Рецензии

Джордж Райли, театральный актёр отнюдь не среднего пошиба, умирает и жить ему осталось, при самом хорошем развитии событий, всего лишь три месяца. Узнав столь горестную весть, трое возлюбленных Райли, трое непрофессиональных актрис Тамара, Моника и Катрин решают устроить прощальный спектакль для Джорджа, но в ходе репетиций всплывают, как это обычно случается, все старые обиды. Грядущая неизбежная смерть Райли становится таким же поводом для сплетен и домыслов, как и вся его жизнь в то время, как сам виновник торжества упрямо не показывается из-за кулис.

Ален Рене всегда был апологетом театральных условностей в кинематографе, живую стихию которого он, впрочем, сильно изменил на излете бунтарских шестидесятых, принадлежа, как и многие тогда, к представителям Новой волны, смывшей бурным штормом все старое и заплесневелое в искусстве. Большинство фильмов Рене, в особенности знаменитые 'В прошлом году в Мариенбаде', ' Хиросима, моя любовь', 'Провидение', существуют в декорациях псевдореальности или же герои замкнуты в пределах декораций к реальности, дополняющих, укрупняющих или, что чаще всего, оттеняющих/отменяющих её, делающей периферийной, прошитой тонкими шелковыми стежками мистичности, экзистенциалистской кошмарности даже в тех фильмах Рене, где политическая тональность звучала остро, на грани памфлета. Рано или поздно, но театр как основное место действия, как главный фильмический космос, а не в рамках переведенных на язык кино приёмов, как, к примеру, в 'Мелодраме' или риветтовской по настроению и убийственному хронометражу 'Курить/Не курить', должен был появиться в фильмографии Алена Рене, и произошло это волей свыше в его последнем прижизненном фильме, 'Любить, пить и петь' 2014 года, третьем обращении Алена Рене к абсурдистско-гротескной драматургии британца Алана Эйкборна. Не чуждавшийся, как и сам Ален Рене, экспериментов с формой, с нарративом, с тканью повествования, Эйкборн в своей пьесе 'Жизнь Райли' предложил в сущности поэму без главного героя, давая понять кто же такой этот Райли через призму его окружения. Алена Рене пьеса зацепила своей куртуазной лёгкостью и той недосказанностью, когда каждая деталь и диалог важны на уровне апокалиптическом. Рене-формалист в 'Любить, пить и петь' соседствует с Рене-экзистенциалистом, а за неброским на первый взгляд содержанием картины, снятой минималистично, интимно даже, таится привычный набор философических и умозрительных авторских постоянных при явной перемене его слагаемых с середины торжества буржуазии восьмидесятничества, как от сомнамбулическое единение любви и смерти, торжество настоящего искусства и смешение снов и реальности.

Увы, 'Любить, пить и петь' совершенно невозможно расценивать как фильм-завещание великого француза, точно так же, как нельзя считать бенефис Джорджа Райли его театральной победой, поскольку виновника торжества зрителю не дано увидеть. Он остаётся инкогнито, и можно в принципе увидеть, что под образом Джорджа Райли Рене подразумевал себя на девятом десятке лет, уставшем от кино и всей этой закулисной мишуры Творцом, предчувствующем и готовящемся к вечному возвращению, но никак не к покою. Удел великих не умирать, а ускользать, оставаясь тенью среди живых, напоминанием о собственном величии. И 'Любить, пить и петь' становится фильмом о ничтожном окружении уставшего в сущности от бытийности актёре, окружении, которое тщетно считает себя причастным к его таланту. Но кем они станут после Райли?

Любить, пить и петь является также жизненной аксиомой всех без исключения героев фильма, замкнутых на собственных удовольствиях. Любить...Но что значит это самое 'любить' для стервозной Тамары, нервозной Катрин и серьёзной Моники? В сущности не так уж много, поскольку для каждой из трёх женщин Райли был не субъектом, а объектом, лёгкой добычей для достижения своих узкомеркантильных интересов на пути к театральному пьедесталу. Мнимая любовь, мнимая забота... Это так по женски и так по актерски притворяться, играть, убеждать себя в истинности и искренности чувств, по сотне раз на дню меняя маски. Любовь это театр, по Алену Рене.

Пить... А что остаётся в жизни, когда вскрыты старые раны, подняты со дна древние обиды, а гнев подступает давящим комком к горлу? Пить, утопая в слезах, пить, дабы забыть и забыться. Балаганное, выстроенное рапидными эскападами веселье для Рене становится воплощением истинного абсурда, пить и петь зарифмовывается в эскапистский бег от реальности, в привычный авторский мир химер и миражей, туда, где и пребывает в сладостном неведении загадочный Джордж Райли. Но реален ли он вообще? Давние творческие соратники, Рене и Эйкборн, все равно предпочтут многоточие и недосказанность, ведь жизнь Райли, как и его смерть, остались в сумеречной зоне. И своим последним фильмом Ален Рене не подвел итог своей карьеры и жизни просто потому, что он сам никогда и не верил в неизбежность краха, ведь все в этом мире повторяется. А нам лишь остаётся любить, пить и петь, и ничего больше. И не быть такими ничтожными, как люди возле Джорджа Райли, опрометчиво считавшие, что это они сделали его, случайно забыв, что без него им грош цена, за который не купишь и бокал наидешевейшего французского вина.

