Рецензии

Внутри одного большого, будто безмерного, мира, живут себе маленькие миры - тоже будто бы безграничные для своих обитателей. Как планеты солнечной системы, живущие каждая сама по себе, среди множества других систем в (бес)конечном космосе. Так живет и серый дом из монолитного бетона в заросшем саду вместе со своими четырьмя обитателями. Совершенно особенный маленький мир, который вроде бы контактирует с миром большим - дети ходят в школу, отец ходил на работу, - а все же разительно от него отличается. И жители его совсем не такие, как люди 'большого', обычного мира. Они только гости на их планете.

Смерть родителей разрывает нить, которая должна была связать Джека, Джули, Сью и Тома с реальностью. Инцестуальному воссоединению Джека и Джули мешают только мать и отец, как бельмо в глазу напоминающие о том, что покою не бывать - иди в большой мир и пытайся выжить. И тогда неслучайная случайность методично уничтожает обоих родителей. Долгожданная свобода. 'Один дома' без конца.

Натурально зацементировав мать в подвале, видимо, чтобы все-таки держать при себе и ощущать ее близость, дети самозабвенно погружаются в первобытное состояние. Ни мыслей, ни обязанностей, ни планов, только инстинкт и существование ради самого существования. Поесть, поспать - и снова 'парить в космосе', в атмосфере своего дома-планеты. Единственная маленькая дверь из 'большого' мира, которая все никак не хочет закрываться - новоявленный парень Джули, который очень хочет 'наладить связь' и узнать тайну. По началу Джули не отталкивает его, так как она одна еще сохраняет какое-то желание вырваться из дома-пещеры. Но под конец все уже неважно, упадок достиг своего пика, 'все встало на место и застыло', и Джек с Джули попросту изгоняют Дерека как враждебный элемент внешнего мира, который им уже не нужен. Им больше незачем бояться его, бояться социальных служб и детского дома. Блаженное безразличие достигнуто, круг замкнулся. Как можно бояться кошмарного будущего, если ты и так живешь в кошмаре, и при том так его любишь?

- Забавно, но я навсегда потеряла ощущение времени. Я совсем не помню, как мы жили при маме, и не могу представить, что что-то с тех пор изменилось.

- Я больше ничего не боюсь. Я ведь всю жизнь пребывал во сне, в невесомости, плыл в космосе...Я никогда и не рождался.

И прохожий, случайно наткнувшийся на их уже опустевший дом, слившийся со своими обитателями в одно существо, ничего не увидит - только обломки кирпича в густо поросшей траве.

6 из 10

О чем сюжет: Отсидев 14 лет за убийство развратника и выйдя на свободу, греческий мужик вдруг понимает, что был глубоко неправ. По сюжету фильма выходит, что истинная невинность заключена уже не в посте и молитве, но в содомическом инцесте и иных позорных видах любви.

О чем фильм: О том, что кино есть искусство обмана.

Великий французский киновед Жан Эпштейн еще в 1921 году в своей книге «Здравствуй, кино» («Bonjour, cinema», Editions de la Sirene, Paris, 1921) заметил: «Краеугольный камень, на котором зиждется киноискусство, есть крупный план. Крупный план изменяет человека — его взгляд не может более оставаться рассеянным, не может видеть ничего, кроме экрана: крупный план «ограничивает пространство и направляет внимание», создавая особый «режим сознания».

Сверхкрупный план, наезд камеры и страшная музыка способны перевернуть наше представление о действительности, оправдать любое бесстыдство и сделать черное — белым, а фернамбуковое — серо-буро-малиновым. Хитроумный Панос Коутрас с помощью обильных крупных планов задудонил нечестивейшую по содержанию, но невиннейшую по смыслу киноленту — как хотите это, так и понимайте.

