Рецензии

В феврале 2019 года в холодном Берлине под мудрым руководством Жюльет Бинош случилось чудо: взгляд жюри на фильм Надава Лапида «Синонимы» и зрительские симпатии совпали. Несколько месяцев подряд все ждали выхода фильма, но кто же мог вообразить, насколько пророческим покажется фильм весной, и представить мистическую связь между ним и парижском Собором Нотр Дам? Потому обойдёмся без привычных спойлеров, ведь фильм и так всесторонне рассмотрели и не особенно верно пересказали другие критики, задолго до всех наших рецензий, а потому стоит рассмотреть его не с позиции эстета-киномана или публициста, а с позиции обычного человека, который любит хорошее кино, ведь данный фильм получился интересным, достойным и близким современной молодежи. И если вы не Айка («Айка», режиссёр Сергей Дворцевой), то есть если имеете хотя бы какую-то работу, дом и возможность путешествовать, если вы обычный молодой человек, ищущий самоидентификацию и смысл жизни, изучающий мировые культуры и языки, и если у вас бывали прикольные приключения с друзьями и возлюбленными (не важно, в каком городе или какой стране), то вам, несомненно, этот фильм покажется интересным, зажигательным и будоражащим воображение.

Йоав не притесняемый беженец или нищий эмигрант, он путешественник, парень, который не совсем осознавая то, чего он хочет, приехал покорять столицу, как точно так же параллельно ему приехал в Лондон некий Джим, парнишка из провинциального английского городка, в фильме Стива МакЛина «Открытки из Лондона» (2018). Эти фильмы кажутся мне похожими, но английский фильм не настолько глубок духовно и не настолько экзистенциален, хотя тоже исследует и симулякры, и философию, и мораль, и кризисы всех этих понятий, но не идёт дальше постмодернистского пастиша (ведь время постмодернизма прошло, мы вступили в эпоху метамодерна с возрождающимся на его почве интересом к общечеловеческим традициям, и именно метамодерн, преодолевая дискретность человека и человечества, даёт шанс тому самому трайбализму, который, по мнению Маршалла Маклюэна, был утерян с рабством механистическим и разделяющим людей друг с другом идеям гутенберговской эпохи), — как фильм «Синонимы» Надава Лапида.

Мы целомудренно смотрим вместе с Йоавом на мостовые Парижа, несмело вглядываемся в глаза героев, ужасаемся и восхищаемся, и с сожалением видим, как Йоав напряжён, измотан, как старается быть на высоте и сохранять осознанность, быть мудрее своих ровесников, потому что прошёл войну и армию, как он не идеализирует человеческую природу, но чувствует ответственность за этот рваный неблагополучный мир, состоящий из дикого атеизма загнанных капитализмом в тупик местных жителей, из забитых бомжей-беженцев, из безысходности их личных и коллективных тупиков, ведь он как будто знает что-то большее, чем все, он как будто их старший брат. Но он неопытен и молод, а его оболочка тесна для его души, он не умеет применять свои знания, и его жизненные силы стремительно уходят как у компьютерного торчка в никуда, и он, нелепый и раненый мечется, любит, ненавидит, бесится, но не теряет надежду и мечтает изменить этот мир. Он не пытается произвести впечатление на пару ребят, своих добрых ангелов (французы из хороших семей отличаются от москвичей и петербуржцев в лучшую сторону полным отсутствием пафоса и спеси), но не может, не может достучаться даже до самого себя, а потому неизбежно теряет их, и ему не спасти ни себя, ни их, ни эту подаренную Богом волшебную дружбу.

Эмиль чувствует каждое неуловимое движение души Йоава, но Йоав, не привыкший среди своего неблагополучного мира к тонкости, не позволяет ему приблизиться, он считает себя слишком грязным, израненным, недостойным, и от этого он постоянно косячит, делает дурацкие промахи, и эта закомплексованность и желание её компенсировать приводит его к каким-то идиотским экстремистам, от чего он комплексует еще больше, и убого не принимает помощь Эмиля, становится игрушкой в руках фотографа-извращенца, чем снова напоминает Джима из «Открыток из Лондона», он отнимает у Эмиля девушку по глупости, не сумев ей сказать «нет», его комплексы нарастают и нарастают, и он сам перестаёт себя понимать, и закрытая дверь в итоге — это апофеоз всей его закомплексованности и трусости, которыми он сам перекрыл себе кислород. А закрытую дверь не раздолбать ударами, её растопить только адекватностью, нежностью, выходом из гордыни самоуничижения в смирение, и мы ждём, ждём хоть какого-то катарсиса, ведь повествование нагнетается, становится невыносимым, но как только мы логически готовы к развязке, появляется как черт из табакерки училка с курсов адаптации мигрантов и перерезает Йоаву остатки кислорода и здравого смысла, и, кажется, что и зрителю тоже не хватает дыхания в этой комнатенке с разломанным, как в советской сельской школе шкафчиком, где училка заявит, что «Бога нет, а во Франции с 1905 года секуляризм, и когда один мужчина молился на газоне, то с ним жестко разобрались», и застывший при пении Марсельезы зал, ором которой Йоав пытается сломать эту стену, выдыхает, и все украдкой смотрят друг на друга, и у всех на уме, наверное, Нотр Дам, и продолжая пялиться в экран, мы его внезапно видим, ведь дальше режиссер сделает очень изящный ход, — он ненавязчиво, без символизма или больных экзистенциальных размышлений в духе Сартра или Бергмана, поставит героя именно перед Собором Парижской Богоматери, и только одним лишь светом, пустотой улиц, и выражением лица Йоава мы придём к жестокому и пустому финалу, чем-то похожему на финал «Холодной Войны» Павликовского, — между Йоавом и Собором — пинкфлойдовская неумолимая стена, и ее тоже не растопить ни Богом, ни Любовью. И это доводит многих в зале или до ступора или почти до истерического смеха.

