть в начале: «Но в юности все мы грешим». Да, с этим трудно не согласиться, однако стоит признать, что для некоторых людей юность (а вместе с ней и грехи) затягивается на очень долго – причём как в прямом, так и в переносном смысле.

Поражает своей символичностью сцена падения в фекалии – когда герой хочет выйти в уборную, но подскальзывается и оказывается в яме. На мой взгляд, эта сцена образно показывает, что тот человек, который хочет чем-то поживиться, может уйти в итоге ни с чем, оказавшись, мягко говоря, среди нечистот. После падения в грязь герой начинает своё не самое приятное путешествие по улочкам городка и попадает в лапы в двум мошенникам, которые хотят поживиться бриллиантами в склепе недавно умершего духовного лица. Они-то хотят его надуть, заставив парня лезть в могилу за сокровищами, но он оказывается хитрее них, и в результате своей ловкости остаётся с очень дорогим кольцом (которое позже, очевидно, продаст втридорога). Здесь тоже интересно символическое прочтение авторского режиссерского текста – пускай человек сначала оказался в грязи, но не разочаровался в жизни, а продолжил путешествие и в результате оказался в выигрыше. Мне кажется, что с таких героев стоит брать пример – то есть не разочаровываться и продолжать путешествие.

Где-то в середине фильма из уст одного из героев вылетает фраза: «Работа должна кормить, а не убивать». Да, это полностью про наше время, когда одни люди хотят активно поэксплуатировать других людей. Очень верно подмечено. Надеюсь, каждый, кто читает эти строки, найдёт ту работу, которая на самом деле его будет не уничтожать (морально и физически), а вкусно и обильно кормить. Дай-то бог!

Любопытна и по-своему завораживает сцена в монастыре, когда юноша, прикинувшись немым, занимается любовью со всеми монахинями подряд. Хотел бы я оказаться на месте этого удачливого парня! Сцена снята интересно и немного шероховато, но какой глубокий смысл скрыт за ней. В данном случае – любовь к Богу пускай остается любовью к Богу, но земные удовольствия очень даже по нутру! Неким продолжением этой картины является и другая сцена, которую увидим чуть позже: ревнивый муж возвращается домой пораньше, чуть не застав её с любовником в постели, но она выдает его за того покупателя, который хочет приобрести большущий кувшин. И как этот самый любовник ловко обманывает мужа, когда супруг начинает чистить кувшин от грязи, а в это время любовник овладевает женой. Снято ловко, дерзко, вкусно, и, кстати говоря, на удивление современно. Эта сцена меня впечатлила.

Несколько слов про фильм в целом. У многих актеров в данной ленте плохие зубы, даже очень плохие, и лица как из народа – либо режиссёр тщательно отбирал персонажей, чтобы они были как средневековые жители, либо не нашлось никого получше, чтобы сняться в этой ленте. Если первое – то браво, господин Пазолини, если второе – то даже и не знаю, что сказать.

Несмотря на то, что это вроде как классика, лично мне смотреть фильм было немного скучновато (пусть простят меня все поклонники маэстро), но на вкус и цвет, как говорится… Кино производит ощущение какой-то схемы – то есть взят неплохой материал, хорошая концепция, неплохая операторская работа, есть даже начиночка, но нет ощущения сцепленности, нет ощущения хорошей монолитности, мне кажется, что над фильмом нужно еще поработать. Но в то же время есть, конечно, эпизоды, ради которых картину смотреть очень интересно: сцена в монастыре, сцена росписи храма, воровство украшений из склепа, сцена, когда молодых любовников застают в постели и т.д.

Вердикт: эта лента подойдет всем любителям итальянской тематики и итальянского колорита (главным образом, средневекового). Она понравится всем любителям мировой классики, а также всем, кто любит жанр микро-новелл, собранных в одной месте. Приятного просмотра, итальянофилы!!!