'У всех есть выход, но это - тюрьма.
Мне просто страшно смотреть, как люди сходят с ума' (с)

Отовсюду веет холодом. До мурашек по телу, до передергивания плечами. Вроде бы ничего не случилось. За окном не зима, с опадающими на вымерзшую земную плоть крошечными белыми трупами снежных птиц. Но отовсюду предательски веет холодом. Закрыты ставни окон, щели заткнуты, отопление в норме. До потирания рук, до рваного дыхания, до случайного стука зубов. По-прежнему веет. Нужно сесть теснее, нужно попытаться согреться теплом тел. Слишком холодно. Можно попробовать раздеться, скинуть ненужные куски ткани. Сейчас не до этого. Сейчас слишком холодно, чтобы думать о чем-то еще. Касаться друг-друга заиндевевшими пальцами, водить по телам, словно прокладывая маршруты невидимым попутчикам. Соски станут точками A и B. Маршруты через шею и ключицы, через гениталии, через ребра, запинаясь на каждой новой кости. Сосредоточиться на поднимающихся волнах тепла по телу. Замкнуться на них. Но что-то случилось. Что-то пошло не так. Откуда же этот холод?

Линии на ладонях танцуют в причудливом вальсе. Пересекаясь и расходясь. Вглядывайся и задавай вопрос снова и снова. Срываясь с шепота на крик и обратно. Спрашивай - что же ждет тебя завтра? Почему все так, а не иначе? В какой момент случился злосчастный сбой? Что же пошло не так? Линии молчат. Звезды молчат. Отражение в зеркале молчит.

Разматывая клубок жизненных ситуаций слишком легко в нем запутаться и слишком сложно найти момент, после которого все изменилось и произошел сбой. Перебирая пальцами нити сам не замечаешь, как оные затягиваются удавкой на твоей шее. Любая герметичность разрушает только при условии факта обязательной разгерметизации. Четыре юных души, вырвавшиеся из постоянного броуновского движения человеческой социализации, однажды замкнулись друг на друге в единый квадрат, плотно стоящий на фундаменте собственных иллюзий. Четверо детей, прочно отгородившихся от всего остального мира невидимой плотной стеной, без возможности преодоления. И вот в голове всплывает картавящий Жан-Поль со своими определениями проклятия, комнатами без зеркал и ужасом от единственной возможности отразиться в глазах компаньонов по аду. калейдоскоп ситуаций складывается в пугающий монохром непроглядной черни. Отец, погибший без помощи сына, занимавшегося онанизмом в решающий момент. Ведь есть вещи и поважнее спасения родственника от смерти. Мать, оставившая детей своим уходом из жизни, но на деле оставившая их гораздо раньше, в силу неспособности контролировать их полагающимся образом. Социум, забывший свое первоначальное предназначение. Боженька, забыл про своих чад, видимо, был занят другими делами, чай пил или огород копал.

И вот посреди обыденности вырастает цементный замок на фундаменте четырех сломанных душ, как по ритуалу подходящих количеством по числу углов. Старший сын посвящает себя новому идолу - своему эрегированному члену. Младший переодевается в девочку и просит в доме считать его младенцем. младшая дочь пишет письма мертвой матери, по-прежнему описывая каждый новый день. Старшая тщетно пытаясь поначалу примерить новую соблазнительную роль властной матери, которой никто не смеет перечить, быстро устает и находит успокоение в жарких объятиях брата.

И таким ли странным кажется уже труп матери, погребенный в самодельном цементном ящике. такой ли странной кажется самостоятельная изоляция детей от мира, в котором до них никому не оказалось дела. В мире, разлагающемся в том самом ящике, вместе с трупом матери и вымышленным трупом вымышленной собаки. так ли страшно погружаться в иллюзии, если они становятся единственным аквалангом, позволяющим дышать кислородом, которого за их пределами не больше, чем на дне океана. Так ли страшен ад, если за его пределами тебе гораздо хуже. И так ли важна эта 'норма', это соответствие правилам и ожиданиям социума, если все это приносит тебе только боль. Если тебе тесно в собственной коже, холодно в собственной коже и страшно в собственной жизни. Если из-за выдуманной спасительной стены веет смертельным холодом и не поможет никакая стекловата, о которой ни слова не говорят в выдуманных мирах.