Но за что же эта стена нам, за что она Эмилю, который честен с собой, честен со своим великодушием, своим творчеством и Каролиной как Мариус на баррикаде из «Отверженных», да и за что она Йоаву? И кажется, будто случившееся с Нотр Дамом в реальности — это пронзительное продолжение этой сцены в фильме.

И когда Йоав пытается докричаться до оркестра, где играет Каролина, он будто бы в вакууме, он не находит правильных слов, его не понимают ни окружающие люди, ни близкие друзья, ни Собор, ни холодные улицы, ни он сам, потому что эта страна уже изгнала Бога и из музыки, и из холодных улиц, и даже из своих осиротевших Соборов, но у нас остались еще наши души, так помним же об этом, мои высокомерные братья, отыскивая в любом знакомом или не очень городе снова и снова синонимы для оправдания своей жизни, комплексов, страхов и неверия в себя или Бога. Ведь до Синонимов было Слово.

По мокрой улице Парижа бежит Йоав. Он спешит укрыться от дождя, спешит попасть в огромную, пустую квартиру и, наконец, согреться. Йоав скидывает на пол свой трекинговый рюкзак, одежду, и бежит принимать горячий душ. И, пока он плескается в горячей воде, кто-то похищает все его, спрятанные в рюкзаке, вещи. А вместе с ними, по всей видимости, лежало и то, что должно было крепко связать многочисленные сюжетные зарисовки, придуманные автором, в единую гармоничную картину.

«Синонимы» Надива Лапида представляют тот вид авторского кино, в котором хорошие, по сути своей, концепции и идеи тонут в довольно посредственном исполнении. И речь сейчас не про операторскую работу, аудио-визуальную составляющую и прочие «технические» моменты. Дело именно в сценарии, режиссуре, построении сцен.

Вот герой, вот парочка скучающих буржуа, вот они знакомятся и, без всяких предисловий, становятся довольно близкими друзьями. Еще пару минут назад Йоав не был знаком с Эмилем, а теперь они уже вместе слушают музыку, пьют и сидят в обнимку. Еще через несколько мгновений мы увидим Йоава на новом месте работы, потом познакомимся с другим его приятелем, позже… проблема в том, что этим скудным описанием я не упрощаю сюжетные повороты, я дословно их пересказываю. Фильм слишком многое оставляет за кадром. Слишком много моментов, которые могли бы помочь поверить в происходящее и проникнуться к персонажам. Лапид не стесняется кромсать свою историю, вырезая, как ему кажется, все лишнее.

Однако порой он вырезает не лишние, а важные детали. От чего бежит герой? Что за ужасы заставили его покинуть родную страну, в контексте какой истории он принял решение перестать быть тем, кем был рожден?

Кроме того Лапид, очевидно, не стал тратить время на некоторые мелочи, касающиеся образов героев. Почему Йоав, живущий на диете из дешевых макарон и томатной пасты, неизменно остается прекрасным, рельефным и привлекательным? Неужели суровый быт, по сути, беженца, не должен был сказаться на его внешнем виде? Почему после всех его «прогулок» и «приключений» он все еще выглядит как модель с подиума? Все это мешает понять сколько времени прошло и как оно сказалось на персонаже.

Эти вопросы возникают непосредственно во время просмотра фильма. И, как следствие, ты думаешь не про идеи, которые хотел донести до тебя режиссер, а про очевидные недостатки картины, которые мешают тебе погружаться в нее и проникаться взглядами господина Лапида на жизнь.

Это вовсе не означает, что фильм ужасен. Нет. Это лишь значит, что из-за невнимательности режиссера к деталям вместо хорошего, глубокого кино, мы получаем довольно среднюю картину. «Синонимы» похожи на пробу пера автора в столь волнующей его теме. На первые наброски, мысли, которые он успел «закрепить» на бумаге сразу после того, как они пришли на ум. «Синонимы» не плохой фильм. Но это фильм, снятый, будто бы, по черновому сценарию.

5 из 10

Для меня является загадкой, почему фильм Лапида получил столь высокие оценки критиков и большое количество положительных отзывов на «Кинопоиске». Попробовал разобраться в этом, отчасти по этой причине и написал данную рецензию.

Сам режиссер говорит о том, что создал автобиографичную историю, основанную на его личном опыте жизни в Париже в нулевые. Однако в нулевые Лапиду было уже 30, по умолчанию сформировавшаяся зрелая личность. Главному же герою «Синонимов» Йоаву около 20, а психологически он немногим старше того четырехлетнего мальчика, которому родители рассказывали историю о троянской войне. И поверить в прямые параллели затруднительно.