6 из 10

Все говорят - мы живем в самую богатую и информативную эру со времен зарождения человечества. Количество информации практически бесконечно. Самые полные и исчерпывающие данные о любой народности, любой эпохе преподносятся мгновенно. И тем не менее, вся прошедшая история остается для нас абсолютно закрытой дверью, к которой невозможно подобрать ключа. Музей, театры, пьесы, картины, романы, статуи и пр. произведения искусства НИЧЕМ не отличаются от стола, шариковой ручки, рессоры или зубной нити. Для того, чтобы глубинно вчувствоваться в конкретное творение нужны люди, которые смогут заново его открыть. И, как ни странно они существуют. Так, возможно, самым лучшим 'ре-мейкером' классических произведений является Пазолини. Правда никак нельзя сказать, что он специализируется исключительно на старинных произведениях. Ведь ранние его работы на остросоциальные темы (Ночи Кабирии, Аккатоне, мама Рома) не менее выразительны. Но, как мне кажется, в первую очередь он просто сногсшибательный, бескомпромиссный, смелый и живой как стадо буйволов во время спаривания, художник-интерпретатор…И срок давности событий не является для него препятствием.

XIV век. Столь далекий, столь незнакомый и чужой вдруг предстает перед зрителем сказочной, но до боли привычной эпохой. Ибо чувство волшебным образом роднит всех представителей земного шара во веки веков. Каждый из зрителей невольно узнает в страстях, разыгрываемых на экране, свои собственные. Ибо, любовь как известно бессмертна и правит миром, а этот фильм ни что иное как восторженная ода во славу сего бессмертного чувства.

Кажется невероятным, что сборник рассказов, в каждом из которых занимаются прелюбодеянием (иногда не один раз и порой не «классическим» способом) смог прорваться сквозь ночь христианского морализма, пуританского воспитания и лицемерных общественных норм и добраться таки до времен сексуальной революции XX века, где встретил своего второго отца и вновь запестрел всеми красками.

Как возможно, чтобы столь «непотребное» произведение существовало и привлекало внимание все новых и новых поколений на протяжении уже почти 700 лет?! Только одно качество – искренность могла предохранить произведение Бокаччо от сожжения в качестве богохульного и развратного. Искренность как абсолютное отсутствие пошлости, чего бы то ни было напускного, придуманного, искусственного. Ведь в знаменитом Декамероне жизнь изображается без какого-либо напускного морализма, теории о ценностях и поступках, она сама в себе есть главная ценность и главное благо во вселенной. Как известно именно с этого тезиса и началась великая эпоха возрождения. Можно ли сказать, что сегодня, во времена, не нуждающиеся в описании, она уже мертва?

Окидывая взглядом произведения величайших кинематографистов XX века, таких как Тарковский, Антониони, Брессон, фон Триер, Вайда невольно склоняешься к положительному ответу. Но есть также и двое известнейших людей, кажется попавших к нам прямиком из Ренессанса. Феллини и Пазолини. Кудесники, способные вдохнуть жизнь в охладевший труп нашего подлого мира, источающие бесконечную радость и волю к жизни посреди раскинувшейся бескрайней и беспросветной ночи.

Поэтому неслучайно сам Пазолини изображает в фильме именно художника, мучимого неразрешимыми противоречиями между ужасной, жесткой реальностью и блаженным, сладостным миром воображаемого, ищущего некоего высшего откровения, «истины, что сделает нас свободными».

Но подводя итог нужно заметить, что проанализировать и как-либо оценить этот фильм не представляется возможным. Подобно самой жизни он всегда будет стоять над всеми мнениями, критикой и глубокомысленным анализом. Все, что остается сделать понимающему зрителю – молча созерцать и восхищаться бессмертным духом безвозвратно утраченного времени.

Фильм посмешил от души. Насколько же человек, а в частности, итальянец, может далеко зайти, ради обладания 'предметом' вожделения. Будь то материальные ценности или плотские утехи, люди инстинктивно найдут любой способ обойти закон светский и закон божий, дабы удовлетворить свою потребность. В этом фильме (а вернее в книге, с коей и был взят сюжет) прекрасно обыграны истории, иллюстрирующие превосходство порока над созданными нами же самими сдерживающими бастионами, именуемыми моралью, набожностью и рациональностью. Не всегда эти 'благие' преграды в состоянии сдержать сильнейшее из желаний человека - жажду удовольствия. В этом фильме наглядно показано, на примере нескольких притч, мало что может остановить нас на пути к вожделенному.

Вообще, поразительно, как на примере такой, довольно фривольной темы как прелюбодеяние (ибо этот 'грех' превалирует в фильме), можно показать разнообразие человеческих пороков, культурное, социальное и религиозное лицемерие, неиссякаемую жажду человека в сладострастных изысканиях.