Об этом не картавил Жан-Поль, не писали Братья Гримм. Этого не продумал занятой боженька. Никто не знает как избавиться от вечной мерзлоты, если она сквозит из твоей души. Если ты сам стал однажды цементным гробом, запечатав навсегда в нем свою нормальную жизнь. Точки невозврата пройдены. Винить некого. Холодно. Очень холодно. Линии на ладонях молчат. Звезды молчат. отражение в зеркале молчит.

Если бы люди меня любили, они принимали бы меня таким как есть. Бернард Шоу (наверное)

- Я кончил, - беззвучно произнёс Джек собственному отражению в зеркале, вытирая капли брызнувшей спермы с ладони и пола кусками бумажного полотенца, отправляя их в бездонную, глубокую, прожорливую глотку унитаза.

- Я кончил, - мог бы сказать отец Джека о своих рассчётах с долгами земными, прежде чем душа отлетела в мир иной, но, увы… Уста безмолвствовали, поскольку вера в загробную жизнь так с годами и не пришла и уже не придёт, его неподвижное лицо лежало впечатанным в свежую бетонную смесь, коей он только что залил лысые проплешины безжизненного сада с кое-где робко пробивающимися хилыми сорняками, окончательно превратив задний двор серого бетонного куба с зарешеченными окнами, походившего скорее на бункер, нежели на дом, и столь же уродливым забором по периметру, в некое подобие тюремного дворика или казарменного плаца.

Два конца не случайно синхронизированы во времени. С одной стороны смерть, с другой - эякулированное семя - аллегория вечного круговорота жизни. И хотя связь между двумя действами не бесспорна, инфаркт подкрался незаметно, но в подсознании сына навсегда засело чувство необъяснимой вины. Ещё большим потрясением стала смерть матери, при том, что потерю отца Джек с двумя сёстрами и братом перенесли на удивление спокойно. При всей внешней неприглядности экстерьера, интерьер жилища был вполне приемлем и дети находили в нём некое подобие рая. Все сношения с миром внешним ограничивались лишь самым необходимым: школа, работа, магазин… Внешний мир казался родителям, а следом и детям, чем-то агрессивным, враждебным, разрушительным для семьи. Кончина предков стала равноценной изгнанию из рая. Внезапно перестала, подобно манне небесной, невесть откуда появляться еда, но зато горы немытой посуды и грязи под ногами росли с неимоверной скоростью. Халява закончилась, но зато пришла свобода и первейшим её проявлением стала лень. Тараканы в головах тут же отбили сородичам телеграммы, приглашая на роскошный обед. И тогда Джек и его старшая сестра Джули стали квазиродителями для Сью и Тома, но вместе с тем они стали Адамом и Евой, изгнанными из рая, поскольку запретный плод был ими уже надкушен. Инцест, подумали блюстители нравственности. Что за двойные стандарты? И Ева – плоть от плоти адамовой. А тем временем в тёмном подвале, в старом железном ящике, залитом бетоном, разлагался так и не преданный(ради сохранения семьи) грешной земле труп матери, пропитывая миазмами всё вокруг.