Джордж Райли, театральный актёр отнюдь не среднего пошиба, умирает и жить ему осталось, при самом хорошем развитии событий, всего лишь три месяца. Узнав столь горестную весть, трое возлюбленных Райли, трое непрофессиональных актрис Тамара, Моника и Катрин решают устроить прощальный спектакль для Джорджа, но в ходе репетиций всплывают, как это обычно случается, все старые обиды. Грядущая неизбежная смерть Райли становится таким же поводом для сплетен и домыслов, как и вся его жизнь в то время, как сам виновник торжества упрямо не показывается из-за кулис.

Ален Рене всегда был апологетом театральных условностей в кинематографе, живую стихию которого он, впрочем, сильно изменил на излете бунтарских шестидесятых, принадлежа, как и многие тогда, к представителям Новой волны, смывшей бурным штормом все старое и заплесневелое в искусстве. Большинство фильмов Рене, в особенности знаменитые 'В прошлом году в Мариенбаде', ' Хиросима, моя любовь', 'Провидение', существуют в декорациях псевдореальности или же герои замкнуты в пределах декораций к реальности, дополняющих, укрупняющих или, что чаще всего, оттеняющих её, делающей периферийной, прошитой тонкими шелковыми стежками мистичности, экзистенциалистской кошмарности даже в тех фильмах Рене, где политическая тональность звучала остро, на грани памфлета. Рано или поздно, но театр как основное место действия, как главный фильмический космос, а не в рамках переведенных на язык кино приёмов, как, к примеру, в 'Мелодраме' или риветтовской по настроению и убийственному хронометражу 'Курить/Не курить', должен был появиться в фильмографии Алена Рене, и произошло это волей свыше в его последнем прижизненном фильме, 'Любить, пить и петь' 2014 года, третьем обращении Алена Рене к абсурдистско-гротескной драматургии британца Алана Эйкборна. Не чуждавшийся, как и сам Ален Рене, экспериментов с формой, с нарративом, с тканью повествования, Эйкборн в своей пьесе 'Жизнь Райли' предложил в сущности поэму без главного героя, давая понять кто же такой этот Райли через призму его окружения. Алена Рене пьеса зацепила своей куртуазной лёгкостью и той недосказанностью, когда каждая деталь и диалог важны на уровне апокалиптическом. Рене-формалист в 'Любить, пить и петь' соседствует с Рене-экзистенциалистом, а за неброским на первый взгляд содержанием картины, снятой минималистично, интимно даже, таится привычный набор философических и умозрительных авторских постоянных при явной перемене его слагаемых с середины торжества буржуазии восьмидесятничества, как от сомнамбулическое единение любви и смерти, торжество настоящего искусства и смешение снов и реальности.

Увы, 'Любить, пить и петь' совершенно невозможно расценивать как фильм-завещание великого француза, точно так же, как нельзя считать бенефис Джорджа Райли его театральной победой, поскольку виновника торжества зрителю не дано увидеть. Он остаётся инкогнито, и можно в принципе увидеть, что под образом Джорджа Райли Рене подразумевал себя на девятом десятке лет, уставшем от кино и всей этой закулисной мишуры Творцом, предчувствующем и готовящемся к вечному возвращению, но никак не к покою. Удел великих не умирать, а ускользать, оставаясь тенью среди живых, напоминанием о собственном величии. И 'Любить, пить и петь' становится фильмом о ничтожном окружении уставшего в сущности от бытийности актёре, окружении, которое тщетно считает себя причастным к его таланту. Но кем они станут после Райли?

Любить, пить и петь является также жизненной аксиомой всех без исключения героев фильма, замкнутых на собственных удовольствиях. Любить...Но что значит это самое 'любить' для стервозной Тамары, нервозной Катрин и серьёзной Моники? В сущности не так уж много, поскольку для каждой из трёх женщин Райли был не субъектом, а объектом, лёгкой добычей для достижения своих узкомеркантильных интересов на пути к театральному пьедесталу. Мнимая любовь, мнимая забота... Это так по женски и так по актерски притворяться, играть, убеждать себя в истинности и искренности чувств, по сотне раз на дню меняя маски. Любовь это театр, по Алену Рене.

Пить...А что остаётся в жизни, когда вскрыты старые раны, подняты со дна древние обиды, а гнев подступает давящим комком к горлу? Пить, утопая в слезах, пить, дабы забыть и забыться. Балаганное, выстроенное рапидными эскападами веселье для Рене становится воплощением истинного абсурда, пить и петь зарифмовывается в эскапистский бег от реальности, в привычный авторский мир химер и миражей, туда, где и пребывает в сладостном неведении загадочный Джордж Райли. Но реален ли он вообще? Давние творческие соратники, Рене и Эйкборн, все равно предпочтут многоточие и недосказанность, ведь жизнь Райли, как и его смерть, остались в сумеречной зоне. И своим последним фильмом Ален Рене не подвел итог своей карьеры и жизни просто потому, что он сам никогда и не верил в неизбежность краха, ведь все в этом мире повторяется. А нам лишь остаётся любить, пить и петь, и ничего больше. И не быть такими ничтожными, как люди возле Джорджа Райли, опрометчиво считавшие, что это они сделали его, случайно забыв, что без него им грош цена, за который не купишь и бокал наидешевейшего французского вина.