Вероятно, общее в том, что Йоав как некогда и Лапид покинул свою страну для того, чтобы навсегда порвать с ней, став французом. Но Йоав ничего не знает о Франции, за исключением языка (который продолжает учить). Каждый день он стремительным шагом ходит по улицам Парижа, не разбирая дороги, и не поднимая головы, зубрит как заговоренный синонимы из французского словаря. Познание мира через слово это, возможно, отсылка к Торе. И даже значение имени главного героя: «Бог – отец». Но никакого развития эта идея не имеет. Возможно, это лишь одно из проявлений национальности главного героя, который решил стать французом, но так и остаётся израильтянином. Лапид говорит, что также начинал с изучения языка, но чем больше погружался в язык и общение с местными, тем меньше личного пространства у него оставалось. При этом знакомство с Францией для Йоава ограничивается лишь зубрёжкой словаря. Он не стремится к изучению истории и культуры Франции, а из всех «французов» знает только Селин Дион, которая вообще-то является канадкой, и тем самым Лапид с самого начала заявляет, что путь Йоава заведомо тупиковый. Но тогда зачем и для чего создан этот фильм? А, главное, выражением чего он является, каких идей и чувств?

С самого начала «Синонимы» представляют собой фантасмагорию: ночь в чужой и пустой квартире, потеря всех вещей, знакомство с парой молодых французов… и таким фильм и остаётся до самого финала. Йоав всё время убегает: от своей родины, от родного языка, от родных, от новых знакомств, от самого Парижа, на который не хочет смотреть. Кто-то писал о том, что поиск своей идентичности – одна из главных идей фильма. Но действия Йоава трудно назвать поиском. Это ряд непоследовательных, нелогичных и мало связанных между собой событий, которые порой не зависят от воли самого героя, а представляют цепь случайностей. Например, Йоав каким-то чудом (без документов) находит работу охранником в израильском посольстве. Но не задерживается на этой работе надолго, нарушая порядок: без очереди пропускает на территорию посольства людей, желающих эмигрировать в Израиль (то есть, в обратном Йоаву направлению). При этом Йоав восторженно восклицает: «долой границы!». Но вся эта сцена выглядит странной на фоне желания самого Йоава навсегда порвать с жестоким Израилем и стать не человеком мира (космополитом), а именно французом.

И тему миграции (беженцев) также трудно назвать одной из главных в фильме. В фильме показана частная история, не претендующая на обобщение. И уж совсем смешно (на мой взгляд) говорить о том, что автор устами главного героя решил вынести приговор современной Европе (мол, Париж уже не тот). Париж в фильме представлен в виде шаржа, как и Израиль, мы не видим их во всём многообразии. И невозможно всерьёз воспринимать сцену, когда Йоав устраивает скандал в консерватории, заявляя, что пришел «всех спасти». Человек, который не в силах спасти самого себя, который не обрёл себя, не понимает и не принимает себя, полон неврозов и неразрешённых противоречий, не вправе предъявлять претензии окружающим. Уверен, что Лапид вполне это понимает. И потому сцена в консерватории выглядит комичной, как, впрочем, и многие другие сцены в фильме.

И возможно ключ к пониманию «Синонимов» кроется, как раз, в том, что всю эту историю нельзя воспринимать всерьез. Обрети себя и обретешь мир – как бы заявляет нам режиссёр. Мало стать французом, или оставаться только израильтянином. Всё это формальные грани одной медали, синонимы. Но Йоав так и не придёт ни к обретению себя, ни к даже к пониманию этой идеи. Весь его путь в фильме – это три круга Гектора вокруг Трои, но в бегстве не от Ахилла, а от самого себя. Экзистенциальный поиск Йоава так и не начинается, хотя для этого изначально имеются все условия: герой на пороге смерти голый без вещей и документов один в чужом городе. Возможно, путь героя по обретению себя и не был целью режиссёра. Может быть, Лапид просто решил поделиться личным опытом: смотрите, как бывает, когда вы решаете отказаться от своей национальной идентичности, но ничего не делайте, кроме изучения языка. Но для воплощения данной идеи на экране, на мой взгляд, хватило бы и короткого метра, с которого и начинал Лапид. В полном формате история выглядит банальной и незавершенной.

Молодой парень Йоав приезжает в Париж из Израиля по двум причинам: он любит Францию и ненавидит свою родину. Прилежно учит французский, и странными способами вступает в странные отношения со странными людьми. Странными потому, что, возможно, приезжему в большом городе по-другому никак не получится: обычным парижанам чужие здесь нужны, как в бане пассатижи. Париж слезам не верит, он и на коренных жителей не очень-то обращает внимание.

Так вот, две трети хронометража фильма зрителя не покидает чувство недоумения: к чему бы нам разглядывать под лупой всю эту перверсию той жизни, которую мы считаем «нормальной»? Герои совершают непрактичные поступки, произносят неожиданные слова, имеют воспоминания на грани безумия, и мотивы за гранью логики. Оператор так тот вообще держит камеру так, словно сам в большом городе впервые: например, по сюжету люди целуются, а в кадре плечо и ухо. Зачем это все зрителю с попкорном? Некоторым так и покажется, что незачем, и они выйдут из зала до титров.

