Рецензии

Последняя режиссёрская работа Виталия Михайловича Кольцова получилась откровенно неудачной. И дело даже не в том, что спустя всего менее двух лет после развала СССР режиссёр торопится откреститься от прошлого (в том числе и от своего - 10 картин он снял в СССР), 'продёргивая' и 'трибунность' ушедшего строя, и его 'заседательность'. Причина в ином. Взяв за основу сюжета искромётную повесть русского прозаика Владимира Николаевича Крупина 'Живая вода', написанную в 1980 году, он, при участии самого писателя, так 'перекроили' повесть, что от её чудесного слога практически ничего не осталось.

А ведь Валентин Распутин так говорил о писателе: 'Проза Владимира Крупина – это нечто особое в нашей литературе, нечто выдающееся и на удивление простое. Он соединил в себе обе манеры – и письменную и устную, в его прозе очень сильный рассказывательский элемент. Впечатление такое, что письмо ему дается легко: сел за стол и, рассказывая предполагаемым слушателям о том, как он ездил на свою родину или на родину друга, сам за собой записывает и едва успевает записывать события в той последовательности и подробностях, как они происходили. Но рассказывает и записывает сосредоточенно, живописно и эмоционально, не теряя за живостью и непосредственностью строгости и художественности.'

Почему Крупин пошёл на 'выхолащивание' собственной повести, понять, отчасти можно: снятие моральных и этических запретов позволяли снимать всё, что угодно. Особенно 'угодна' в те годы была 'чернуха' и 'клубничка'. Вот в угоду ей и 'перекроили' прекрасную повесть, оставив от чудесной повествовательной части исключительно неприятные сцены пьянства, добавив к этому ещё и 'эротический элемент'. В повести все частушки задорные, но отнюдь не пошлые: 'Раньше были кавалеры — угощали карамелью. А теперя молодежь: напинают – и пойдешь', или 'За веселье, за гармошку, ой, спасибо, играчок. Наигралась и напелась, так зачем мне мужичок?'

Зачем нужно было в фильме опошливать их до такого вот уровня: 'Ой, тёща дорогая, буду разводиться: твоя дочка подо мной совсем не шевелится. Ой, зятёк дорогой, что-то мне не верится - под хорошим мужиком и доска шевелится!' К тому же все эти недвусмысленные намёки 'с эротическими поползновениями' в отношении 65-летнего Михаила Ульянова и 75-летнего Евгения Лебедева вызывают лишь неприязнь. Финал вообще выпадает из повествовательного ряда, и с такой трактовкой повести я категорически не согласен. Философский подтекст на фоне откровенней 'лубочности' вызывает, в лучшем случае, непонимание.

Я так и не понял, в чём заключается комедия. В том, как пьяные мужики справляют мелкую нужду? Или как ещё один пьяный толкает в штаны угол скатерти? Или как ваннами запасают 'манную небесную' в виде спирта? Если режиссёр снимал фильм, как антирекламу повально пьянства, то едва ли достиг своей цели, - достаточно вспомнить предфинальные кадры. Очень жаль, что такая чудесная яркая выразительная повесть 'скукожилась' до такого фильма.

'Пьяные кажутся себе остроумными, способными на житейские и любовные подвиги, но на трезвый взгляд они смешны и придурковаты. А может, они и пьют оттого, что не сильные, не остроумные? Может, это и надо, чтоб человек подумал о себе лучше, чем есть? Как знать. Задолго до смутных времен сказано: „Бог нашей драмой коротает вечность. Сам сочиняет, ставит и глядит“. Но у него-то вечность, а у нас?' ('Живая вода', В. Крупин)