Можно было замутить жуть несусветную, опираясь на дебютную повесть популярного британского писателя Иэна МакЮэна, но Эндрю Биркин почти не отошёл от первоисточника и адресовал своё творение, прежде всего, снобствующей публике. Потому закоренелые дрочеры, ориентирующиеся на рейтинг 18+, будут разочарованы. Здесь нет ни орального, ни анального секса, нет даже банальнейшей вагинальной имплантации или, на худой конец, куннилингуса. Нет ничего. Разве что унылая имитация позишн намбер ту, а все сексуальные, извиняюсь за ругательство, аберрации ограничиваются инцестом, да и то лишь в форме затяжных томных и на удивление правдоподобных взглядов. Ну, не считать же за таковую, давно ставшее нормой, пристрастие к мастурбации, либо половую самоидентификацию младшего брата Тома. Режиссёр на удивление спокойно рассказывает о вещах не вполне естественных и уж вряд ли нормальных. Цвет светофильтров, конечно же, серый. Но не все поняли, что снимал Биркин вовсе не драму, а трагикомедию. Ох уж этот тонкий британский юмор. Эндрю иронизируют над закоренелыми предрассудками. Сарказм, к примеру, сквозит в монологе матери о вреде онанизма. Многое, если не всё, объясняет и озвученная в фильме цитата, приписываемая английскому художнику-романтику Джону Констеблу, в ней самое зерно. «В мире нет ничего уродливого. Я ни разу в жизни не видел некрасивого предмета, ибо какой-бы ни была его форма, цвет, тени и перспектива всегда сделают его прекрасным».

14-летний Джек и его старшая сестра Джулия, а также их младшие брат и сестрёнка чувствовали себя вполне защищенными, пока их опекали родители. Однажды отца посетила идея залить цементным раствором участок перед домом. Во время работы, которую папаше пришлось выполнять в одиночку, Джек предавался эротическим утехам, удовлетворяя себя перед зеркалом.

Это стало косвенной причиной несчастья: не выдержав физической нагрузки, отец потерял контроль над своими действиями и упал лицом в ещё не успевшую застыть цементную гущу. Не дождавшись своевременной помощи от сына, он просто-напросто задохнулся. Аналогичная трагедия вскоре случается с матерью: не совладав с грузом внезапно свалившихся на неё забот, она уходит в мир иной вслед за мужем.

Справедливо рассудив, что после смерти родителей неминуемо последует вмешательство посторонних взрослых людей в их жизнь, старшие брат и сестра решают скрыть этот факт от чужих глаз. Они тайно хоронят мать в подвале собственного дома, заливая труп пропадающим без особой надобности цементным раствором.

Цемент, причастный к смерти обоих предков, выступает, таким образом, ключевой смыслообразующей метафорой. После кончины отца и матери отрешенность Джека и Джулии от мира, и наоборот, зацикленность их друг на друге, становятся ещё более очевидными. Предоставленные самим себе, они могут теперь часами пребывать в объятиях друг друга, замыкая круг и без того ограниченных интересов на собственных персонах.

История инцеста брата и сестры предстает в режиссуре Эндрю Биркина вполне респектабельным вариантом на тему подростковых перверсий. Хотя порой обескураживает чрезмерной откровенностью некоторых сцен, заставляя обращать внимание на сомнительную необходимость использования детей в столь небезопасном проекте – с возрастным ограничением «для тех, кому больше восемнадцати».

Желая, видимо, подстраховаться от возможных нападок особо рьяных блюстителей нравственности, запросто способных приписать постановщику все смертные грехи, вплоть до педофилии, Биркин снял в роли самого младшего из братьев собственного сына Неда, а в роли Джулии - свою племянницу Шарлотту Гейнсбур.

Последняя уже имела опыт подобной работы, снявшись в 15-летнем возрасте (за шесть лет до этого!) у своего отца Сержа Генсбура в фильме «Шарлотта навсегда» (1986), сюжет которого строился вокруг, мягко выражаясь, странных отношений папаши и дочери. Там папа Серж сделал то же самое: доверил главные роли себе и собственному чаду. По всей видимости, у Генсбуров/Биркиных такие творческие устремления носят наследственный характер.

Но Биркина уберегло ещё и то, что фильм своевременно получил приз за режиссуру МКФ в Берлине (1993). Данное обстоятельство позволило ему заручиться серьёзными аргументами, что это кино – «образец высокого искусства», а не спекуляция на низменных чувствах озабоченной публики, ищущей лишь острых ощущений.