Действительно, нет в фильме выдающихся характеров, цепляющих кадров, закрученного сюжета, даже яркого саундтрека нет. Только время от времени прорывается из зачуханных человеческих чучел нечто «не то». Не безумие, не отчаянье, а короткое замыкание немыслимого, неосознанного, невыразимого внутреннего напряжения. Увидеть Париж сегодня, это вам не по Москве «идти-шагать» полвека назад! Местные жители не живут: они не видят, не слышат, не чувствуют ни себя, ни других, а катятся колбаской, как заводные апельсины, и израильтянин Йоав здесь не иностранец, не инородец, не иноходец, а скорей инопланетянин. И при этом, он больше француз, чем коренные парижане. Только вот та ли это Франция, которую он любил сильней родного Израиля? Ей-богу, некоторые так прозревают после свадьбы, которая в фильме тоже присутствует, как и прочие персонажи: ни к селу ни к городу.

Зрителю-франкоману фильм доставит тонкое филологическое удовольствие. Но в целом после картины останется тягостное впечатление, сродни впечатлению от Иньяритовского «Бьютифул», но с важным различием. В «Бьютифул» герой погибает, и это трагедия, но не настоящая. По Бродскому, «в настоящей трагедии гибнет не герой — гибнет хор». А вот после «Синонимов» погибающим ощутит себя уже зритель.

Прокатное соседство «Синонимов» — новой картины израильского режиссёра Надава Лапида — с мегаблокбастером «Мстители» не сулит первым серьёзного кассового успеха. Между тем, картина-лауреат недавнего Берлинского кинофестиваля важна не меньше Марвеловского финала, а, может, даже и больше. Настолько она актуальна и своевременна.

Молодой израильтянин по имени Йоав (Том Мерсье) заявляется во французскую столицу с рюкзаком наперевес без единого гроша за душой. Первая же ночь в пустой парижской квартире едва не оборачивается для него гибелью. Благо вовремя подоспели отзывчивые соседи — богемная парочка Эмиль (Кантен Дольмер) и Каролина (Луиз Шевильот). Они спасают ещё не освоившегося на местности Йоава, дают ему кров, одежду и немного денег «на первое время».

По ходу фильма выясняется, что Йоав самый что ни на есть дезертир. Военнослужащий-срочник, он бежал из родной страны, которая ему ненавистна, и теперь хочет осесть в Париже. Герой всеми возможными способами пытается «сжечь» мосты, связывающие его с родной страной: кропотливо исследует быт парижан, заводит себе новых друзей — коренных французов в лице вышеупомянутых Эмиля и Каролины, отворачивается от своих родителей. Но самое главное, он отказывается говорить на иврите, усиленно налегая на изучение французского.

Язык у Лапида — это определяющая черта главного героя и шире — каждого человека; средство связи с внешним миром; личный идентификационный признак. Через язык человек знакомится с окружающим миром, познаёт и узнаёт его. Набор слов, усвоенный в далёком детстве, определяет в человеке всё экзистенциальное: способ мышления, модель поведения, стиль общения, etc.

Так и Йоав с помощью вновь приобретённых лингвистических средств пытается как бы переродиться, зажить новой жизнью, приобрести новую родину и новые жизненные ценности. Однако покупка французского словаря и ежедневное бормотание себе под нос множества механически заученных синонимов, истинное значение которых главному герою до конца не известно, лишь отдаляют его от заветной цели. «Непристойная, невежественная, мерзкая. Затхлая, злая, убогая» — так герой описывает страну, из которой сбежал, параллельно демонстрируя свои богатые знания французского. Но он даже не догадывается, что каждое прилагательное здесь имеет свой оттенок, свой привкус, свой лиризм. И в этих оттенках и привкусах сосредоточена душа нации, её прелесть и её шарм.

Забегая вперёд скажем, что с развитием событий фильма французского шарма в Йоаве не прибавляется. Главная причина его неудач в этой почти что захватнической, варварской операции по покорению Парижа кроется в том, что он пытается искусственно взрастить в себе француза. Внутренняя неготовность принять моральные установки, по которым живут французы, подстроится под их бытовые алгоритмы ставит крест на «наполеоновских» планах смелого Йоава.

В итоге он остаётся, что называется, у разбитого корыта: национальную идею французов он понять не сумел, но и от Израиля он убежал слишком далеко, чтобы передумать и повернуть обратно. Точка невозврата для него уже пройдена. Разочарование в нации, которой Йоав ещё не так давно восхищался, грозит выбросить его на обочину жизни, сделав аутсайдером, не сумевшим завершить процесс своей культурно-бытовой перестройки.

Йоав — это яркий пример той версии современного человека, что стремится то ли в силу модных трендов, то ли на волне личных оппозиционных убеждений, а то ли банально ввиду непростых жизненных обстоятельств убраться из родных пенатов, чтобы стать космополитом, человеком мира. «Границ не существует» — в какой-то момент заявляет Йоав, поднимая шлагбаум и впуская в здание французского посольства, куда он устроился работать охранником, толпу разъярённых посетителей, таких же запутавшихся в себе перебежчиков. Эта сцена делает из Йоава своеобразного мессию, прибывшего спасти «загнивающую» эмиграцию. Сцена хоть и карикатурная, но крайне важная для понимания режиссёрской идеи.