Если же отбросить весь этот философский подтекст картины, перед нами предстает довольно смешная комедия, в которой полно мудрого и хитрого юмора, нечто вроде Алдара Косе, но на итальянский лад, с их характерной шумностью, эксцентризмом и 'озабоченностью'. Жены изменяют мужьям, монашки прелюбодействуют с садовником, хозяева обводят вокруг пальца доверчивого гостя и обкрадывают его. Веселая нация.

Качество картинки тех лет оставляет желать лучшего, но это здесь крайне маловажно, не в этом прелесть данного кино, а в персонажах и ситуациях, в которых они оказываются.

...Мадонна, я слышал, что одного петуха совершенно достаточно на десять кур, но что десять мужчин плохо или с трудом удовлетворят одну женщину, тогда как мне приходится служить девяти, чего я не в состоянии выдержать ни за что на свете; напротив, благодаря тому, что я совершал дотоле, я дошел до того, что не в состоянии сделать ни мало, ни много; потому либо позвольте мне удалиться с богом, либо найдите средство устранить это

Сложный текст, не правда ли? На итальянском эффект сходный. Весело и легко по сути, но неимоверно тяжело читаемо по форме. Именно поэтому я считаю картину Пазолини наиболее удачным описанием произведения Бокаччо. Пазолини нарисовал в полном смысле слова картину - без начала и конца, замкнутый круг однотипных историй. Метафора с художником, рисующим в храме фрески очень точна. Совершенно не случайно его сыграл сам Пазолини (как выяснилось, похожий внешне на американского актера Уиллема Дафо).

В описываемых историях Пазолини совмещает откровенность и здоровое чувство вкуса. Если речь идет о нагой женщине - то будьте уверены, он ее покажет. То же самое и касательно вопросов секса - никаких комплексов режиссер не испытывает. Однако, не разу фильм не переходит грань пошлости. Даже эротическим его в полном смысле нельзя называть. Это просто зарисовки эпохи. Ничего большего. Тем удивительнее, что буквально через несколько лет выйдет 'Сало' так сильно выразившее деструктивных химер Пазолини.

10 из 10

Италия в моем сознании создана Бертолуччи и Антониони. Италия XIV века… нет, пожалуй, еще не создана. И мне кажется, что Пьер Паоло Пазолини в «Декамероне» не ставил перед собой задачи заставить зрителя всему верить: внешне всё кажется реалистичным (даже актёры для внешней колоритности персонажей задействованы в основном непрофессиональные, многие из которых — просто современные крестьяне), а вот внутренне… Возможно, как раз из-за непрофессионализма актеров хочется многим из персонажей сказать: «Не верю!», но, полагаю, что такой мэтр кинематографа, как Пьер Паоло Пазолини, вряд ли мог допустить столь серьезную ошибку и не заставить актеров жить в кадре, а не играть. На мой взгляд, Пазолини таким образом сделал фильм неким аналогом средневекового театра, приблизив манеру игры к средневековой. Едва ли не единственный, кто выделяется на этом фоне — это сам Пазолини в роли Джотто (о нем я напишу чуть позже). И хотя «Декамерон» Боккаччо не является драмой, «Декамерон» Пазолини приобретает литературность благодаря театральности, ненатуральности диалогов и манере персонажей вести себя и изъясняться.

Пазолини выбрал из «Декамерона» преимущественно эротически окрашенные сцены, происходящие в Италии (хотя у Боккаччо действие некоторых новелл происходит за пределами Италии). Почему? На второй вопрос, наверно, ответить легче: Пазолини создал картину национальной жизни, то, что ему ближе. Вариантов же ответа на первый вопрос, наверно, может быть миллион, и каждый из них будет отчасти верным. Моя же версия такова. Что человек назовет прежде всего, отвечая на вопрос, какие грехи он знает? Вероятнее всего, убийство, блуд, прелюбодеяние. И именно эти темы, которые больше всего могут волновать современников, Пазолини и затрагивает в фильме, открывающемся сценой преступления. От этой сцены меня осталось ощущение, что преступление есть, а наказания нет. А когда вспоминаешь последнюю новеллу, где счастливый герой, узнавший, что «здесь за это не наказывают», с радостными восклицаниями «Это не грех!!!» нетерпеливо бежит совершать то, что до сих пор он считал страшным грехом, то ощущение усиливается и усиливается вдвойне, когда понимаешь, что оно вызвано двумя главнейшими — обрамляющими весь фильм — сценами. И мысль о безнаказанности, негреховности греха, с одной стороны, контрастирует с книгой, в которой «составитель» лукаво сообщает, что цель его произведения — показать женщинам, как не надо жить; с другой стороны, она напоминает то, насколько спокойно и с какой целью (развлечься) рассказчики рассказывают все истории.