Это в любом случае шикарный момент: Когда два человека влюблены, когда они понимают что-то важное для себя - когда оба понимают, что понимают это одновременно. И они смотрят друг на друга, а окружающий мир уже не столь значителен, все проблемы и обвинения кажутся смехотворными.

Атмосферный фильм о пыльном и пряном лете, о том, как отсеивается все лишнее и наносное. Грустное отчаяние кладбища домов рядом с торжеством похорон условностей. Но когда уже видишь светлую концовку на экране, она стирается синим светом полицейского маячка. В отличии от дома, в отличии даже от целого района или целого города, условности не так-то просто оставить в прошлом; наполненный ими мир не дает места искренности. А не слишком ли легок намек создателей фильма? Не слишком ли мало восьми секунд на то, чтобы зритель полностью утратил надежду, которую дали глаза Джека и Джули, которую дали их улыбки? Я хочу верить в лучшее, я люблю верить в лучшее, я умею верить в лучшее. Но я не приплыла в это лето с неведомых сказочных берегов, не прилетела из честной невесомости несуществующего мира. Я сама живу здесь и знаю, как это бывает. Как драма остается драмой.

Несмотря на наличие минусов, фильм мне очень понравился. Я считаю, что недостаточно хорошо показан персонаж Шарлотты Генсбур - особенно это выделяется на фоне глубокого раскрытия каждого из прочих детей, даже Сью. Начало не особенно впечатляет, хотя явно пытается, и это выглядит слегка жалко. Но чем ближе концовка, тем больше проникаешься этой картиной. С чистыми цветами проблемы, но все равно хватает метких кадров. Никто из героев особенно не выделяется. Однако фильм довольно цельный за счет ограниченности локаций. Но главное это, конечно, чувства.

8 из 10

Пожалуй, я давно не смотрела беспримесного артхауса. Такого, какое показывал Кирилл Серебренников в своём подвале «Другого кино». Такого, в котором можно долго ковыряться в поисках смысла, но найти лишь мастерскую иллюстрацию (как правило, психологических отклонений).

Четверо детей растут без родителей, как сорная трава на пустыре. Отец захлебнулся в цементе, пока его сын ублажал себя в туалете. Мать после этого слегла, а вскоре и вовсе скончалась. «А разве не нужно никому об этом сказать?» - звучит голос ребёнка, всё ещё думающего, будто кому-то есть какое-то дело. Нет, теперь можно жить в своё удовольствие. Джек предаётся рукоблудию и фантазиям о далёких галактиках, Том переодевается в девочку, Сью аккуратно пишет письма маме на тот свет (в тихом омуте). Старшая, Джули, какое-то время пытается взвалить на себя непосильную ношу ухода за домом и детьми, но в конце тоже сдаётся.

let's bury her deep
but not very proper
so the cracks will split
our souls wide open

В подвале стоит железный ящик, залитый цементом. Раствор неправильно замешан, поэтому дал трещину. Из трещины несёт трупным запахом. Внутри психологические отклонения отложили личинки. Здесь больше не вырасти цветам светлого будущего.

Фильм до уныния детален и физически отвратителен. Но принимая во внимание, что именно такой урбанистический пейзаж человеческих душ интересовал режиссёра, его можно обвинить только в реализме. «Через несколько лет здесь всё снесут, и от нас не останется камня на камне». Как верно! Изображённые персонажи не представляют собой ровным счётом ничего выдающего – сколько таких скелетов в шкафу и трупов в подвале можно найти в любом захолустном городке! Какие брат и сестра не испытывают друг к другу сексуальное влечение? Какой мальчик не задумывался о том, чтобы стать девочкой и наоборот? Ну и много ли подростков сублимируют свою сексуальную энергию? Природа создала нас слабыми и грешными. Лишь социальные нормы держат нас в рамках, пока мы не научимся самоконтролю.

Это тяжёлый, хотя довольно увлекательный фильм для тех, кто любит располагать психические заболевания в алфавитном порядке и подбирать к ним чёткие иллюстрации.