Режиссёр Лапид играет на архиактуальных темах национальных меньшинств, языковых различий и современного мультикультурализма. Своим фильмом он стремится показать, что успешное освоение языка той нации, среди которой ты пытаешься ассимилироваться, ещё не гарантирует, что ты автоматически станешь частью этой самой нации. Сам по себе процесс ассимиляции весьма длительный и выходит далеко за рамки еженедельных уроков по изучению местного языка, в данном случае — французского. Этот процесс куда более многогранен и многослоен, чем кажется на первый взгляд, а потому, наверное, никогда не может завершиться полным слиянием с соседями-представителями титульной нации. Почему? Банально потому, что многое здесь завязано на культуру, быт, историю и даже климат.

В одном из своих недавних интервью Лапид в дискуссии вокруг эмиграции признаётся в любви к израильскому солнцу. «Мы стали теми, кем мы являемся, потому что живем под лучами этого солнца» — объясняет режиссёр процесс становления личности.

Кому-то из «понаехавших» удаётся максимально плотно сблизиться с коренным населением, проникнуться его философией, привыкнуть к местной погоде и солнцу, неважно какое оно — обжигающе тёплое или бледно-холодное. У кого-то это не выйдет никогда. Лапид на примере Йоава наглядно демонстрирует нам второй вариант.

Этот вариант более интересный, более драматичный, а, значит, и более волнующий, ведь для эпохи глобального космополитизма и тотального «безвиза» сам фильм со всей его агрессивностью и дерзостью — необыкновенно смелое высказывание, которое уже сейчас может быть интерпретировано как точный прогноз для нынешней Западной Европы.

«Синонимы» — фильм, который вызвал во мне серьезное внутреннее противостояние и даже конфликт: сжалиться над собой и уйти из зала на середине или все же выдержать пытку очередным «авторским» кино ради максимально объективной рецензии. В этот раз критик во мне победил.

С первых же кадров было понятно, что ничего хорошего ждать не стоит. Камера тряслась от нервной ручной съемки, изображая вид глазами героя, который, ко всему прочему, еще и истерично дергал головой в разные стороны, демонстрируя нам то смазанный асфальт, то витрины магазинов, то случайных прохожих. И практически сразу после этого вдохновляющего вступления нам крупно и в максимальных анатомических подробностях показывают обрезанный член главного героя. Долго, достаточно крупно, без всякого на то смысла. Сцена в душе. Нужна ли она по сюжету? Да. Нужна ли она именно в таком откровенном виде? Ну что вы, это же смелое авторское кино! И с первых минут у вас не должно остаться никаких мещанских иллюзий, проклятые вы ханжи. Тьфу.

Французское кино в худших его проявлениях, в карикатурных даже. Все, что вы ждете от Франции, кроме эстетики. Откровенность на грани фола, метафоричность на уровне бреда.

И все это мы, конечно, уже видели миллионы раз. В эпоху расцвета того самого авторского кино, когда оно еще было авторским по-настоящему. Когда подобные приемы были натуральной пощечиной заскорузлому и безнадежно устаревшему художественному вкусу. Когда это было действительно смело, по-хулигански, дерзко. Когда это меняло сложившуюся парадигму в искусстве и лихо задавало новый современный вектор. Но сейчас что это? Зачем?

Фильм, если я правильно уловила идею режиссера Лапида, должен повествовать о проблемах эмиграции, о сложном понимании родины и себя в ней, о попытке сбежать от своей сути и истории, непременно все равно таща этот груз за собой повсюду. Но каким образом мне поможет лучше уловить происходящее постоянное настойчивое заигрывание с гомосексуальной темой (почти, вот-вот, на грани, но нет, вам показалось), мастурбация на камеру, постоянный переход с ручной съемки на штативную и долгие мучительные паузы по любому удобному случаю?

Все это штампы настолько мучительные, что о них и говорить нечего. Еще двадцать лет назад «Синонимы» смотрелись бы свежо, хоть и не перестали бы от этого быть проходной претенциозной пустышкой. Но сейчас! Сейчас этот фильм — кусок яркой пластмасски с грубым краем. Покрутить в руках, едва пораниться и выкинуть за ненадобностью.

Почему многим режиссерам сегодняшнего дня кажется, что без миллиарда дурацких метафор, сложных углов съемки, обилия членов (обрезанных и нет), и максимального нагромождения иносказательной ерунды, не может быть НАСТОЯЩЕГО кино. Откуда это взялось-то все?!

Авторское кино — не значит «настолько плохое, что даже почти хорошее». Но почему-то все чаще происходит именно так.

4 из 10

За неплохую идею.