Одна из новелл в фильме воспроизведена чуть ли не до мельчайших подробностей. Я говорю о новелле, в которой «самый грешный человек на свете» причисляется в итоге к лику святых. Но вот комичность новеллы в фильме утрачена, и, думается, неспроста. Тема святости и греха — на мой взгляд, основная в фильме. Просто дать зрителям посмеяться над ситуацией было бы слишком рискованно: новелла затерялась бы среди других, более пикантных, и никакого тебе катартического эффекта не было бы. Пазолини не в шутливой форме ставит вопрос: «Что есть святость и что есть греховность?», а всерьез размышляет на эту тему на протяжении всего фильма. Крамольные мысли порождает сходство двух сцен и персонажей из начала и конца фильма: красивая мошенница в длинном одеянии с головы до пят из первой новеллы, снятая крупным планом на фоне голубого неба, и Дева Мария в мафории на фоне голубого неба, приснившаяся Джотто. И вновь встает богохульный вопрос: «Кого мы объявляем святыми?». Неужели Пазолини ставит на одну ступень мошенницу и Деву Марию?.. А как иначе можно истолковать подобное сходство, тем более что в настоящей фреске Джотто «Страшный суд» в падуанской капелле дель Арена центром композиции является Иисус, а не Дева Мария (которая в фильме на фреске занимает Его место)? Но я истолкую его все-таки как очередное указание Пазолини на то, что то, что мы считаем грехом, грехом не является. И воровство героини из первой новеллы («Не укради…») не дает основания называть ее грешницей: она может быть такой же святой, как Дева Мария (или как Шапелето…). «Здесь за это не наказывают». А за что же наказывают? Ответа нет.

В фильме на всем его протяжении многократно поются одни и те же песни, что объединяет тематически разобщенные новеллы (кстати, как таковых саундтреков в фильме нет, и этим достигается большая литературность фильма, большее соответствие книге Боккаччо, так как слушателям рассказов вряд ли представляется какая-то музыка в качестве фона). Кроме того, фильм состоит из двух частей. В первой части мы понимаем, что все истории, которые показываются на экране, рассказывает старик, сидящий с книгой на улочке в окружении заинтригованных слушателей. Собственно, кажется, что он знает все эти истории наизусть, хотя мы понимаем, что источник их — книга, которая у него в руках. Во второй же части истории рассказываются учениками Джотто, пока они расписывают капеллу дель Арена в Падуе. Фигура Джотто, отсутствующая как таковая в книге, представляется мне наиболее реалистичной в фильме: режиссер как будто высвечивает главного героя в своем произведении (и главного не потому, что играет его сам). Художник кажется отрешенным от жизни, погруженным в творчество, постоянно ищущим — даже во сне. Для него жизнь как таковая превращается в чисто механический акт (достаточно вспомнить сцену, в которой Джотто обедает). Для чего Пазолини ввел в фильм учителя — Джотто? Постоянное обращение к Джотто как к учителю напоминает нам Учителя, который отсутствует на фреске. И вот учитель-Джотто завершает свое гениальное творение, положившее начало искусству нового времени; одновременно завершает свое творение Пазолини, и Пазолини-Джотто произносит финальную фразу: «Зачем создавать произведения, если гораздо приятнее мечтать о них?». Учитель сотворил не совершенное произведение, о котором мечтал. И совершенства невозможно достичь. Человек есть человек, несовершенное творение, которому свойственно совершать все то, что он называет грехом. И, кажется, Пазолини воспевает тех людей, которые умудряются наслаждаться жизнью несмотря на всю «греховность» своих действий. В этом коренное, идейное отличие фильма от книги Джотто, с сюжетом которой Пазолини не сильно играет. А игра с идеей оправдана: зачем создавать произведения, в которых нет части тебя самого?

10 из 10

Книга «Декамерон» итальянского гуманиста Джованни Бокаччо на данный момент стала классикой мировой литературы, неприкрыто восхваляющей любовь во всех ее проявлениях. Хотя долгое время это произведение было под запретом, это не помешало стать книге одним из столпов эпохи Ренессанса. Удачно экранизировать данное произведение смог лишь скандальный и удивительный режиссер Пьер Паоло Пазолини, являвшийся коммунистом и геем одновременно.