8 из 10

Классическая история о том, как дети лишаются своих родителей и, поддерживая друг друга, справляются с постигщей их утратой и самостоятельно встают на ноги в окружающем их жестоком мире, могла бы быть рассказана на Западе, но только не в мрачной Европе. Британский писатель Иэн Макьюэн, а следом и режиссер Эндрю Биркин создали принципиально обратную вариацию этого сюжета. Их 'Цементный сад' больше напоминает дорогу к медленному саморазрушению: разлагающийся труп матери в подвале, забитая грязной посудой раковина на кухне, брат и сестра, обреченно занимающиеся любовью, и подражающие им младший брат со своим школьным приятелем. Более удачную коллекцию психозов вряд ли можно было собрать на одном экране.

Главный вопрос, который оставляет 'Цементный сад': для чего? Начинается фильм как классическая 'чернуха'. Заканчивается, в принципе, ею же, только на чуть более высокой ноте. Между всем этим имеются едва заметные проблески какой-то светлой романтики, оживляется сюжет в лице появления в доме постороннего (который не то на самом деле любит старшую сестру Джули, не то просто желает завладеть землей под домом), появляется книга в духе 'Звездных войн', которую читает главный герой, выволакиваются на свет любопытные вещи, которые в обществе принято считать психическими отклонениями. Вот, пожалуй, и все.

Позже на этой почве взошел еще один роман и следом экранизация - 'Страна приливов'. Напомню, что действие 'Страны' было сосредоточено на девочке, которая лишилась своих родителей и в своих играх вновь и вновь возвращалась к их образам, пытаясь воспроизвести для себя потерянную семью. Однако, даже если выбросить из 'Страны приливов' присущие ей более глубокие психологию и символизм, а также красивую картинку, она все равно оказывается на голову выше своего предшественника, ибо какая-никакая философия в ней сохраняется. 'Цементный сад' же глух как пробка: главный символ фильма - сковывающий все и вся цемент - похоже, распространяется и на все остальное в нем. Никакой другой идеи, кроме желания шокировать зрителя, в нем нет. Все проблемы, как известно, исходят из прошлого, но нет здесь и этого. И это не традиционная европейская тяга к недосказанности - похоже, что на самом деле для авторов картины важно только следствие, но никак не причина. Удивительно, что именно 'Цементный сад' получил такую высокую награду, как 'Серебряного медведя' на Берлинском кинофестивале 1993 года. 'Проблемное' кино подобного толка снимается в любой стране по нескольку десятков фильмов в год.

Итак, кому же стоит смотреть этот фильм? В первую очередь, любителям 'чернухи', которая выливается в 'Цементном саду' чуть ли не в трэш. Во-вторых, поклонникам очень хорошей киноактрисы Шарлотты Генсбур, которая играет здесь роль старшей сестры в семье, на вид самой благоразумной, но на деле также лишенной почвы под ногами после смерти родителей. Не самая лучшая ее работа, но вполне достойная. Остальным лучше воздержаться.

6 из 10

Маленький домик одиноко стоит среди груды камней и цементных плиток. Появление здесь какого-нибудь растения вызывает лишь смех или непонимание. Где-то там, дальше, есть жизнь - обыкновенная, простая и всеми понятная и изученная, но не здесь... Здесь совсем другая жизнь, ИХ жизнь - такая, какую они себе могут представить, придумать и воплотить. Это их семья, чужим здесь не место, лишь так они могут выжить, и никому их не понять...