Этот фильм богат на детали, они действительно заставляют задуматься. У главного героя в самом начале фильма украли все вещи, один походный рюкзак вот всё его богатство. Но что же мы видим в конце фильма, неожиданный поворот – тот же самый рюкзак. Он его нашел? Его не украли? А что же тогда украли, только одежду и спальник? Грабители во Франции совсем тронулись рассудком. Ладно, пусть грабители слегка глупые, сам Йоав наш мальчик не менее. Он пытается согреться тёплой водой, находясь практически на улице, ведь рядом открытое окно. Оказавшись в чрезвычайной ситуации, бывший солдат, как бы не замечает, что на пороге в квартиру лежат ковры, в которые можно завернуться подальше от окна. Девушка с академическим образованием вместо того, чтобы включить мозг упрекает его в том, что он не побежал за похитителями, вкладывает в это чуть ли не сакральный смысл. Алло! Он же голый, а на улице вечер и холод, единственные варианты это поддерживать тепло или обратиться в полицию, ты-то сама испугалась открывать бедолаге дверь! Она кое-кого напоминает: музыкантша играет на духовом инструменте и любит секс, в одном молодежном фильме нулевых такое уже было, крутой плагиат. Мне нравится, что Каролина увидела Йова и сразу же всё поняла. Вот бы сначала показать ей, как он дыру в потолке заделывает рубашками.

Эмиль, он же писатель, бизнесмен и ценитель классики. Еще он любит пролистывать свою книгу с помощью компьютерной мыши от apple. «Я покажу тебе своё творение» и тут спасибо режиссёру мы видим, что навык владения средней кнопкой мыши, куда как выше, чем способность глаголом жечь сердца людей. Лучше бы также хорошо нажимал на клавишу delete. Он уважает своего нового друга, но одевает его как клоуна.

Драка в офисе не впечатлила. Как будто режиссёр активно посещал арт-выставки и художественные фестивали, увидел перформанс двух мужчин на столе и решил вставить их в свой фильм. И вот они ёрзают по узкому столу, так аккуратно, что хочется плакать. А ещё Надав Лапид любит различные провокационные акции, особенно те, которые устраивают в метро. Читает утром газету: «В подземке прошла очередная акция посвященная жизни евреев в Париже». Такого не хватает моему фильму, всё-таки на Берлинский фестиваль замахиваюсь!

Но еще создатель фильма решил поразить всех своей съёмкой. Ничего лишнего в кадр не берёт, минимум движений. Однако, если персонажи начинают движ, то приходится подстраиваться, нехотя двигаться, когда толпа беснуется лица просматриваются плохо, толком ничего не видно. Но зрители и так поймут к чему это, воспоминания героя хоть и яркие, но людям свойственно при погружении в себя не так чётко представлять прошлое и т.д. Да и зачем какие-то подробности, вот главный герой – весь такой француз из себя. Почему он так взбесился? Потому что не согласен с новыми правилами? Что за вакханалия творится в его голове. В конце он идёт по улице точно так же как в начале фильма. «Совсем бы умный человек, кабы не такой дурак». Подытожу: в качестве спектакля сойдёт, ибо требует минимум реквизитов, для фильма только деньги на ветер. «Ну это же авторское кино!» - верно, отличный сорт гадости.

1 из 10

Молодой израильтянин Йоав прибывает в Париж. Сбивчивым шагом, сопя и тяжело дыша, подобно загнанному зверю, он бредёт по улицам зимнего города, не поднимая головы. Он приходит к двери квартиры в центре города, из-под коврика достаёт ключ и оказывается внутри абсолютно пустого и холодного помещения. Желая согреться, Йоав встаёт под душ. Он ладно сложен, камера с удовольствием скользит по его мускулатуре. На его лице читается смесь раздражённости и растерянности.

Выйдя из ванной, Йоав обнаруживает пропажу всех вещей, будто бы испарившихся по неведомой причине. Абсолютно голый, он, поддавшись временному помутнению, выбегает на улицу, разрезая плотный воздух надрывными криками о помощи. И вот уже он снова стремительно поднимается по лестнице, стучит в каждую дверь, но так и не получает ответа. Его забег кончается в ванной. Он засыпает и будто бы перестаёт дышать.

Всё могло бы закончиться, толком не имея начала, но Йоава находят Эмиль и Каролина — молодая пара, живущая по соседству. Они забирают холодное тело молодого человека, который приходит в сознание уже в их постели. Как только Йоав открывает глаза, он рассказывает незнакомцам о причине своего приезда.

Красивым насыщенным почти поэтическим французским герой выдаёт знакомую многим молодым людям банальность об опостылевшей родине, стране «грязной, тошнотворной, невежественной…». Напор и страсть случайного гостя пленят как Эмиля, так и Каролину. В их беззаботное существование, оплачиваемое отцом-фабрикантом Эмиля, как кажется, проникает то ли ангел, то ли бес. Этому существу хочется открыть душу и отдать тело.

Да и сам Йоав, похоже, впервые за долгое время находит тех, кому можно рассказать о страхах и сердечных червоточинах. Об армейском сумасшествии. О наигрываемых выстрелами автомата мелодиях. О ненависти, ненависти и ещё раз ненависти, которую израильтянин должен впитывать с молоком матери.

Как можно скорее, Йоав старается освоиться в новом государстве, которое он старается приручить и назвать своим домом. Он беззаветно отрекается от своего начала, воспитания и родного языка, повторяя про себя страницу за страницей французского словаря синонимов. Но не поднимая головы, будто бы не желая замечать Францию «без макияжа», он, вероятно, по провидению находит встречи с другими евреями, одинаково бессердечными, жестокими и готовыми убивать за свой флаг даже на чужбине. Йоав не смотрит им в глаза то ли от омерзения, то ли от боязни в них увидеть себя.