Впрочем, Пазолини был и просто итальянцем, знавшем духовную прирлду своих соотечественников, потому фильм «Декамерон» 1970 года стал гимном любви к Италии и итальянцам, любящим страстно и неистово. Безусловно, в ленте имеется немало откровенных эротических сцен, однако сняты оператором Тонино Делли Колли без тени вульгарности. Камера нежно изучает обнаженное мужское и женское тело, рисуя ожившие картины эпохи Возрождения. Эффект достоверности описываемой эпохи создается и благодаря мощной работе костюмера, оттого зритель будто окунается во времена Бокаччо, во времена сладострастия и нежного греха.

Фильм состоит из восьми очень разных новелл, показывающих любовь и секс во всех проявлениях. Эти смешные, забавные и трагикомические истории создают обьемный портрет Человека, который живет и любит по-настоящему.

Актеры в фильме заняты в основном непрофессиональные, однако играют они своих героев ярко и реалистично, отдавая частички души персонажам.

Саундтрек Эннио Морриконе создает в фильме элемент романтики и флер загадочности, позволяя сильнее погрузить зрителя в мир ленты.

Я рекомендую данную картину всем поклонникам классического европейского авторского кино и всем романтикам.

10 из 10

Итак, много лет назад (годах эдак в 1352—1354) Джованни Боккаччо решил отразить современную ему действительность, но написал он не сухой учебник истории, а серию веселых новелл, в которых подробно и достоверно раскрывается быт итальянцев, их отношение к религии, жизнь богатых и бедных, представления о мире… Ну и конечно же любовь — она пропитывает каждый из ста рассказов.

Решив взяться за экранизацию, Пазолини очень бережно отнесся к первоисточнику. Он воспевает в своем фильме те же добродетели, что и Боккаччо (хотя не все согласятся с его определением добродетели): непосредственность, находчивость, остроумие, непочтительное отношение к попам и монахам, всеобъемлещую любовь к жизни.

Но самое главное тут не что, а как он это делает. Пазолини попросту берет и переносит зрителя на 110 минут в Италию эпохи Ренессанса, используя такие нехитрые приемы, как: саундтрек, включающий в себя старинные итальянские песенки; изумительно пошитые костюмы; безыскусные и потому не вызывающие сомнений декорации; и главная фишка режиссера — фактурнейшие актеры. Именно такие люди толклись на тесных улочках Италии без малого семьсот лет назад. К чёрту тонны грима, к чёрту ослепительные голливудские улыбки в тридцать два зуба.

Тогда не было пудры от «Диор» и лазерного отбеливания, а гигиенические процедуры сводились к мытью раз в неделю. И еще люди занимались сексом без всяких там церемоний, изменяли супругам, вели безнравственную жизнь, горько раскаиваясь перед лицом смерти, блюли фамильную честь. Были подлецы и обманщики, а были доверчивые и наивные. Все как один верили в сверхъестественное…

Я понимаю, почему обожаю этот фильм. В нем нет ни грамма фальши, и он позволяет полностью окунуться в прошлое. Оно было далеко не совершенным, и мало кто из нас, баловней цивилизации, захотел бы остаться в нем по-настоящему. И в этом плюс виртуальных путешествий — соприкасаешься только с тем, с чем хочешь; выносишь только позитивное.

Первое место в «Трилогии жизни», самый яркий и атмосферный фильм Пазолини вообще.

В одном из интервью Андрей Тарковский признавался, что высшей похвалой для него было высказывание одного из зрителей, у которого после просмотра «Андрея Рублева» возникла абсолютная иллюзия, что фильм был снят еще при жизни великого иконописца. Такое сравнение вполне приемлемо и для «Декамерона» Пазолини, который из ста новелл первоисточника Джованни Боккаччо отобрал лишь восемь историй, по большей части имевших отношение к плотской любви.

Помимо этого, Пазолини отказался от рассказчиков, от имени которых ведется повествование, и свободно перемешав истории, нарушил тем самым пресловутую «готическую вертикаль», согласно которой новеллы должны выстраиваться в строгом порядке – от низменной к возвышенной. Он максимально смикшировал сатирический подтекст, до такой степени, что тот начал выглядеть необязательным: в первую очередь имеется в виду история убийцы и лжеавторитета Шапалето (исполненному Франко Читти), который благодаря обману возводится церковью в ранг святых.