И без того трудные и одинокие дети лишаются родителей... Теряют обоих, внезапно, без времени на передышку, и не остаётся никого, кто-бы объяснил им - как, почему и куда они отправились. Вокруг один лишь цемент, уже начинающий трескаться... В этом доме не разговаривали по душам, не рассказывали о странных ощущениях между ног в период созревания, не говорили, что хорошо, а что - плохо, что правильно, а что - ненормально, не говорили о существовании ада или рая, и вряд-ли говорили о Боге. В этом доме дети - по сути бесполы, они берут на себя роли, не задумываясь, правильно-ли это - старшая сестра Джули - коротко стрижена, высока, на её плечах все остальные; длинноволосый Джек - глубоко одинокий, запутавшийся в себе парень, со склонностями к нарциссизму и изучению себя любыми способами; Сью - самая обыкновенная и вроде ничем не примечательная девочка, но в то же время - очень замкнутая, одинокая, она пишет покойной маме письма, но не может поговорить об этом с остальными; и наконец Том - то-ли он, то-ли она, 7-летний мальчик, ночующий в кроватке и пьющий с бутылочки...

Очень мрачная, трагичная, шокирующая и откровенная история детей, таких же, какими и мы когда-то были, но лишенных всех тех радостей и горестей, которые всё же в большей или меньшей степени были у всех нас. Они живут лишь инстинктами, им хочется любви и нежности, но кто-бы сумел объяснить им, что это такое и где грань между простой братской любовью и начало любви плотской...

В момент, когда дети наконец обретают идиллию, понятную лишь им одним, в их жизнь врывается чужой человек, всеми правдами и неправдами пытающийся достучаться до детей (непонятно только, зачем ему это), и начинает рушиться их мир, существование которого рано или поздно должно было закончиться... Цементный сад будет разрушен, раскопан, но он всё равно останется цементным, потому что почвы для растений и цветов у него не было и вряд-ли будет...

P.S. Тема фильма очень спорная, думаю, что в некоторых моментах многие ощутят приступ тошноты или шока, но лично я не вижу извращений (по крайней мере не в том смысле). Надо вспомнить себя в этом возрасте, и понять, что то же самое происходит и с ними, отличие лишь в том, что им свои ощущения не с чем сравнивать - нет книг и журналов с оголенными людьми, нет передач и фильмов с эротическими сценами, нет порно-сайтов - таких привычных и уже обыденных для нас вещей, в конце концов нет никого старше, по примеру кого можно было бы делать выводы... Это очень психологически глубокий и тяжелый фильм, не для всех, но стоящий того, чтобы посмотреть!

'По мнению Зигмунда Фрейда, дети наравне со взрослыми испытывают влечение и могут аналогично удовлетворять его, и, более того, воздержание, которое испытывают дети в силу социальных норм, является само также источником душевной травмы, своего рода «изнасилованием наоборот».'

10 из 10

I saw something shocking in the garden today. A flower.

* * *

Боюсь вот тоже еще, что душно и дух пойдет. Слышишь ты дух или нет?

* * *

Ув. покупатели, т. к. у нас кто-то сдох под киоском, просим потерпеть до полного разложения! Администрация

В детстве мама часто говорила мне: 'когда меня не будет, ты грязью зарастешь!' Что делают дети, оставшись без мамы? Прежде всего прекращают ходить в школу и мыть посуду. Что происходит дальше? Писатель Иэн Мак-Юэн и режиссер Эндрю Бёркин сделали это предметом беспощадного исследования в фильме 'Цементный сад'.

Скажу сразу, меня не так-то просто шокировать или разжалобить, ходячие мертвецы и маньяки с бензопилой способны вызвать у меня разве что улыбку, но от этого фильма мне стало реально не по себе, и это ощущение не покидало меня в течение нескольких дней…

…Распад этой дисфункциональной семьи начинается еще при живых родителях. Семья живет в доме, представляющем из себя унылый серый куб из монолитного бетона, торчащий посреди постиндустриального пустыря, усыпанного обломками разрушенных зданий и битым кирпичом (теперь на этом месте Лондонский городской аэропорт). Строгий и авторитарный отец – фанатик бетона, порядка и орднунга. Слабая и виктимная мать. Старшие дети: мальчик похожий на девочку* (Эндрю Робертсон) и девочка, похожая на мальчика (Шарлотта Гинзбур(г)); младшие – девочка и мальчик, желающий стать девочкой, чтобы его не обижали в школе. Старший сын – неуч и онанист, прогуливающий школу, сидя в развалинах старого дома, куря и рукоблудствуя. Помимо автоэротического влечения к самому себе, его привлекает старшая сестра, с которой они играют в недетские игры. Мать запугивает сына страшными последствиями его пагубной привычки, дескать, каждый 'сеанс' равносилен потере двух пинт крови**.