И снова ему нужно без оглядки бежать от подступающей тошноты, да только брусчатка меняется на раскалённые угли, а над мечтой сгущаются свинцовые тучи. Ад, побеждённый, зарытый, убитый, растоптанный, посаженный на замок где-то глубоко внутри, всё равно выбирается наружу и всё более свирепо сжимает пальцы на шее. Это всё загоняет Йоава в порно-студию под объектив режиссёра-извращенца. Здесь ему придётся окончательно распрощаться с человеческим достоинством, воспылать ненавистью к себе и впервые за долгое время спросить, что он здесь делает.

И даже Эмиль и Каролин, бывшие последней соломинкой связывающей главного героя с новой самовозведённой им на зыбком песке реальностью, утратят к нему интерес. Этот безумец останется для них концептом, зверушкой, мимолётной усладой — не более. Гордец, уже было примеривший на себя звание мессии, будет пережёван и выплюнут. Выплюнут в экзистенциальный вакуум между востоком и западом. Где нет ничего, кроме тупой отравляющей злобы и предельного отчаяния.

Сотканный из противоречий главный герой служит иллюстрацией, наверное, по меньшей мере, миллионов жизней. Циничная реальность размалывала и безрассудных смельчаков, и расчётливых авантюристов, и меланхоличных творцов. В Йоаве, чьё имя совпадает не только с именем ветхозаветного праведника, но и с названием наступательной операции Армии обороны Израиля, найдётся частичка каждого из представленных архетипов. И каждый из них своеобразно умрёт, пытаясь одержать верх в погоне за свободой своей индивидуальности.

В конечном итоге «Синонимы» — это универсальное кино об утраченных идеалах и сбитых ориентирах. Разочарование мигренью пульсирует в голове Йоава всё сильнее с каждой секундой пребывания в Париже, несмотря на его яростную борьбу с собственным началом, обречённую заранее. Однако беспросветность картины компенсируется возможностью нового пути.

7 из 10

«Синонимы» израильского режиссёра Надава Лапида относится к той редкой категории фильмов, очаровывающих не столько своими художественными заслугами, сколько излучаемой энергетикой. К новой работе Лапида хочется прикоснуться на физическом уровне, она вызывает желание погрузиться в неё с головой и стать её частью, «Синонимы» настолько поэтичны, что в них влюбляешься без остатка. И подобного эффекта «алкогольного опьянения» у зрителя режиссёру удалось добиться без больших бюджетов, без узнаваемых на каждом углу голливудских красавцев в актёрском составе и уж тем более без каких-либо сложных технических ухищрений. Напротив, у Лапида на руках был лишь жизненных опыт, собственные воспоминания и любовь к тому, что он делает. В этом и кроется секрет успеха «Синонимов», в них есть душа, которая, после победы на 69-ом Берлинале, начала своё шествие по миру, покоряя сердца зрителей.

По сюжету, молодой человек по имени Йоав прилетает в зимний Париж, чтобы начать жизнь с чистого листа. Он только что сбежал из своей родной страны — Израиля, в котором он не видит ничего хорошего, он сводит его с ума, он ему омерзителен. Сразу стоит понять, что Йоав не типичный бунтарь, действующий в угоду эмоциям — все его действия в фильме имеют свою логику, ведь он живой человек и, соответственно, принимаемые им решения имеют обдуманную мотивацию. Первым делом, он вселяется в чью-то брошенную квартиру без отопления и без мебели, всё что в ней есть — душ. И пока Йоав моется, стараясь хоть как-то согреться под слабой струёй тёплой воды, кто-то похищает все его вещи, в том числе трусы и спальник. Таким образом получается, что Йоав оказывается совершенно голым в пустой квартире и в неизвестной для него стране. Потерявшего сознания от переохлаждения голого Йоава находят соседи — Эмиль, успешный в финансовом плане, но пустой внутри человек, возомнивший себя писателем, и его подруга Каролина, академический музыкант по профессии, совершенно «нечистая» в моральном плане. Незнакомцы отогревают несчастного Йоава, одевают его, вручают телефон, пачку евро и помогают освоиться в новой для героя стране.

Почти с самого начала все действия, происходящие в «Синонимах», кажутся чем-то нереальным. Складывается ощущение, что персонаж Йоава умирает уже в первые минуты фильма, а Франция — некая интерпретация Рая, а Израиль — Ада. Купив себе французский словарь с синонимами и начав изучать его, Йоав очень быстро начинает делиться своим мнением по поводу всего окружающего его мира, который он делит на чёрное и белое. Израиль для него — самое ужасное место на планете, он ненавидит всё, что с ним связано. Ему не нравится, что война, по мнению израильтян, — это самое великое событие в жизни мужчины, а какое-либо проявление светлых эмоций воспринимается как слабость и считается непозволительным. Франция же в его глазах — чистая, невинная, умная и великая страна. Он отказывается от собственных воспоминаний, он активно учит французский и полностью перестаёт говорить на своём родном иврите, поскольку для него есть лишь одна цель — стать французом.