Куда больше соответствуют духу фильма другие «антиклерикальные новеллы» – про озабоченных монашек, домогавшихся и почти изнасиловавших своего молодого садовника, и про старого священника, который берется превратить юную жену простолюдина в кобылу, для чего принимается приделывать ей хвост с помощью «кола для рассады, введя его в специально устроенную для того щель»…

По сути, Il Decameron – серия анекдотов и достоверных случаев, в которых нет никакой идейной и политической ангажированности. Пазолини окончательно отказывался от всяческих авангардистских изысков, стилевого радикализма, марксистско–фрейдистских аллюзий и исполнил гимн во славу духа и плоти. Он воссоздал на экране мир, в котором господствуют ни деньги, или политические партии, ни глубоко противный ему культ потребительства, а эрос – торжество жизни, переданное, главным образом, через радость плотской любви.

Начиная с «Декамерона» главным для Пазолини становится материальность среды и фактурная достоверность персонажей, а не политический тезис или модная философская теория, как это случалось раньше. Простодушные лузеры и коварные злодеи, плутоватые мошенники и доверчивые праведники – неуклюжие и естественные герои Пазолини стали полными антиподами стерильных и ухоженных звезд из псевдоисторических пеплумов Голливуда, а ля «Бен Гур» и «Клеопатра».

Его личная половая предрасположенность к мужчинам, которая впредь начнет «выдавать» маэстро все сильнее от фильма к фильму, здесь еще вполне невинна и ненавязчиво выражается в новелле с «соловьем», в которой Пазолини показывает фронтально во весь рост двух юных любовников, но при этом, девушку оставляет прикрытой, а юношу, наоборот, целиком обнажает.

«Декамерон» тот фильм, который следует смотреть на большом экране: средневековые улицы и замки (фильм снимался исключительно в естественных декорациях, которыми так богата Италия), выгодно дополняют натурщики Пазолини, задействованные тут повсеместно. Он берет в проект лишь двух своих любимых и постоянных актеров - Франко Читти и Нинетто Даволи, плюс приглашает на 5-секундное камео Сильвану Мангано (явившуюся художнику во сне в образе Мадонны).

Все остальные – либо малоизвестные актеры, либо непрофессионалы, которых всякий раз выдают неровные зубы или их заметная нехватка. Есть даже натурщик с одним единственным зубом. Ну не было в XIV веке стоматологов, не говоря уже про брекеты, что тут сделаешь, вот и ходили все через одного либо с черт-те каким частоколом во рту, либо вообще беззубые. Актеры, найденные на улице, и естественные «декорации» привнесли в фильм правду жизни, а Пазолини осталось только наполнить ее поэзией.

Хотя, при желании, здесь можно обнаружить один прокол и один сознательный прикол автора. В первом случае недосмотревшему ассистенту режиссера можно поставить в вину девушку (история с «соловьем»), на плече которой видна светлая полоска, скорее всего, оставшаяся от купальной комбинации. Во втором случае Пазолини позволяет себе пошутить в образе одержимого творчеством ученика Джотто (он сам его и играет), который ходит по улицам и смотрит на мир сквозь кинорамку (образуемую соединением указательных и больших пальцев рук). Это чисто киношный понт, который даёт возможность операторам или режиссерам имитировать взгляд через камеру, выбирая нужные мизанкадры (если воспользоваться терминологией одного нашего классика).

Сегодня «Декамерон» уже не воспринимается как исключительно эротическое кино, хотя до сих пор его предпочитают позиционировать именно так. Пересмотрев картину после десятилетнего перерыва, вдруг ловишь себя на том, что это, прежде всего, трагикомедия, или, если хотите, та самая (в бальзаковском понимании) «человеческая комедия», где драматическое и смешное сосуществуют в неразрывной связи друг с другом.

Найденная «почвенная стилистика» позволила Пазолини обрести новое дыхание, которого ему хватило на три картины, образовавшие так называемую «Трилогию жизни». И в то время как в ней романтизировалась и воспевалась естественная телесная любовь, сама трилогия была внедрена в систему рыночного кино, как эротическая клубничка, и впервые позволила прокатчикам заработать на Пазолини немалые деньги.

Признание широкой аудитории отнюдь не охладило интерес критиков и внимание к режиссеру со стороны крупных фестивалей. Наоборот, каждый фильм «трилогии жизни» неизменно привозил престижные награды с самых авторитетных кинофорумов – от Берлина до Канна.