Отец, возмущенный тем, что трава во дворе растет как попало (и не замечая при этом, что его дети растут как сорная трава), затевает грандиозный проект – забетонировать те куски двора, где еще видна земля. 15 мешков цемента привезены и свалены в подвал. Пока отец месит раствор, старший сын отлынивает от работы и мастурбирует в подвале, глядя на свое отражение. Отец падает лицом в раствор. Инфаркт.

Мать слегла почти сразу после того, как отца увезла скорая помощь без сирены. Некая неназываемая болезнь приковала ее к постели. Готовясь надолго лечь в больницу, она предупреждает детей, чтобы мыли посуду и прибирали в доме, иначе их заберут в детдома (разные). Однако, до больницы дело так и не дошло: однажды утром дети обнаружили в постели хладный труп матери. Напуганные историями про детдома (других родственников у них нет), дети решают скрыть смерть матери, чтобы остаться вместе в родительском доме. Старшие относят труп в подвал, кладут в железный шкаф и заливают сверху бетоном, превратив его в подобие чернобыльского саркофага в миниатюре. Беда в том, что дети не слушали папу, пока он был жив, неправильно замесили раствор и забыли зажелезнить поверхность. Поэтому на саркофаге появляется трещина, которая с каждым днем становится все шире и глубже. От доступа воздуха мама, натурально, загнила, и от нее пошел дух…

После смерти матери дети начинают катиться по наклонной плоскости: перестают мыть посуду и прибирать в доме, который наполняется жужжащими мухами; старшие брат и сестра предаются инцесту; младший брат все чаще высказывает желание быть девочкой, и сестры переодевают его в платье и блондинистый парик, превращая мальчика в подобие малолетней проститутки или финалистки одного из жутких американских конкурсов красоты для детей; одна лишь младшая сестра сохраняет подобие здравого смысла, если не считать того, что она целыми днями сидит возле саркофага матери и пишет ей письма. До этих детей нет никакого дела ни школе, в которую они бросили ходить, ни социальным работникам, ни соседям и друзьям, которых у них нет. Они полностью предоставлены сами себе и идут на поводу у своих инстинктов. Единственная книга в доме, которую медленно, едва ли не по складам читает старший – похождения некоего космического капитана – не способна посяеть ничего разумного и доброго в этих заблудших душах.

Неизвестно сколько это продолжалось бы, но у старшей сестры появляется хахаль лет тридцати на пижонской красной машине – единственный взрослый, который как-то контактирует с этими детьми. Не смотря на то, что его положение, как любовника несовершеннолетней Шарлотты, довольно шаткое, он всюду сует свой нос и стремится проникнуть в тайны этой странной семьи. Особенно его интересует отвратительный запах из подвала…

Очень сильный, талантливый, но тяжелый и страшный фильм, который я всячески рекомендую не только взрослым зрителям, но и подросткам. Дети и взрослые! Мойте посуду и делайте влажную уборку! В который раз напоминаю вам: бардак в доме = бардак в голове! Мойтесь и стирайте белье! Вовремя избавляйтесь от пищевых отходов! Соблюдайте правила личной гигиены, на это вам дадены мыло душистое и полотенце пушистое! Ежедневно обмывайте головку полового члена! Мойтесь, мойтесь и еще раз мойтесь!!!

_________________________

*Пока он не заговорил, я долго не мог понять, какого оно пола.

**Согласно последним выводам мочеполовой науки, вреден не онанизм per se, а его психологические последствия – чувство вины, стремление к изоляции и боязнь страшных последствий для здоровья, в живописании которых так усердствуют родители.