Вот только к своему удивлению герой понимает, что Рай и Ад в его понимании совсем не то, чем кажутся. Франция и Израиль и есть те самые синонимы в этой истории. Просто в одной стране человеческая жестокость и низменность получают воплощение в лице войн и бесконечных убийств, а в другой — это элитные клубы с безвкусной музыкой, под которую в экстазе бездумно пляшет богемная тусовка Парижа. Более того, Надав Лапид пытается своей работой донести до зрителей, что не существует плохих или хороших стран, поскольку не они сами себя такими сделали, а именно люди. В каждой культуре, стране, человеке есть набор качеств, которые, в сравнении с другими, и будут синонимами, только вот почему-то многие люди, как и персонаж Йоава, поначалу, отрицают тот факт, что в каждом человеке помимо светлой стороны обязательно будет присутствовать ещё и тёмная.

Что удивительно, «Синонимы» хоть и поднимают очень много остросоциальных тем, но они не разваливается на части, а чувствуются осознанной, аккуратной и законченной картиной. Надав показывает словно современный Париж, страдающий от наплыва беженцев, из-за чего город страдает от неонацистских движений, безработицы и общей деградации культуры. Но это вовсе не значит, что «Синонимы» просто кидают всех и вся в одну лужу грязи, хорошенько перемешав, напротив, Надав Лапид снял очень личную для себя картину, с присущей ему поэтичной и весьма экспрессивной манерой подачи. Через призму Йоава зритель начинает познавать окружающую действительность. Всё то, что изначально казалось главному герою чистым и невинным, в итоге обретает истинное лицо и оно не настолько прекрасно, каким казалось на первый взгляд. Получается так, что Йоав скитается не столько по Франции, а сколько между мирами собственных иллюзий. Он приехал во Францию из страны, в которой его учили выстрелами из пулемёта попадать в такт и ритм народных песен, с ворохом ожиданий, расколовшихся об суровую реальность. Окружающие его люди хранят много грязных секретов в своих шкафах, как и сам город, в котором хватает, как говорится в самом фильме, сумасшедших художников.

Структурно «Синонимы» во многом автобиографическая картина о человеке, который в один момент своей жизни решил сбежать от себя самого. Йоав страдает из-за отсутствия собственной индентификации, ему чуждо всё, что связано с его родной страной, но в тоже самое время он ничего не может с собой поделать, ведь личность определяют воспоминания, которые у неё никто не сможет отнять. Потому что национальность человека определяется не географическим положением государства, в котором он родился, она исходит откуда-то изнутри, из души, против которой человек бессилен. Надав Лапид хоть частично и снял кино о себе, но он сделал его универсальным для каждого зрителя, который сможет по-своему интерпретировать происходящие в ленте события. «Синонимы» дарят слишком много точек пересечения с любой категорией зрителей, они универсальны для любой аудитории.

«Синонимы» — это до невозможного очаровательный фильм, перед теплотой которого сложно устоять. Получается даже так, что ему и не хочется сопротивляться, когда он очень ритмично и с чувством такта начинает влезать зрителю не только в голову, но и в самое сердце, оставаясь там навсегда. У Надава Лапида получилось вписать «Синонимы» в ту редкую касту фильмов, против которых критика бессильна, поскольку вложенная в него душа разрушает любые преграды на пути к любви зрителя. Это тот самый случай, когда простота и лёгкость не портит картину, а наоборот, играет ей на пользу, раскрывая для неё новые горизонты. «Синонимы» — событие, кино-опыт, это стопроцентное авторское кино, такое, каким оно и должно быть.

9 из 10

Всё очень просто. Картина о том, как бисексуальный Израильский парень, не принятый 'своими' в военизированной стране Израиль - приезжает на ПМЖ в либеральную Францию, но французские развратные установки оказываются ему ещё более противны, чем Израильские патриархальные, засевшие в его голове с детства. Спустя два часа он уезжает.

Картина снята в духе 'грустного, упаднического чёрного юмора' - израильские военные показаны злобными маньяками, французская девушка - шлюхой, французский парень - никчемным грустным мазохистом на шее у папеньки-владельца завода, французский художник- секс-маньяком-извращенцем. В общем всё отстой. Куча обнажённой натуры в фильме добавляет перца, как и пикантные сцены.

Собственно больше ничего в этой картине нет. Учитывая, что к фильму имеет отношение Марен Аде, снявшая 'Тони Эрдманна' (она указана в начальных титрах) - если вам нравится такой вариант юмора, то эта картина ваша, везде высовывается её стиль. И хоть бы всё это было смешно, но нет. Мне кажется что у Марен Аде довольно скучный, несмешной юмор, а идейно её фильмы - путь в никуда, пустышки. (Папенька, цепляющий пародийные вставные зубы в 'Тони Эрдманне' - это тоже уровень Петросяна или ниже). Да и в сплошном негативе не может быть идеи. Поэтому 5 из 10.

... Как сказала моя знакомая, привыкшая к голливуду и звёздным войнам, выходя из кино - 'я поняла, что такое этот твой артхаус, - это члены и политика'. И здесь мне нечего ей возразить. Это не артхаус, не Бунюэль и даже не фон Триер, это довольно низкий уровень снятого 'с умным видом' независимого кино, непонятно почему получающий серьёзные призы, искусства тут почти нет. Может, Европа и правда скатилась в сплошной мазохизм.